Жар-книга (сборник)

Женщина пьет кофе, держа чашку растопыренными пальцами, – сушит лак.

– Везде была, – говорит она Фариде. В Германии, в Италии, в Америке. На юге Франции прожила четыре года.

– Хорошо там? – спрашивает Фарида.

– Хорошо. Только странно: как будто ты уже умер.

– Умер и в рай попал, да?

– Не то чтобы в рай. Куда-то попал. И это уже не ты. Очень хорошо, а на жизнь не похоже.

– В гости приехали? Я говорю – вы в Питер как, погостить?

– Найти одного человечка, – говорит Клара и темнеет лицом. – Мне человечка найти надо.

Эльвира шустро движется по рынку. Тырит она действительно ловко. Иногда вступает в разговор с продавцами, те сами кидают ей помидор или гранат.

Лера и Космонавтов сидят в сквере. Космонавтов разделся до пояса, поливает себя водой из бутылки.

– Это было в тему, – говорит он. – Вы не сходя с места придумали для людей смысл жизни!

– Себе только не могу придумать. Смысл жизни. Я вот целый день по городу ходила…

– И встретили меня!

– Он женится, – говорит Лера каменным голосом. – В августе. Двадцать первого.

– Черт с ним, пусть он женится.

– Нет. Он не имеет права. Он мою жизнь поломал и девочке этой поломает. Девочка хорошая. Я ее ненавижу, но она хорошая.

– Какие варианты? – спрашивает Космонавтов. – Кого надо убить?

– Оставьте эту театральщину. Кривляется как шут. Как не надоест.

– Надоело, – соглашается Космонавтов. – Но что делать! Не могу серьезно с людьми разговаривать!

– Почему?

– Потому что ничего серьезного больше на свете нет.

– Почему?

– Потому, что все серьезное – закончилось. Человек – человек вообще – вырос, сдал экзамены, помните, были всякие экзамены – по религии, по истории, по литературе, ну, всякие, помните, как человечество мучилось. Воевало за веру, создавало империи, строило башни, потрясало сердца глаголом. Ну вот. Человек сдавал экзамены и провалился. И все закончилось. И человек пошел вон. Теперь человек свободен. Никто его больше не тронет.

– Первый раз слышу такую чушь.

– Это не чушь. Это откровение Иоанна Космонавтова! Я последний пророк.

– Но я люблю – значит, любовь осталась? А это что, несерьезно?

– Любви немножко осталось, – соглашается Иван. – Понимаете, человеческий проект постепенно закрывается. (Иван делает соответствующий знак скрещенными руками). Идет эвакуация остатков света. Но женщины задержали эвакуацию любви с лица Земли. Они не соглашались без любви дорабатывать историю. Такие упрямые! Так что ваши страдания, Лера, – на вашей совести.

– Нормально. Хорошее мужское рассуждение. Типа «сама виновата».

Варя и Ксана нашли пустынное место с мягкой землей, зарыли останки. Действовали они руками и столовой ложкой, так что пришлось отмывать руки – тем же способом, что и Космонавтов.

– Спи спокойно, Дора Браун, – подводит итог Варя.

– Сумку вернуть, как думаешь? – спрашивает Ксана.

– Обойдутся, – решает Варя. – Ну вот. Семь часов. В семь часов он туда и приходит. Почти каждый день.

– Пойдем. Я должна наконец посмотреть на него. А ты видела, он в чате сидит или что?

– Не знаю. Боюсь, всего боюсь. Такое лицо! Ну, я так представляю себе Раскольникова. Романтический тип красоты. С демоническим оттенком. Худой, черный. Видно, что безумно умный и ужасно несчастный. У него есть в прошлом какая-то тайна…

– Главное – не было б там наркоты, вот что, – говорит Ксана. – Худой, несчастный… Это все. Это даже не думай.

Девочки идут по городу.

– Варя, я не понимаю, чего ты тормозишь? Подойди, улыбнись, спроси что-нибудь. Или лучше – попроси помочь. Пригласи на чашечку кофе. Он тебя спросит, например, а кто ваш любимый писатель? А ты ответишь: конечно, Достоевский!

– Тоже много ума не надо ответить – «конечно, Достоевский». Как я его боюсь, ты бы знала! Классический невроз. Сама создала сверхценную идею из недостатка информации и сама же теперь дрожу. Я веду дневник наблюдений над своей женской природой.

Уже есть сто тысяч знаков с копейками. Может быть сенсацией, если опубликовать.

Девочки подходят к компьютерному центру, где сидит побивший Максима Федор.

– Господи, помоги, – шепчет Варя.

Женщина расплатилась в парикмахерской, собралась уходить.

– А вы как работаете? – спрашивает она администраторшу.

– С девяти до девяти, – отвечает та. – Пожалуйста, приходите. Лучше записаться, вот телефончик наш. У нас и косметолог есть. Солярий по реальным ценам. Приходите на целый день. Когда женщина занимается собой, у нее всегда улучшается настроение.

– Я всю жизнь только и делаю, что занимаюсь собой, – невесело улыбается Клара. – Не помогло мне это, девочки. Спасибо.

Клара уходит.

– Красивая была в молодости женщина, правда? – спрашивает администраторша Фариду. – На эту похожа… ну, в старой «Клеопатре», помнишь?

– Элизабет Тейлор.

– Ну вот. Ох ты, неизвестно, что с нами будет через двадцать лет… И сейчас-то мужика хорошего не найти…

– Непонятно, что она к нам пришла. Такие, с такими кольцами, в другие места ходят. У нее что-то случилось, – говорит Фарида. – Я же по рукам чувствую. Руки взяла – меня как прямо ударило. Надо было ее задержать, поспрашивать. Вот куда она такая пошла?

– Да ладно. Богатая, не пропадет. Ты про нее не волнуйся, ты про себя волнуйся.

Фарида задумчиво качает головой.

* * *

Юра уже заскучал возле пустых ящиков, когда появилась Эльвира.

– Э, беленький, не спи – замерзнешь. Ну, чего хочешь?

– А где? – спрашивает Юра. У Эльвиры в руках ничего нет.

– Где-где! У меня секретик в юбке есть.

Показывает большие карманы – пришиты изнутри к поясу пестрой двойной юбки.

Выгружает Юре на колени дары природы.

– Сама придумала, пришила. Мамка ничего шить не умеет. А мне так нравится! Я когда журналы смотрю модельные, думаю – ну и что, я бы лучше сделала. Просила чертей: купите машинку. Семь тысяч всего.