Жажда любви

Если колонка Сабрины носила откровенно ругательный характер, то отчет Рика Коллинза в его телевизионном шоу был добродушен и полон похвал в адрес Александры Гудмен. В личных беседах Рик бывал еще язвительнее, чем Сабрина. Своими меткими остротами о похождениях богатых и знаменитых он мог довести своих друзей до истерики. Но ни в печати, ни на телевидении не позволял себе личных выпадов и никогда не подвергал критике то, что считал добрыми делами. Вместо злопыхательства он полагался на интеллигентность и остроумие.

Однако возможности Сабрины причинять зло были ограничены. Уйдя из концерна ван Холлена, она заметно сузила круг своих читателей. Ее колонки больше не появлялись в газетах Нью-Йорка и европейских столиц. Журналистка специализировалась на международных знаменитостях, а Голливуд интересовали только свои собственные знаменитости.

Все это ей следовало предусмотреть заранее, но она проморгала этот момент из-за непреодолимого желания зарабатывать больше денег и выйти из-под контроля Марка ван Холлена. Она попыталась самостоятельно внедриться со своей колонкой в международную прессу, но потерпела неудачу. С нарастающим отчаянием Сабрина начала осознавать, что сама забралась в гроб и сама захлопнула над собой крышку. Она понимала, что теперь ей надо как-то выбираться из этого гроба.

На ее счастье, Чарльз Вулф пока не догадывался, что даром потерял свои деньги, и имя Сабрины вряд ли поможет продать лишний экземпляр его газеты, что личная жизнь людей, о которых она пишет, может приводить в волнение столицы всего мира, но совершенно безразлична обитателям Парижа в штате Айдахо или Манхэттена в штате Канзас. Пока он был очень доволен своим, как он считал, удачным ходом против Марка ван Холлена. Во время их последней встречи в Нью-Йорке он пригласил Сабрину на ленч в «Ла греноль» и обращался с ней, как с принцессой крови, не в пример ее прежним начальникам. Он также намекал на будущее, полное новых и волнующих перспектив. Что это за перспективы, Сабрина поначалу не догадывалась, но потом вспомнила о недавнем рывке спроса на акции ван Холлена, снова сложила в уме два и два и получила ответ: смена владельца. Не желая портить игру Чарльзу Вулфу, она ни словом не обмолвилась об этом подозрении в своей колонке; она даже не поделилась открытием со своим любовником Аланом Платтом, который постепенно выходил из-под ее контроля. Тем не менее она велела своему брокеру купить акции «Ван Холлен Энтерпрайзис». Марк лишается работы, во главе концерна становится Чарльз Вулф, ее колонка возвращается на страницы мировой печати… От таких перспектив захватывало дух.

В понедельник утром Зузка прочитала колонку Сабрины и сразу передала по факсу копию Катринке, после чего позвонила ей в Нью-Йорк, чтобы выяснить, что же на самом деле произошло в Палм Бич. Катринка, перейдя на чешский, рассказала подруге все, что знала сама. Когда она закончила, на другом конце линии наступило молчание.

— Зузка, ты меня слышишь? — переспросила Катринка.

— Да, да, слышу, — сказала Зузка. — Мне просто очень жаль Марго.

— Да, это ужасно, — согласилась Катринка. — В таком семейном разрыве есть что-то кровавое.

— Все разрывы кровавы, — добавила Зузка. Ее голос звучал измученно.

— Зузка, у тебя все в порядке?

— Да. Все замечательно, — поспешно ответила та. — Я вспомнила о тебе и Миреке Бартоше, вот и все. Как ты была несчастна, когда ваш роман закончился.

Катринка и Зузка выросли в коммунистическом обществе, где любое отклонение от общепринятого стандарта могло стоить жилища, пищи, работы, а иногда и жизни. С раннего возраста они научились держать язык за зубами, хранить тайны. Раз Зузка не хочет говорить, что случилось, значит так нужно.

— Марго очень разумная женщина, — сказала она. — У нее все будет прекрасно. Катринка глубоко верила в эмоциональную гибкость всех своих подруг. Они могли преодолеть все проблемы, с которыми сталкивались в жизни. — Как и у всех у нас, zlaticko.

— Кто знает? Может, ты и права, — засмеялась Зузка. — А как твой новый дом? — спросила она, сменив тему. — Мне не терпится увидеть его.

Все находили новый городской дом сказочным. Катринка и Карлос избежали аляповатости и безвкусицы. В доме не было ни позолоты, ни бахромы на шторах, ни роз, напоминающих капусту. Ощущение богатства было достигнуто сочетанием бледных красок, тонких тканей и изысканных дорогих вещей. Белый мраморный пол с инкрустациями покрывал весь первый этаж, объединяя гостиную, небольшой холл, столовую и библиотеку. Тяжелые шторы свисали с деревянных карнизов на окнах. Удобная современная мебель перемежалась с роскошными антикварными столами и комодами. Стену в гостиной украшал многокрасочный гобелен семнадцатого века, изображавший пасторальную сцену, а на каждой стене в столовой висели в рамках геометрические рисунки.

Теперь, когда все было закончено, за исключением некоторых предметов мебели, которые еще не завезли, Катринка показывала свое новое детище друзьям, приходившим к ней по одному или небольшими группами; она даже дала свое согласие на статью в «Аркитекчурал дайджест», который и раньше писал об ее отелях и домах.

— Какая жалость, что «Шик» не написал об этом! — воскликнула Марго, которая вместо того, чтобы вернуться в Монте-Карло, вылетела в Нью-Йорк вместе с Катринкой и Марком на самолете, принадлежащем его концерну. — Дом просто сказочный.

— Тебе было удобно? У тебя было все, что необходимо? — спросила Катринка, входя в уютную библиотеку, отделанную деревянными панелями. По пятам за ней следовали Бруни и Бабар, две восточноевропейские овчарки, которых недавно приобрел Марк.

— Абсолютно все. Анна заботилась обо мне, — сказала Марго, протягивая руку, чтобы погладить Бруни.

Катринка с удовольствием упала на широкую софу, скинула туфли и поджала под себя ноги.

— Устала, сил нет. — Весь день, за исключением обеда со своим бухгалтером в ресторане «Фор сизенз», она провела в «Праге» в трудных переговорах с рекламным агентством по поводу освещения открытия нового коктейль-зала «Старлайт клуб» в нью-йоркской гостинице «Амбассадор», который должен был принять первых гостей в середине мая. — Как хорошо быть дома. Ты провела здесь весь день?

— По правде сказать, я трудилась как пчелка.

Катринка посмотрела на подругу изучающим взглядом:

— Чем же ты занималась? Сейчас у тебя настроение гораздо лучше, чем утром.

— Настоящая женщина не может долго находиться в плохом настроении, — сказала Марго, и ее большой рот расплылся в улыбке.

Стук в дверь прервал их беседу, и в комнату вошла полная приятная седоволосая экономка, неся в руках серебряный поднос с чайным сервизом и тарелочкой итальянского печенья.

— Спасибо, Анна, — поблагодарила по-чешски Катринка, — это именно то, что мне сейчас нужно.

— Я приготовила чай и для миссис Джонсон, но, может быть, она желает чего-нибудь другого?

— Марго, может, ты хочешь чай из трав? Вино? Шампанское? — Катринка перешла на английский.

— Лучше чай. Если я выпью, то опять начну плакать.

Анна разлила чай по чашкам и удалилась. Как только она ушла, Катринка снова повернулась к Марго:

— Ну а теперь все-таки скажи мне…

Она обедала с детьми, рассказала Марго Катринке. Ее дочь работала помощником редактора журнала «Шик», а сын — младшим редактором в одном из крупных издательств. Оба они весьма удивились, что их мать оказалась в Нью-Йорке. Не желая быть причиной семейной войны, которая разразилась между Элиотами, когда Стивен бросил Дэйзи, Марго не стала им рассказывать слишком много, сказала только то, что они с Тедом переживают сейчас трудный период и договорились пожить некоторое время порознь. Потом, когда дети свыкнутся с этой мыслью, она расскажет им, что в действительности произошло.