Жажда справедливости. Избранный

Не давая Виконту опомниться, Кобальт, поднявшись в воздух, сжал ладони в кулаки, сделал отпускающий жест и из пальцев в де ла Вурда полетели, треща, снопы пламени. Но тут на уровне Александра Владимировича появился третий участник битвы, смуглое лицо которого излучало гнев, а черные, как пропасть, глаза— страдание и боль. Леонард протянул руки ладонями вверх и поймал огни. Те послушно приземлились на кончики его пальцев.

—Ты проклят, Освальд,— сказал громовым голосом граф, и каждое слово колоколом зазвучало в мозгу Виталия.— Ты предал меня. Ты решил, что твои желания выше твоих клятв. Используешь против меня всё, что я дал тебе.

—Отец,— произнес в ответ Кобальт, и огонь в его глазах потух,— ты сам обманул меня. Тем самым ты освободил меня от данной мною клятвы. Я только лишь мщу. Ты возмутился против воли отца своего. Ты был отвергнут и сослан за непослушание. Желая привести человечество к свету, ты привел его к гибели. А теперь стремишься облегчить агонию умирающему. Более того,— ты хочешь возродить человечество.

—Твоя месть беспочвенна. Чего ты добиваешься? Хочешь уничтожить меня?— Леонард широко раскрытыми глазами смотрел на Александра Владимировича.

—Нет, уничтожить тебя мне не удастся. Жаль, конечно. Я с Осиелом уничтожу всё человечество, а затем создам вновь. И это будет не жалкое сборище атеистов, мусульман, католиков, буддистов, иудаистов, православных, кришнаитов, магометан, не сборище праведников и грешников, а общество, верующее в Бога, в того грозного и величественного, который знаком лишь немногим на Земле, Бога, не прощающего даже вольной мысли. То человечество не будет знакомо ни с какими пороками. Оно будет идеальным.

—Ты хочешь создать еще один рай?!— и Леонард рассеялся голосом, от которого у Виталия застыла кровь в жилах.— О, Освальд! ты так ничему и не научился за свои двести семьдесят лет.— Второго Рая не будет!— закричал он страшно, и в соседнем доме вылетело несколько окон,— будет лишь еще один ад. Уходи, дай мне заниматься своими делами.

—Нет, отец, второго ада не будет, а если и будет, то только первый, потому что от твоей обители мы камня на камне не оставим.— И быстрым движением правой руки Кобальт нарисовал в воздухе горящую огнем пятиконечную звезду. Потом рукою же привел ее во вращение, и огненное колесо со свистом, оставляя после себя искрящийся, издающий шипение шлейф, понеслось на Леонарда. Тот пропал, огонь пролетел и взметнул клубы пара с тротуара, уничтожив снег, а граф появился вновь там, где был.

Он сделал широкий жест рукою, и перед Кобальтом выросла стена огня. Он упал в снег, но тут же вскочил на ноги. Огненный вихрь, появившийся по желанию Леонарда, закружился вокруг Александра Владимировича. Снег рядом с огнем вмиг обратился в пар, сутана загорелась, и Кобальт пал на колени. Тут вступил в схватку де ла Вурд. Он, не давая опомниться противнику, бросил в него огненный шар. Тот ударил Кобальта прямо в грудь, и Александра отнесло по воздуху к бордюру метро, где он врезался в мрамор спиной. По мраморным плитам с разных сторон этого входа в переход поползли трещины. Второй шар, пущенный Виконтом, угодил в голову, и язычки огня потекли вниз, поджигая всё на своем пути. Объятый пламенем Александр Владимирович поднялся, мука исказила его лицо. Он закричал и упал лицом в сугроб. Тут пламя запылало ярче, и, наконец, ослепительная вспышка, эпицентр которой, находился в сугробе, осветила всё вокруг. На рядом стоящих столбах шумно разорвало все лампы. Вместе со вспышкой послышался свист и электрический треск. Всё длилось какое-то мгновение, потом улица погрузилась во мрак. Не стало горящего тела и сугроба, лишь асфальт дымился там, где еще недавно находилась куча снега. На мраморной плите бордюра осталось черное выжженное пятно.

—Прости, Освальд,— сказал тихо Леонард,— но ты вынудил меня. Иначе поступить я не мог.

И граф растворился в воздухе.

Виконт повернулся к Виталию и сказал ему:

—Сир желает видеть тебя.— Подошел и дунул в глаза Серебрякова.

Больше тот ничего не видел. Он действовал, как сомнамбула. Виталий шел за Виконтом, не понимая, что делает,— более того,— он не знал, где находится, ибо спал.

А де ла Вурд продвигался к дому номер 33 тем же путем, коим Виталий пришел на встречу. Улицы были безлюдны, никого во время борьбы не было вокруг, но шум, произведенный сверхъестественными силами, разбудила многих. Да и те утром ничего не помнили.

Мы не знаем, что еще случилось с Виталием этой ночью, это навсегда осталось загадкой. Наш герой несколько раз порывался рассказать, как развивались события ночью, но «…выразить человеческим языком,— говорил он,— подобное не возможно. Могу лишь сказать одно: меня крестили. Я стал другим».

Известно, что в половине третьего ночи в хирургическое отделение больницы имени Семашко поступил обгорелый человек в критическом состоянии. Его подобрала «Скорая» возле станции метро «Безымянка». А в четверть пятого после безуспешных попыток врачей спасти его он скончался, и труп доставили в черном мешке в морг. Дежурный врач записал в заключении: «Смерть от радиационного облучения. Стопроцентное обгорание кожного покрова».

Глава IХ ИВАН АНАТОЛЬЕВИЧ

…Явилась милиция. Первый же и совершенно резонный ее вопрос был:

—Что у вас тут происходит, граждане? В чем дело?

М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита»

В то время, когда Серебряков направлялся на встречу с таинственным всеведущим Кобальтом, во двор железнодорожной больницы въехали красные «Жигули» шестой модели с гербом на правой двери и с нарисованным российским флагом на левой. Чуть выше крыла по обеим сторонам красовалась на синей полосе белая надпись «МИЛИЦИЯ». Вслед за «шестеркой» проследовала серебристая «восьмерка», но без украшений. Обе они остановились возле крыльца приемного покоя. Из одной вышел высокий гражданин в теплой куртке при капитанских погонах без головного убора, а из другой— не большого роста личность в штатском. Первый был капитан милиции Иннокентий Просвиркин, а второй— подающим большие надежды следователем и пребывал в чине майора. Имя этого майора было Иван Анатольевич Гребенцов. Вслед за майором из его же машины выбрался, пыхтя и отдуваясь, как после бега, тучный человечек маленького роста. Человечек являлся лучшим судебным врачом и отличным специалистом по убийствам.

Это было следствие, в срочном порядке созванное после того, как поступил звонок в отделение милиции. Все, кроме Просвиркина, выглядели сонными. Иннокентия Алексеевича обуяла бессонница после продолжительного сна.

Встречать следствие на освещенное после трагедии крыльцо вышел уже нам знакомый врач хирургического отделения Андрей Петрович Кислов.

Обходя загаженное кровью место, Кислов сказал на ходу:

—Я последний, кто видел его живым.

—Похоже, что не вы один. Где труп?— тут же осведомился судебный врач и взглянул на второй этаж, подняв голову. После посмотрел вниз и увидел окровавленный круглый предмет.

—Точнее,— проговорил Гребенцов,— где часть, свободная от головы?

—Фотограф где?— еще спросил врач.

—Задерживается,— ответил Просвиркин,— в общежитии Аэрокосмического Университета найден труп студента. Он вскрыл себе вены в душевой. Всё в крови. Кошмар какой-то?

—Без фотографа нечего и думать что-либо трогать,— сказал медицинский эксперт.

Следствие подошло к лежавшей в луже крови безжизненной голове. Гребенцов посмотрел на голову и произнес:

—Он был седым?

—Ничего подобного,— сказал на это Кислов,— я тоже удивился. У меня сложилось впечатление, что он,— не знаю зачем,— попытался открыть окно, разбил стекло и, поскользнувшись, упал на осколки.

—Скорее, всего...— Эксперт заглянул в открытые безжизненные, наполненные страхом глаза.— Скорее всего, он увидел нечто необычное и попытался убежать через окно. Странно, отсечь голову довольно трудно. А стеклом подобное сделать практически невозможно!

—Что это за комната?— Гребенцов обратился к Кислову, указав на разбитое окно.

—Лаборатория,— ответил тот,— Виктор Павлович составлял заключение о смерти одного таксиста. (Тут следователь вытащил из кармана пальто блокнот и стал делать заметки).

—Что за таксист?— задал еще один вопрос Гребенцов.

—Вчера ночью в нашу больницу доставили на «Скорой» одного водителя в критическом состоянии. Он скончался от потери крови. Так вот, Островский составлял медицинское заключение. Он задержался допоздна...— и Кислов тут же пересказал свой последний разговор с лаборантом, чем очень заинтересовал следователя.