Жажда жить

Раздумывая об этом, он все больше и больше восторгался Грейс, пока наконец она не стала в его глазах чем-то близким к женскому совершенству. Она отличалась тем, что он ставил в человеке, будь то мужчина или женщина, выше всего, — чувством независимости. В истории с Роджером Бэнноном она повела себя смело и независимо, когда бросила вызов всему — семье, дому, общественному мнению. Далее, она была добрым человеком. В мелочах она могла поступить по наитию, например пригласить людей в кондитерскую, но, поняв, что этот щедрый жест до некоторой степени опрометчив — своим приглашением, от которого отказаться было практически невозможно, она оторвала людей от работы и тем самым заставила сильно припоздниться, — она нашла в себе силы извиниться. А если вернуться на несколько лет назад, можно вспомнить, что не использовала свое положение в газете, чтобы командовать людьми. А если всего на неделю, — то и тогда, в Эмеривилле, она была и смела, и добра, она хотела его и заставила его захотеть себя и не бросила, не дав удовлетворить желание. С другой стороны, думал он, и в своей заботе о его семейном благополучии она была вполне искренна. Словом, она вела себя правильно, она была богата, красива, и она — его друг. Он думал, что и в будущем не настанет такой момент, когда он не сможет на нее положиться, и, придя к столь приятному для себя выводу, он лелеял надежду, что, когда она вернется, они снова смогут быть вместе. Большая кровать в просторной, роскошно обставленной комнате и все, что она сказала ему в Эмеривилле, становится явью — вот его несбыточная мечта относительно ее и относительно себя. И никто бы, увидевший его в тот день у себя за столом в редакции, не сказал бы, что не все время он отдает написанию статьи о буерном спорте на льду реки Несквехела. Но, очнувшись от грез, он все же закончил колонку и сдал ее своему боссу Кэмпиону.

— Ты что, в облаках витал, сочиняя это? — осведомился Кэмпион. — Или по крайней мере в тысяче миль отсюда.

— В трех. — Холлистер присел рядом с Кэмпионом, ожидая, пока тот дочитает текст.

— Ну что ж, мне нравится, — сказал он. — Если у тебя всегда так, впадай в транс почаще.

— Спасибо, босс, что-нибудь еще?

— Да нет, пожалуй, разве что… что это за табак ты куришь? Может, и другим сотрудникам в редакции следовало бы его порекомендовать, если это даст такие же результаты.

— «Блу Боар».

— Как говаривал Линкольн, если какой-нибудь генерал…

— …надо выяснить его любимый сорт виски, — закончил Холлистер.

— A-а, стало быть, ты знаешь этот анекдот?

— Отец рассказывал.

От Кэмпиона ему было неприятно слушать даже похвалы. Это был хороший, хотя и сильно пьющий ответственный секретарь одной из нью-йоркских газет, который сейчас только выбирался из грязи, и делал это жестко, используя весь свой немалый редакторский опыт. Холлистеру он не нравился, потому что он считал, будто Кэмпион согласился дать ему колонку, только чтобы поставить на его место своего человека. Новый редактор отдела новостей Кроули выполнял за Кэмпиона всю грязную работу, ну а тот пребывал со всеми в хороших отношениях, вместо шишек получал одни только пышки. У Холлистера не было никаких иллюзий относительно того, что Кэмпион высоко ценит его как профессионала. С другой стороны, он был уверен, что сейчас, когда колонка становится все популярнее, он ему нужен. И Брок Колдуэлл прислушается к мнению Кэмпиона.

Вернувшись на рабочее место, Холлистер начал насквозь, страницу за страницей, читать дневной выпуск. На седьмой полосе, где печатали светские новости, он наткнулся на материал Пенелопы Пенн, известной также под именем Шарлотты Бухвальтер, племянницы Вальтера Б. Бухвальтера. «Несмотря на то что многие наши студенты разъезжаются по своим колледжам, — писала Пенелопа, — светская жизнь в Форт-Пенне продолжается. Разного рода посиделки, предшествующие Великому посту, в полном разгаре, происходят они в основном в гостинице „Несквехела“, где на минувшей неделе я заметила несколько весьма любопытных собраний. В пятницу миссис Сидни Тейт принимала за своим обычным угловым столиком миссис Эдгар Мартиндейл и миссис Уинфилд Скотт Борденер. Миссис Тейт мимоходом обмолвилась, что не далее как вчера она начала обдумывать план проведения целой серии скромных ужинов. Все они будут проходить в доме на Второй улице, где живет ее брат мистер Брок Колдуэлл. Мне также удалось выяснить, что миссис Тейт пристально следит за капитальной перестройкой своего загородного дома в Риверсайд-Фарм, неподалеку от Бексвилла, которая, как она рассчитывает, будет закончена еще до наступления весны…»

— Черт бы ее побрал! — выругался Холлистер. Стало быть, не уехала, что-то планирует. Причем дома. В перемене планов он лишний раз усматривал проявление независимости ее характера, но решительно отказывался видеть какую-либо непоследовательность в том, что клял ее именно за то, чем еще несколько минут назад восхищался. И еще: он смутно (потому что неохотно) осознавал, что это куда более сильная, куда более независимая женщина, нежели та приятная особа, которая виделась ему в довольно, как бы сказать, покровительственных грезах. Беда в том — и сейчас он это отчетливо понимал, — что она виделась ему в отражении страстного желания, непобедимой потребности в нем, в том, что он мог для нее сделать. Приходилось признать, что как раз в тот момент она была менее всего независима. И он еще был не вполне готов признать, что независимость — это свойство, которым он в ней восхищался лишь теоретически, а в сущности — боялся.

Но после того как прошло первое потрясение от того, что ему казалось обманом с ее стороны, и раздражительная растерянность, вызванная переоценкой характера этой женщины, он испытал большое удовлетворение тем непреложным фактом, что он обладал ею и заставил ее признать в глазах всего мира, что нужен ей. «Хорошо, что у нас в тот день была машина, лошади наверняка бы понесли», — подумал он.

— Что смешного, мистер Холлистер? — К столу подошла Мэри Кемпер.

— Смешного? A-а, да так, про машины пишу.

— Тут для вас куча писем, — сказала она. — Пятнадцать. Никто в газете столько не получает в последнее время.

— Ну, это просто потому, что никто не знает, что вы у нас работаете. Симпатичная девушка Мэри Кемпер.

— Скажите это морякам, — подавила довольную улыбку Мэри.

— Так моряк с вами и говорит. Вам тоже небось немало пишут?

— Ну вот, мистер Холлистер, теперь и вы туда же. А то мне мало того, что другие говорят.

— И все же? — настаивал он.

— Хотите узнать?

* * *

В первое же воскресенье после своего приключения в Эмеривилле Грейс написала длинное письмо Полу Райхельдерферу. Легла она в тот день рано, но в час ночи встала, вынула из запертого ящика письмо и сожгла его в камине.

На следующий день она обедала с Броком и Анной. Сразу после десерта Анна поднялась наверх. В тот день возобновились занятия в школе, Альфред еще раньше уехал в Лоренсвилл, и впервые за две недели в небольшой библиотеке не было рождественской елки, а с окон на первом этаже дома исчезли гирлянды.

Брок развалился в кресле.

— Слушай, Грейс, а почему бы нам не затеять скромные вечеринки?

— «Слушай, Грейс, а почему бы нам не затеять скромные вечеринки?», — передразнила она.

Он улыбнулся, вспомнив, как отец старался отучить его от привычки начинать каждый вопрос словом «слушай».

— Помнишь?

— Не очень-то это у него получилось. А зачем эти вечеринки? Чтобы ввести в общество мадам Дорфлингер?

— Ну, отчасти.

— Почему же «отчасти»? Разве ты не хочешь, чтобы она была вместе с нами?

— Положим, хочу, а что в том плохого? Новые лица следует приветствовать.

— И фигуры, — добавила Грейс.

— И фигуры. Согласен, фигуры тоже. Я вовсе не хочу играть с тобой в прятки. Но дело не только во мне. Пора тебе тоже расправить крылышки, начать получать удовольствие от жизни.

— Это как же? Устраивая для твоей любовницы вечеринки?

— Ну, ей вовсе не обязательно бывать у нас постоянно.

— Если ты будешь, то и она тоже, это как пить дать. Если ее не пригласят, то она и тебе идти не позволит.

— Гм. Слышала бы она эти слова, — протянул Брок. — По-моему, ты вбила себе в голову мысль, будто отношения у нас вполне односторонние. Но знаешь ли, Грейс, твой маленький старший брат вовсе не такой уж дубина, за которого ты его, кажется, принимаешь. Позволь напомнить тебе, старушка, что с этой дамой я встречаюсь целый год, но по-прежнему холостяк. Усвой эту нехитрую мысль.

— Мм… — кивнула Грейс.

— Вот именно, мм, — подтвердил Брок.

— Мм.

— Точно.

— В таком случае не понимаю, зачем тебе эти вечеринки. О моих крылышках забудь, полная чушь. Зачем тебе головная боль?