Жажда. Роман о мести, деньгах и любви
Шрифт:
Одинокая женщина жила на другом конце Москвы. Миша выследил ее у супермаркета для богатых. Он знал таких, как она: карьерные дамочки, как правило, бездетные, живут в собственных, обставленных в стиле ар-деко громадных квартирах и любят готовить своим изредка забегающим дружкам салаты по рецепту из модной кулинарной книги, стругая туда безмерное количество пармезану. И сыр, и кулинарную книгу, и всякие вкусные разности богатые дамочки покупают в магазинах для богатых, расплачиваясь кредитной карточкой, и устраивают скандал, когда в последний момент выясняется, что аппарат для приема карточек сломан и придется заплатить наличными. Еще Миша знал, что богатые дамочки ходят в фитнес-клубы, кафе и рестораны, где, несмотря на кризис, они все так же встречаются со своими подружками, тоже богатыми одинокими дамочками, пьют свой бокал шабли и едят спаржу с крабовыми котлетками и даже ходят иногда смотреть на мужской стриптиз, где очень волнуются, делая вид, что им, в сущности, все равно.
Дамочка ездила на машине, которую держала в десяти минутах ходьбы от дома, в гараже. Гаражи являли
Он подумал, что, может быть, он рано решился, может быть, нужно было продолжать слежку, выяснить про эту дамочку побольше. Ведь мало ли какими сюрпризами может быть наполнено ее существование. Что если он ошибся, и она вовсе не одинокая богатая дамочка, а совсем даже наоборот? Он наблюдал за ней всего несколько дней, а решил, что уже все про нее разузнал, что все в ней стандартно и предсказуемо и ягнята будут молчать, когда Миша окажется рядом.
«Ерунда, – сказал он себе, – нет у нее никого. Приедет не одна, так я просто не выйду из машины, ничего не стану делать в этот раз. А вдруг она меня заметила? Вдруг кому-нибудь рассказала обо мне? Вдруг она записала номер моей машины? От таких всего можно ожидать – хитры, стервы, и наблюдательны. Черт, где ее носит?!»
Февраль и снег – как дерево и лист, и вот началась метель, буран закружил между гаражами, закручивая белые спирали, разбивая их в прах, чтобы из него тут же создать новые. Печка в «жигуленке» работала исправно, и Миша, пялившийся в близкую метельную стенку, начал позевывать, потягиваться, склоняться над рулем. Он пришел в себя от того, что лбом надавил на клаксон, раздался резкий, совсем неуместный в его деле звук, и тут же впереди сквозь полупрозрачную завесу мелькнули фары. Миша не мог разобрать, ее ли это машина, и обругал метель, причем вышло у него даже в какой-то степени филологически изысканно, как бывает лишь в момент произносимых с душой экспромтов.
Она! Она! Ее машина! У Миши с собой был игрушечный, то есть не вполне игрушечный, если говорить о его поражающей способности, но все же смешной в сравнении с настоящим оружием пневматический пистолет. По Мишиному разумению этот предмет для заколачивания гвоздей, предъявленный одинокой женщине темным вечером в гаражной скупой освещенности, должен был выглядеть чрезвычайно убедительным. С его помощью Миша рассчитывал совершить большую часть задуманного, пустив в ход руки лишь для осязания добычи. Засунув пистолет в карман своей коротенькой дутой куртки, он вышел из машины, что было, конечно, совсем не так, как показывают в кино, когда в казавшемся герою прежде безопасным (или, наоборот, опасным) углу вдруг оживают две автомобильные фары и сам автомобиль уж несется на всех четырех к жертве и резко останавливается, словно конь перед барьером, из машины появляется злодей, он все делает резко и скоропостижно. Он стреляет, кричит, ворчит, вводит жертву в состояние отупелости кролика перед удавом, он набрасывает путы, он молниеносен и неотвратим, как очередь за билетами на добротный футбольный матч. А Миша просто заглушил мотор и пошел вперед, и сделал все очень спокойно. Он не сомневался в успехе, он знал, что ударить женщину, оказывается, совсем несложно, и даже готов был начать именно с этого, но к своему удивлению обнаружил, что на машине вместо дамочки приехал какой-то парень. Весьма уверенный в себе, весьма добротно одетый, весьма крепкий и весьма отдаленно напоминающий, а вернее, и вовсе не напоминающий одинокую жертву. Он ловко управился с гаражными воротами, повернулся, увидел стоящего неподалеку Мишу, хмыкнул и сказал:
– Здорово, грабитель женщин!
Миша не успел и словом перемолвиться с этим нарушителем планов, как тот, совершив резкий прыжок, соорудил прямо в воздухе какую-то самурайскую фигуру и с таранной силой въехал в Мишино тело своей ногой.
Что было после, Миша помнил смутно. Его некоторое время били, притом ногами и очень больно. Этот парень уж точно знал свое дело на высший балл, и каждый раз, когда Мише казалось, что уже вот-вот – и этот ужасный снежный человек прекратит его истязать, как тот вновь с прежней силой начинал орудовать обутыми в фасонистые башмаки ступнями сорок седьмого размера, да еще и добавил к ним кулаки величиной со средний кочан капусты.
Но у всего в этом мире есть конец, особенно у неравных поединков. Вот для чемпиона в тяжелом весе прозвучал удар его внутреннего гонга, он наклонился, зачерпнул полную горсть снега, натер им свою разгоряченную физиономию, поднял голову, взвыл совершенно по-волчьи и ударил себя кулаком в грудь. Миша лежал без всякого движения, но снег все еще таял, касаясь его лица, и сознание, пусть и очень смутное, так и не покинуло его. А ловкий здоровяк склонился над Мишей, увидел, что тот вполне пришел в себя, и погрозил пальцем:
– Даже и не думай повторить, грязный орк.
Миша с трудом разлепив губы
просипел:– Ты кто?
– Том Бомбадил, он же морж в рыбьем пальто, – с громогласным хохотом ответил этот веселый толкиенист и пошел себе, хрустя снежком, восвояси. А Миша пополз в другую сторону.
Глава 7
Сергей, улыбаясь, смотрел в надтреснутый гостиничный потолок, вспоминал вчерашнего добряка-дядюшку, его готовность оплачивать квартиру в центре Москвы, его родственные порывы, несомненно, самые искренние. Забота всегда приятна. Конечно, Наташа эта... Наташа – та еще... Ну да бог с ней, с Наташей. Сразу видно, кто главный в том доме. Он перевернулся на живот, уставился в изголовье кровати: в нескольких местах лак протерт до дерева, оно уже потемнело, наверное, от чьего-то пота. Сергей приметил еще и надпись. Какой-то фаталист (считать по-другому было бы опрометчиво) написал фразу, состоящую из двух слов: «Нет будущего». Сергей заслонил спорное утверждение подушкой, сел, пошевелил большими пальцами ног. Запах, который он до сих пор не осознавал, а значит, и не ощущал, запах номеров, казенщины, смесь запахов тысяч людей, прошедших через эту комнату, вдруг проник ему в череп, окутал мозг, устремился в кишечник, и Сергея чуть не вырвало. Он вспомнил, что брезглив, он, наконец, смог позволить себе стать брезгливым теперь, после встречи с дядей, когда понятно стало, что этот вызов в Москву не блажь, не прихоть, а все очень серьезно, и скоро он будет все делать не так, как раньше, как делает он сейчас, давясь спазмом от этого запаха, да и самого запаха никогда рядом не будет.
– Квартиру! Квартира сейчас главное, – он вскочил, выглянул в окно, увидел улицу, машины, людей, садящихся в автобус. У всех есть жилье, и он тоже скоро непременно заведет привычку греметь в кармане связкой ключей. Да, да! И греметь многозначительно, так, чтобы ощутить свою полновесность, утвердиться. Он заведет себе гардероб: шесть пар ботинок, рожок для обуви с длинной ручкой, пузырьки на полке ванной комнаты, нержавеющая мойка, телевизор в половину стены...
Он бегал по своей крохотной комнатке, размахивая руками, будто крыльями, затем долго мылся, в ноздре углядел волосок и ухитрился выдрать его двумя пальцами, заорал от боли и желания чесаться, а после долго, счастливо и бездумно смеялся, но вдруг спохватился и замер. В самом деле, чего смешного? Утро, даже день, но ничего не происходит. Дядя не звонит, дядя не сказал, когда ему в следующий раз можно заглянуть в чудесный дом. Может, он хочет его, Сергея, самостоятельности? В конце концов, в этом ничего такого... Он вышел на улицу. День был бессолнечный, но сухой. Трезвым холодком веяло с низкого, сплошь белого неба. Вокруг теснились коробочки домов, и краска с их стен облетела, казалось, еще больше, будто Гаргантюа, титанический малютка, очищал их, словно сваренное вкрутую яйцо, в сутки отламывая по скорлупке. Улицы были тихие, почти безлюдные, и напоминали провинцию. Сергей старался запомнить их названия, увидел вчерашнюю «Оптику», обрадовался, что не надо идти туда сейчас, да и вообще никогда. Ему не нравилось, что так много простора, муравчатых скверов, кривых тополей и берез, строящихся домов, пустырей со скрипучими качелями. Это уже чересчур напоминало провинцию. Он понял, что здесь, в этом захолустье, в бесконечных номерах Парковых улиц он ничего не увидит нового, ничего не откроет, ему нужно туда, в настоящий город. Туда, где Москва всегда была Москвою, не поглотив еще все эти бывшие деревеньки, чтобы превратить их в новые улицы, которым потом не смогли выдумать даже имя позатейливей. И он опять поехал в центр и долго гулял там, сидел в дешевых кафе, казавшихся ему авторскими ресторанами, мимо авторских ресторанов проходил, думая, что это иностранные посольства или мебельные магазины, побывал в кино. Звонка все не было, он несколько раз проверял телефон, даже всполошился, есть ли на счету деньги, но на счету все было, просто так никто и не позвонил. Сергей спохватился, что вместо кино ему первым делом следовало зайти в контору по найму жилья, но было уже поздно. Выпив две-три кружки пива и приятно захмелев, он вернулся в свою гостиницу, некоторое время разглядывал трещины на потолке, придумал себе план на завтра и уснул.
На следующий день в лифте он разговорился с каким-то показавшимся смутно ему знакомым господином, спросил, не знает ли тот, где можно найти контору, сдающую квартиры. Попутчик посоветовал ему внимательней, а главное, со смыслом глядеть по сторонам и вышел на своем этаже, а Сергей увидел, что своей спиной господин загораживал рекламное объявление, как раз нужное ему. Контора находилась тут же, при гостинице. Он отправился по этому объявлению, и там на него насели две бальзаковские женщины, состряпали какие-то бумаги, вытрясли из него довольно внушительную сумму, взамен снабдили списком адресов на шести листах и пожелали увенчать поиски успехом.
Поиски жилья – довольно тягостное занятие. Приходится сидеть на телефоне, превращая авторучкой список адресов в частокол лишь вначале кажущихся осмысленными словечек, приписок, половина из которых сокращается до такой степени, что потом решительно никакой возможности нет понять, что означают все эти «суб. сив. 4» или «рж. 8. 15. в 15». Через десять минут мозг начинает подтаивать, а спустя полчаса он уже плавает в собственном соку, все уменьшаясь в размерах, похожий на шарик сливочного мороженого, и нет, кажется, никакой возможности восстановить его из этого состояния раскислости мыслей и накатывающего безразличия. Сперва силишься разделить для себя, запомнить тонкости каждого адреса, что кухня там-то девять метров, а комната, скажем, двенадцать, санузел безнадежно совмещен, зато в коридоре стоит кожаный диван эпохи неолита, и очень на этом диване удобно, знаете ли, войдя в квартиру и запахнув за собою дверь, прилечь, да так уж никуда больше и не двигаться, разве что только курсом на совмещеные удобства, и то изредка и при этом с ленцою морщась.