Жажда

– Конечно, вернусь, - хмыкаю. – За то, что сломал тебе руку.

– Что ты несешь? А ну повтори!

Я встаю и делаю несколько осторожных шагов вперед. Пошатываюсь. Особо играть не приходится.

Охранник ржет, подступает вперед.

– Как бы ты сам ноги не переломал, придурок, - бросает он. – А вообще, я согласен с этим помочь. Кто поймет, вдруг это Соколовский тебя помял? Врача тут не было. Побои никто не снял.

– Кишка тонка, - кривлюсь я.

Охранник достает дубинку и скалит зубы, наступает на меня. Секунда – он оказывается там, где я хочу.

Новичок. Борзый. Он еще не в курсе, что мое трогать запрещено. Ухватил девчонку тогда, в коридоре, вытянул из проема. Очень зря.

– Ты охренел, обсос, - заявляет охранник.

А потом истошно орет.

Я двигаюсь так быстро и резко, что он не успевает отклониться, оказывается зажат между решетками.

– Никогда не трогай мое, - врезаю ему в челюсть, зажимаю его руку, завожу за прутья, фиксирую. – Иначе в следующий раз так треснет твой хребет.

Раздается хруст. Дальше – топот, шум несколько голосов.

– Вяжите этого психа!

– Наручники! Живо!

– Нет, тут надо цепь… тащи! Ну где?!

– Как он умудрился? Он же кровь истекал, на полу валялся.

– Кто оставил этого психа без присмотра? Дебилы. Я вам говорил, с ним никогда нельзя быть один на один.

Меня оттягивают от стонущего охранника и вяжут, тянут наверх под руки. Очень удобно. Не нужно волочиться самому. На проход силы тратить не хочу. Только смеюсь, хохочу.

Хорошо. Ох до чего же хорошо. Отвел душу. Хоть немного. Отпустил себя.

– Спасибо за доставку, ребята, - бросаю, когда охранники заталкивают меня в кабинет ректора.

Дверь захлопывается. А я смотрю вперед, наблюдаю за высоким креслом, что повернуто спинкой ко входу. Пока не вижу этого человека. Слабая надежда на ошибку тлеет внутри. Я разминаю кулаки, гремлю звеньями цепи.

– Ты разрешил себя связать, - раздается самый ненавистный на свете голос и кресло медленно разворачивается. – Признаюсь, я разочарован в тебе, сынок.

Глава 17

– Я не твой сын.

Двигаю плечами, проверяю железо на прочность. Такую цепь голыми руками не разорвать. Быстро от нее избавиться не получится. Если только снова суставы выкручивать. Но сейчас я не могу рисковать.

– Формальность, - следует невозмутимое замечание. – Сын. Внук. Разве это имеет значение? В наших жилах течет одна кровь, вот что самое главное.

Точно. И хуже всего – это никак нельзя исправить.

– Ты единственный, кого я могу включить в завещание, - продолжает он с кривой усмешкой. – Даже удивительно, как у слабака-отца и матери-шлюхи появился ребенок, за которого мне практически не бывает стыдно. Наследник, которым горжусь.

– Я отказался от твоих денег, когда поступил на учебу в «Клетку».

– Только не говори, что ты до сих пор в обиде на тот ДНК-тест, - скалит зубы, будто выдал отличную шутку. – Я должен был убедиться в родстве с тем, кому намерен завещать свои миллионы.

Врет как дышит. Нет, еще в разы легче. На его счету не миллионы, а миллиарды. Хотя мне наплевать. Я к его проклятому баблу не притронусь. Сам заработаю. Выгрызу путь наверх, пробью себе дорогу.

Я бы хотел многое ему сказать. Но смысл? Это будет как тявканье щенка на матерого волка. Мне пока нечем похвалиться, значит, и болтать не о чем. Потребуется время для достижения своих целей.

Герман Громов. Мой дед. Человек, которого я ненавижу и презираю сильнее всего на свете. Придет день – и мы будем в расчете. Я развалю его империю по частям, снесу с лица земли, разберу по камням, уничтожу все, что он создавал годами. Я сделаю удар по его единственному уязвимому месту. Проломлю ему ребра, выдеру его черное сердце и сожру. Ха, я просто разломаю компанию, в которой этот гад души не чает, но ощущаться для него это будет как самая медленная и мучительная пытка.

Бизнес. Ничего личного. Так он любит говорить. Слабакам здесь ничего не светит. Вот и поглядим, кто тут реально потерял хватку.

Я заставлю его ответить за все.

– Твой папаша был жалким, - тянет с издевкой. – Он умудрялся провалить каждое задание, которое я ему выдавал. Позорище. Пытался вести дела честно, как будто такое вообще возможно, как будто так можно хоть что-то заработать.

– Хватит трепать моего отца, - обрываю поток дерьма. – Он был нормальным, но моральный урод вроде тебя этого не поймет.

– Я этого тюфяка сыном назвать не могу. Так, неудачный эксперимент. Моя худшая ошибка. Но ты – другой. Моя порода. Твой папаша только тут справился, на славу постарался.

Врезать бы ему. Я бы и в цепях справился. А нельзя. Старик. Еще посыплется, сдохнет раньше, чем я завершу план мести.

– Ты мой сын, - твердо повторяет Громов. – Сынок. Ты. Никак не он. Твой папаша не достоин такой преданности, как ты ему даешь. Ничтожество.

Ярость застилает глаза. Падает багровая пелена, но я сдираю ее прочь, прикладываю всю волю, чтобы заткнуть гнев, подавить злобу и отправить во тьму, подальше.

Дед всегда так себя ведет. Провоцирует. Поддевает.

Он никогда не обращается ко мне – «внук». Исключительно – «сын» или «сынок». Намеренно выбешивает. А моего отца, своего родного сына, ругает, протаскивает последними словами, смешивает с грязью. Отрицает всякую связь.

– Ладно, обсудим дела, - заявляет Громов. – Обстоятельства сложились так, что попечители вынудили меня занять место ректора.

Я не способен сдержать смех. Реально начинаю ржать и не могу остановиться. Вынудили? Деда? Ха, да он дьявола уговорит душу продать, видно потому черти никак не придут за этим гадом и не утащат ад, опасаются, что он пекло захватит, наведет там свои порядки.

– Ты хочешь, чтобы я помог тебе разделаться с мажорами, - говорю, отсмеявшись, помедлив, продолжаю. – Типа так наладить отношения? Объединиться против общего врага? Нет, ничего не выйдет. Я не заключу с тобой сделку и не стану крысятничать даже против тех, кого сам не переношу. И вообще, откуда мне знать про мажоров, если я обычный студент? Я поступил своим умом. Без бабла.

Мрачнеет. Вот и отлично. Я угадал, но иначе и быть не могло. Прошло время, когда дед мог вывести меня на эмоции, задурить башку яростью и воспользоваться этим моментом слабины.

– Если ты не мажор, то как раздобыл кулон? – цедит Громов.

– Вырвал с мясом.

– Ты вошел в их круг. Ты к ним близок и…

– Нет, ты не понял, - кривлюсь. – Я здесь сам по себе. Никакие круги меня не колышут.

– Не выйдет, - ухмыляется. – Тебе не позволят остаться в стороне.

– И что? – резко дергаю цепь и наблюдаю за его реакцией, дед и бровью не двигает, в лице не меняется. – Зачем ты сюда влез? Зачем заставил попечителей назначить нового ректора? Тебе плевать на мажоров, на рядовых студентов, на их разборки. Ты не выносишь этот универ, потому я сюда и поступил.