Жаждущий пусть придет. Беседы на воскресные и праздничные евангельские чтения
Шрифт:
Когда мы живем церковной жизнью, когда мы уже не первый год в храме и выполняем все полагающееся по нашей церковности, мы начинаем почивать на лаврах. «Надо бы, может, почитать побольше духовного. Или, может, в паломничество съездить», – благочестиво размышляем мы. И это хорошо. Плохо, что наша хорошая обыденная церковность начинает существовать в отрыве от желания увидеть Христа.
Мы едем к тем или иным святыням, прикладываемся к мощам тех или иных угодников Божиих. Зачем? Чего мы в этом ищем? Если мы в этих вполне добрых занятиях не ищем Христа, мы напрасно тратим время. Мы создаем себе фата-моргану, призрак Церкви, призрак Христа.
Во всем добром, что мы делаем или еще только собираемся сделать, нам надо стараться увидеть Христа. Если это стремление в нас ослабло или вовсе иссякло, то мы не то делаем и не туда идем.
Можно все стены обклеить иконами, посетить все святые места в мире и знать наизусть все
За всенощным бдением под сегодняшний воскресный день читается Евангелие от Иоанна о том, как апостолы не могли наловить рыбы, а потом по слову Христа закинули сеть и вытащили огромный улов: сеть, наполненную большими рыбами, которых было сто пятьдесят три; и при таком множестве не прорвалась сеть (Ин. 21: 1—14). Вытащили так много – и сеть не порвалась.
Когда ты находишься в поиске Бога и учишься поступать по Его слову, твоя жизненная сеть не порвется. Ты ничего не потеряешь.
Мы ведь всегда боимся потерь – потери времени, денег, друзей, квалификации. Мы себя бережем и не хотим тратить. У нас режим и расписание. Залезть на дерево? Пожалуй, если не колючее. Если растет на оранжевой ветке метро, мне как раз по пути. И там у меня как раз будет перерыв в моих важнейших делах. С тринадцати до тринадцати двадцати пяти.
Но Христос не пойдет удобным для нас маршрутом. Он не будет вписывать Себя в наш график. Мы должны постараться понять, где Он пойдет. И когда Он пойдет, быть там. Но сеть жизни не порвется, не надо бояться. Порвется житейская липкая паутина. А это не то, чем стоит дорожить.
28 января, воскресенье
Неделя о мытаре и фарисее
Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.
Слушая или читая этот евангельский отрывок, которым Церковь готовит нас к началу Великого поста, мы, обладая двухтысячелетним опытом христианской истории, естественно, встаем на сторону мытаря. Мы знаем, что мытарь смиренен, знаем, что он более оправдан в глазах Божиих и что в конечном итоге он хорош, несмотря на то что занимается презренным делом. Но мы это все знаем не из своего опыта, а из опыта Церкви. Церковь научила нас: посмотрите, вот мытарь скромный, хотя работа у него плохая, а фарисей, хотя и праведный по своей видимой жизни, плохой. Но Писание ни того, ни другого не осуждает, а сравнивает двух этих людей.
В жизни наша личная позиция, бесспорно, ближе к позиции фарисея, потому что мы рассуждаем примерно так, как он, если не публично, то наедине с собой или наедине с Богом. Ну а в самом деле? Мы стараемся не совершать совсем уж криминальных грехов, за которые нас немедленно следовало бы отослать в геенну огненную. Если какие-то проделки и были, то когда-то давно, в юности. Мы действительно стараемся бывать в храме. Мы действительно иногда жертвуем. И мы оскорбились бы, сравни нас с убийцами, бандитами, грабителями. И ничего неверного фарисей не сказал. И мы, кстати, тоже не говорим ничего неверного. Фарисей отдавал десятину с того, что имел, и он действительно не такой, как эти хищники, разбойники и как этот мытарь.
Мытарь – грязный коррупционер, человек, который собирает деньги для того, чтобы отдать их оккупантам своей родины, человек плохой со всех точек зрения. Но он и со своей точки зрения плох, этот человек. И он говорит: «Боже, милостив буди мне, грешному».
Фарисейство нашей позиции чаще всего состоит в том, что если не на словах, то внутри мы убеждены, что билет в Царство Небесное у нас в кармане, потому что мы то-то, то-то и то-то делаем. А действительность такова, что делать то-то, то-то и то-то – необходимо, но это лишь предпосылки к твоей жизни в Боге. Как если ты собираешься ехать на поезде, тебе нужно собрать чемодан, должным образом одеться, купить билет, но из этого совершенно не следует, что ты поедешь на этом поезде. Если ты на него опоздаешь, то чемодан не поможет. В нашей земной действительности можно поменять билеты и сесть на другой поезд, а в Царствие Небесное другого поезда не будет. Он уйдет – с тобой или без тебя.
Фарисейство нашей позиции заключается еще и в том, что мы без иронии относимся к собственным
усилиям. Мы очень серьезно говорим о себе, и наш язык при этом ломается. Мы говорим: «Забываю читать молитву перед вкушением пищи». Каким таким вкушением? «Забываю помолиться, прежде чем поесть» – так следовало бы сказать.Все это выглядит очень комично, потому что мы, ни в чем не похожие на аскетов V века, говорим так, как говорили бы они в своих пещерах и пустынях. «Не совершил в полноте молитвенное правило». Давайте на себя в зеркало посмотрим: какая «полнота»? Какое «молитвенное правило»? «Пару молитв поленился прочитать» – вот это ближе к правде. Надо немножко ироничней к себе относиться. Услышал от одного человека: «Есть, – говорит, – помехи в совершении молитвенного подвига». Ну ясное дело! Первая помеха – это восприятие собственной молитвы как подвига. Осталось вымолить весь земной шар и перейти на галактику.
Но если ты сосредоточиваешь свое внимание на том, что обещал тебе Христос и что ты можешь сделать для того, чтобы получить даруемое Богом, тогда жизнь становится яснее.
Мытарь ведь тоже никакой не идеал. Писание не случайно умалчивает о том, что с ним случилось после его такого благочестивого восклицания. Вот с Закхеем, о котором мы читали неделю назад, все совершенно ясно. Он на происшедшее в его доме отреагировал совершенно по-деловому. Он встал и сказал: «Господи, вот я отдам пол-имения своего нищим, а если я кого чем обидел, верну вчетверо».
О дальнейшей судьбе мытаря нам ничего не сказано. Он всплакнул, но мы не знаем, ушел ли он потом со своей работы, захотел ли вернуть украденное, сумел ли переменить свою жизнь. И все же в этих двух религиозных типах – фарисея и мытаря (а каждый из нас в себе сочетает и тот, и другой) – симпатии евангелиста более на стороне плачущего, нежели на стороне гордящегося. И слова, сказанные в конце этого отрывка, – страшные и обличающие: всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется.
Это абсолютно не значит, что «не надо высовываться». Надо. И это не значит, что нужно покрыть себя ложным смирением. Мы в XXI веке мастера ложного смирения. «Прости меня, брат», – говорим мы, мечтая, чтобы этот брат ушел с глаз долой. «Прости меня, сестра», – говорим мы какой-нибудь двоюродной родственнице, с которой не хотим видеться уже пятнадцатый год.
Господь, я думаю, в этом отрывке показывает, что Он терпит тех и других: многословного пустодеятельного фарисея и скорбящего мытаря – пока молчаливого, пока в бездействии. Всех терпит. От всех ждет перемены и дела.
Пусть и наш с вами Великий пост будет временем перемены и временем дела.
4 февраля, воскресенье
Неделя о блудном сыне
Еще сказал: у некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся.