Жданов
Шрифт:
Жданову докладывают по телефону о местах падения бомб. Набрякшие веки у него тяжелеют ещё больше, астматическое дыхание становится резче, он нервно берётся за папиросу. Однако тёмные глаза, как всегда, блестят.
— Положение Ленинграда тяжёлое, — говорит он, — а если не примем меры, может стать критическим. Давайте подумаем, какую мы в силах оказать помощь войскам на волховском направлении. Следует всемерно активизировать наши действия на плацдарме…» {440}
Плацдарм — это знаменитый Невский пятачок, два километра по фронту и 800 метров в глубину на
«…Жданов подводит итог:
— Ну что ж, задача, конечно, архитрудная. А всё же решать её нужно. — И обращается ко мне: — Где вы наберёте десять километров троса?
— Мы уже начали сбор по городу. Кое-что дадут моряки.
— А понтоны для паромов?
— Понтоны делают на заводах, но надо обязать Ленэнерго дать хотя бы тысяч пять киловатт энергии для сварочных работ.
Жданов листает записную книжку:
— Пять тысяч киловатт не дадим. Может быть, тысячи три выкроим. И то надо посоветоваться… А водолазы Эпрона работают? Потопленные понтоны вытаскиваете, ремонтируете?» {441}
Несмотря на все усилия, блокаду прорвать не удаётся. Командующий ВВС Ленфронта Новиков вспоминает начало голода в ноябре 1941 года:
«Я хорошо помню эти страшные дни. Нервы у всех были взвинчены до предела. Даже Жданов, всегда очень сдержанный, умевший владеть собой и не любивший сетовать на трудности, и тот был подавлен и не скрывал своих переживаний.
— Не могу больше ездить по улицам, — однажды сказал он глухим дрогнувшим голосом. — Особенно дети… Нельзя за быть и простить такого. Никогда!
Он помолчал и сообщил, что Военный совет фронта пошёл на крайнюю меру: решил пустить в ход аварийные запасы муки флота и сухари неприкосновенного фонда войск.
— Иначе население нечем будет кормить. Вот какие дела, Александр Александрович. Надо быстрее налаживать сообщение по льду Ладоги. Немцы, конечно, узнают об этом. Поду майте заранее, как прикрыть будущую трассу с воздуха.
Я ответил, что над озером уже появлялись вражеские воздушные разведчики.
— Вот-вот, — встревожился Андрей Александрович, — так что будьте готовы встретить их. Передайте лётчикам, что каждый мешок муки — это несколько десятков спасённых от голодной смерти ленинградцев» {442} .
Продовольствие в Ленинград доставляли и самолёты военно-транспортной авиации. Обратно они везли эвакуированных и необходимую «Большой земле» военную продукцию ленинградских заводов. Не случайно 2 ноября 1941 года, в разгар немецкого наступления на Москву, убывший из Ленинграда на защиту столицы Жуков пишет личное письмо Жданову:
«Дорогой Андрей Александрович!
Крепко жму тебе и Кузнецову руку.
…Очень часто вспоминаю сложные и интересные дни и ночи нашей совместной боевой работы. Очень жалею, что не пришлось довести дело до конца, во что я крепко верил.
Как тебе известно, сейчас действуем на западе— на подступах к Москве.
Основное это то, что Конев
и Будённый проспали все свои Вооружённые силы, принял от них я одно воспоминание… К настоящему времени сколотил приличную организацию и в основном остановил наступление противника, а дальнейший мой метод тебе известен: буду истощать, а затем бить.К тебе и т. Кузнецову у меня просьба — прошу с очередным рейсом Дугласов отправить лично мне:
40 миномётов 82 м,
60 миномётов 50 м,
за что я и Булганин будем очень благодарны, а вы это имеете в избытке. У нас этого нет совершенно.
Жму ещё раз крепко руки.
Ваш Г. Жуков» {443} .
12 ноября 1941 года при переходе из осаждённой финнами военно-морской базы Ханко в Кронштадт подорвался на мине и затонул теплоход «Андрей Жданов». До 1937 года он назывался «Алексей Рыков». В 1920-е годы это был первый крупный корабль, построенный на верфи Ленинграда после Гражданской войны. В 1937—1938 годах теплоход возил оружие испанским республиканцам, летом 1941 года был переоборудован в госпитальное судно и участвовал в эвакуации гарнизона Таллина. Наверное, Андрей Жданов вздрогнул, когда в сводках потерь увидел своё имя…
Дмитрий Павлов, уполномоченный Государственного Комитета Обороны по обеспечению продовольствием Ленинграда и Ленфронта, вспоминая, как в декабре 1941 года Жданов летал из осаждённого города в Москву в Ставку главнокомандования, приводит слова Жданова: «По окончании доклада Сталин подошёл ко мне, обнял, поцеловал и выразил восхищение мужеством ленинградцев…» {444} Психологически эта сцена достоверна — с исчезновением угрозы военной катастрофы для обеих столиц отношения старых товарищей покинула нервозность, а стойкость Ленинграда в блокаде стала залогом общей победы. В столицу Жданов летал 17 декабря 1941 года. До полного снятия блокады он всего пять раз будет покидать Ленинград для докладов Ставке: 17—19 июня и 30 ноября — 1 декабря 1942 года, 14—16 апреля и 18—20 декабря 1943 года, 1—3 января 1944 года.
В период блокады больше всего Жданов работал с будущим маршалом Говоровым, возглавившим войска Ленфронта с мая 1942 года. Когда-то, в начале 1919 года, они воевали по разные стороны фронта — мобилизованный в Западную армию Колчака подпоручик артиллерии Леонид Говоров, командуя батареей, обстреливал Уфу, где в то время Жданов возглавлял культпросветотдел Уфимского губвоенкомата РККА. Служба у Колчака, отсутствие членства в большевистской партии и жена-полячка не помешали Говорову сделать карьеру в Красной армии. Со Ждановым они познакомились во время финской войны, когда комбриг Говоров командовал артиллерией 7-й армии на Карельском перешейке.
По итогам контрнаступления под Москвой скупой на похвалу Жуков дал блестящую характеристику Говорову. Через несколько месяцев после его назначения в Ленинград Жданов скажет своим замам в Смольном: «Пожалуй, лучшего командующего, чем Говоров, для Ленинградского фронта не найти» {445} . Новый командующий, профессиональный и талантливый артиллерист, как никто соответствовал специфике сложившегося под Ленинградом позиционного фронта, где с обеих сторон решающую роль играла именно тяжёлая артиллерия.