Жди, за тобой придут

— Здесь, что, хи-хи-хи, есть весь этот список, ха-ха-ха? — боролся с неконтролируемым смехом итальянец.

— Ты всё-таки попытайся держать себя в руках, Луиджи, — вежливо попросил его Костя.

— Да не вопрос, ха-ха-ха! Пусть уж и мне дадут чего-нибудь свеженького, хе-хе. Нет, здесь очень мило, хи-хи-хи. Беру свои слова обратно, ха-ха-ха.

Костя выбрал Malheur 10, Рене остановился на Moeder Overste, Хелен пожелала начать с фруктового Max Kriek, а для Луиджи, который в пиве разбирался, мягко говоря, как свинья апельсинах, большинством голосов постановили заказать пол-литра Strongbogh Cider.

— Эх, Луиджи, Луиджи, ругаешь ты белый свет почём зря, а истинных его радостей вкусить не умеешь, — заметил Костя.

Итальянец залился типичным марихуанным смешком, долго не мог совладать с собой, но, в конце концов, чуть не плача от собственного хохота, всё же сказал:

— Вы меня, ха-ха-ха, только до злачных мест сегодня доведите, хо-хо-хо, а там уж я и за себя и за вас так навкушаюсь, ха-ха-ха, что потом ещё просить будете, чтоб поделился, ха-ха-ха-ха!..

— А ведь за те радости, к которым ты недавно приложился, в Италии, наверное, и в тюрьму можно угодить, — иронически осадил его Рене.

От нового приступа хохота Луиджи чуть не укатился под стол.

— Не знаю как в Италии, а вот в России за травку моментом бы приняли под белы рученьки.

— В Европе, за пределами Голландии, если с поличным возьмут, то по головке тоже не погладят, — добавила Хелен.

— А в Сингапуре нашего бедного Луиджи и вовсе бы к стенке поставили, не поглядели бы, что иностранец; у них там за любую дурь, если докажут, что при тебе была, — смертная казнь, — закончил краткий синопсис международного отношения к наркотикам Рене.

Луиджи немного успокоился и налег на пиво. Во втором раунде Хелен опять заказала Kriek, а Костя и Рене взяли каждый по Urthel Hibernus Quentum (9 %). Итальянец перешёл на мартини.

После этого был ещё третий заход, во время которого компания голландцев, усевшаяся рядом, сообщила, что футбольный матч уже начался, и Украина сразу повела в счёте. К этому моменту изрядно захмелевшие Костя и Хелен прекратили стесняться, пододвинулись ближе друг к другу, и Костина рука легла на плечо разомлевшей бельгийки.

Рассчитавшись с барменом, компания снова вышла на свежий воздух и неспешно двинулась по Ньювендайку в сторону центральной площади. Потоптавшись немного у королевского дворца и, выяснив у кого-то из прохожих, что хохлы мочат арабов в сухую, они пересекли Дамляйн, оставили позади галерею мадам Тюссо с Национальным монументом и вышли на Дамстрат.

Луиджи первый раз приехал в голландскую столицу, и, зная об этом, никто не спешили разъяснять ему конечную цель их променада. Итальянец с тоской оглядывал мини-кафе с азиатской кухней, пиццерии и китайские рестораны и хотел уже, было, распаковывать второй joint, но тут его глазам предстало нечто любопытное.

Там, где улица пересекалась с каналом, стоял самый обычный голландский домик, украшенный, весьма не обычным плакатом: «Hemp Museum».

— Holly shit! — громко воскликнул итальянец. — Нет, этот город мне определённо по душе!

— Мы знали, что тебе понравится, — ответил ему Рене. — Можешь совершить экскурсию, но только, ради Бога, не накупай слишком много добра, а то выкурить не успеешь, и в Милане тебя арестуют.

— Я только одним глазком! — пообещал Луиджи и скрылся в дверях музея.

— Он ещё не понял, где находится, ladies and gentlemen… — ехидно сообщил Костя, теперь уже совершенно беззастенчиво обнимавший Хелен за талию.

Через несколько минут несказанно счастливый Луиджи вернулся и, когда четвёрка двинулась вдоль канала, пустился, было, в рассказы о том, что увидел, но, пройдя несколько шагов, застыл на месте, как вкопанный.

— Мама мия! — воскликнул он. — Да ведь это же Красные фонари!

— А ты что думал, мы тебя голландские дамбы и ветряные мельницы смотреть поведём? — укоризненно спросил его Костя, и все трое северян дружно захохотали.

— Представление только начинается, Луиджи! — объявил Рене. — Да, да, именно представление, ибо наша компания идёт сейчас не куда-нибудь, а в театр!

— Какой театр? — недоумевающе спросила Хелен.

— Не волнуйся, дорогая! — тут же успокоил её Костя. — Здесь недалеко, как раз на этой улице, есть одно любопытное заведение — тебе понравится. Ну, а Луджи, я думаю, будет просто в восторге. У них на Сицилии все благоговеют перед Casa Nostra, а тут персонально для него выступит другая «партия», под именем Casa Roso…

Итальянец, пока шли к театру, вертел головой и бессовестно таращился на девок за широкими пластиковыми окнами, сидевших в нижнем белье на высоких табуретах и призывно улыбавшихся каждому проходившему мимо потенциальному клиенту.

Все окна-витрины были украшены длинными розовыми лампами, а двери комнаток периодически открывались, чтобы впустить очередного взалкавшего продажной любви или выпустить уже довольного и, в большинстве случаев, благодарного посетителя.

Билеты в театр Casa Roso можно было купить в кассе напротив двух фонтанов: писающего слоника и вздымающегося фаллоса. Программа начиналась через десять минут, и компания поспешила войти, чтобы успеть занять хорошие места.

Зрительный зал напоминал мини-кинотеатр, единственная дверь в который плотно прикрывалась, стены были наглухо задрапированы, а в глубине узенькой сцены висел плотный, абсолютно непроницаемый занавес.

Все четверо купили по бутылке Heineken и сели в пятом ряду, где ещё было несколько свободных кресел. Первые два акта состояли из одиночного стриптиза, а вот на третьем выходе завязался настоящий экшен.

Новая девушка повторила сцену с раздеванием, классически выполненную двумя её предшественницами, а после этого, не стесняясь своей наготы, начала рассматривать одного за другим всех зрителей мужского пола, собравшихся в зале.

— Мне нужен один доброволец, — сказала бесстыжая мессалина на хорошем английском языке, и по рядам тут же пронёсся возбуждённый шумок.

— Луиджи, come on! — толкнул итальянца вбок Рене. — Ты ведь именно за этим приехал в Амстердам, не так ли? Давай, давай, не робей, она тебя не съест.

Луиджи впопыхах сделал несколько глотков пива, отдал бутылку Рене и высоко поднял правую руку — в знак того, что он согласен быть добровольцем и хоть сейчас готов выйти под яркие огни софитов. Девушка лукаво улыбнулась всему залу и поманила сицилийца указательным пальчиком.