Желать невозможного

– Господи, ну как жить дальше! Что теперь будет с нами?

Илья хотел ответить так же, как и его брат четверть века назад: «Хуже не будет. По крайней мере, мне».

Но промолчал.

Сейчас они ехали к нотариусу на вскрытие завещания старшего Флярковского. Волноваться не было причин: текст Илье известен – все, чем владел Борис, доставалось ему с обязательством выплачивать матери до конца ее жизни по пять тысяч евро в месяц. Хотя Дина Александровна, никуда не выезжающая из дома, вряд ли могла потратить и десятую часть этой суммы. В завещании была упомянута и Илона – ей определялось совсем мизерное содержание. Жена Бориса в свое время тоже была ознакомлена с текстом и взбесилась.

Она попыталась устроить сцену, но Борис вполне резонно заявил ей, что только так он может быть уверен в том, что жена не желает ему смерти. Илона хоть и дурой была, но сообразила: ссориться нет смысла. Но теперь ее нет, и можно не вспоминать о каких-то долях и возможных судебных исках по оспариванию завещания. У Бориса было шестьдесят девять процентов акций ОАО «Фармаком», фактически он – единоличный владелец концерна. Семь процентов у Ильи. Остальные у миноритарных акционеров, которых почти полсотни. Но семь процентов акций концерна – единственное достояние Ильи Флярковского, а вот у старшего брата еще пивной завод, начинающий приносить очень даже неплохую прибыль, завод безалкогольных напитков, строительная фирма и сорок гектаров земли под Москвой, где олигарх собирался начать строительство жилых домов. Кроме того, у Бориса были пакеты акций и других прибыльных предприятий: «Газпрома», «Роснефти», «Связьинвеста»… Вполне возможно, Илья не обо всех даже знает. А про автомобили, дома и квартиры можно не вспоминать, так же как и о едва не затонувшей яхте, стоящей теперь в ожидании ремонта. Сколько на личных счетах Бориса, младший брат не знал наверняка, но мог догадываться – вероятно, около ста миллионов евро. Впрочем, скоро все станет известно.

Все изменится. То, что брат вел свои дела в Москве, а его отправил создавать филиал в Петербурге, Илья воспринимал как унижение, хотя в Питере он имел больше самостоятельности, чем было бы в Москве. И все же Петербург для него чужой город.

«Бентли» остановился возле здания, где располагалась нотариальная контора. Охранники из сопровождающих машин подошли, помогли выбраться из лимузина Дине Александровне и, прикрывая ее своими спинами от взглядов прохожих, подвели к распахнутой двери. Следом в помещение вошли Илья и Леня Менжинский – начальник его службы безопасности. Леонид, отставной полковник ФСБ, теперь наверняка рассчитывает пойти на повышение и перебраться вместе со своим боссом в столицу.

В помещении нотариальной конторы было пусто, нотариус отпустил на сегодня весь свой технический персонал, чтобы информация по завещанию, не дай бог, не достигла посторонних ушей. Он предложил свой локоть Дине Александровне, медленным шагом сопроводил мать покойного олигарха в свой кабинет и помог ей расположиться в мягком кожаном кресле. Рядом с Диной Александровной в точно такое же новенькое кресло опустился Илья. Нотариус для проформы принял их паспорта, но даже не стал заглядывать в них, сказал только, что все знают, с какой целью здесь собрались, а потому попросил разрешения ознакомить присутствующих с завещанием покойного Бориса Евсеевича Флярковского.

Что бы он сделал, если бы кто-то возразил? Илья уже начал раздражаться: зачем тянуть, если все и так ясно. Но нотариус вскрыл конверт, в котором оказалось несколько листов с текстом, и начал читать. Первое, что удивило Илью, – дата составления документа. Борис подписал его почти месяц назад, вероятно, перед отъездом в Испанию. Нотариус произнес дату вслух и быстро взглянул на сидящих перед ним людей, как видно, понимал, что об этом варианте ни мать, ни младший брат ничего не знают. Сначала шла преамбула, а потом – перечисление наследуемого имущества. Борис, судя по всему, хотел быть точным в деталях, опасаясь активной деятельности Илоны. А потому составил подробный список акций, ценных бумаг, движимого имущества. Старший брат указал в завещании и квартиру в Питере, на Шпалерной улице, в которой сейчас проживал Илья, и загородный коттедж в Комарове. Потом Борис указал счета в четырнадцати банках – российских и зарубежных.

– Счета в банках России: «ВТБ», «Сбербанк», «Уралсиб», – перечислял нотариус, – в банках Великобритании: «Барклайсбанк», Испании: «Сатандер», «Бильбаобанк», «Каха ди Валенсия»… Германии: «Дрезденер банк» и «Дойче Хандельс банк», США: «Сити банк», «Чейз Манхэттен банк», «Нью-Йорк Сити банк»… а также «Королевский банк Канады»… Во Франции «Кредит Лионелль»…

Илья нетерпеливо дернул ногой, и крючкотвор заметил это.

– Здесь есть и банковские выписки по состоянию на первое июля. Если хотите, можете ознакомиться с суммами, хранящимися на счетах.

Илья молча протянул руку и взял листки, пробежался по ним глазами и с трудом сдержал улыбку: общая сумма средств, лежащих на личных счетах покойного брата, превышала триста миллионов долларов.

– …Единоличным наследником всего своего движимого и недвижимого имущества, денежных средств, хранящихся на банковских счетах, акций и иных ценных бумаг объявляю…

Нотариус сделал паузу, а Илья напрягся. Он знал, чье имя сейчас будет произнесено, и все равно под ложечкой тревожно заныло.

– …объявляю моего единственного ребенка, сына от моего брака с гражданкой Игнатьевой Еленой Вячеславовной…

Это показалось бредом. Илья подумал вдруг, что это наверняка какой-то телевизионный розыгрыш. Сейчас, прямо сейчас выскочат из-под стола люди и заорут:

«Вас снимает скрытая камера!!!»

– …Игнатьева Олега Борисовича.

Илья Евсеевич почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он хотел расхохотаться, но не смог – судорога свела челюсти. Вдруг он понял так отчетливо, так явственно и с такой ненавистью к старшему брату, что это не розыгрыш! Все кончено – в одну секунду он стал нищим. Борис предал, унизил, за что-то отомстил ему. Но за что?

Он хотел что-то спросить, но не мог, хотел подняться, но не чувствовал ног. Похолодела спина. Ужас пробежал по позвоночнику.

Откуда-то из запредельного небытия долетел недоуменный голос матери:

– Это он Лениному сыну оставил, что ли? А нам? Почитайте дальше: там должно быть указано.

– Больше там нет ничего, – ответил нотариус. – Борис Евсеевич, как мне кажется, все подробно изложил.

– Чушь какая! – произнес Илья.

А получилось «шушь», потому что в горле пересохло.

Он попытался проглотить слюну, но ничего не получалось.

– Там не все указано, – наконец выдавил он, – ведь есть еще автомобили и…

– Все движимое и недвижимое, – напомнил нотариус и пожал плечами. – Все ясно и так. Но вы можете опротестовать завещание и заявить свои права на все наследство или на его часть.

Тут снова очнулась Дина Александровна:

– А я прослушала: дом в Барвихе он кому отписал?

Илья поднялся из кресла и подал руку матери:

– Дом в Барвихе тоже Ленке, а мы с тобой с сегодняшнего дня будем жить на улице.

– На какой улице? – переспросила Дина Александровна.

Похоже было, что и у нее снесло крышу.

Они вышли из кабинета, навстречу им шагнул Менжинский, который, заглянув в лицо босса, догадался – что-то не так.

– И все равно я ничего не поняла, – недоуменно посмотрела на Илью мать. – Что случилось?

Но поскольку сын молчал, она обратилась к Менжинскому:

– Ленечка, может, вы мне объясните: почему Боря все оставил посторонним людям?

Всю дорогу, возвращаясь в Барвиху, ехали молча. Дина Александровна задремала, Илья хотел проснуться, чтобы избавиться от кошмара, а Менжинский не решался заговорить первым. Незадолго перед тем, как въехать в резиденцию, Дина Александровна открыла глаза и объявила всем, о чем, видимо, размышляла только что: