Желать невозможного

– Через два года будет большим.

– Долго ждать, – вздохнул мальчик. – А как его зовут?

– Сам придумай.

– Олегом его можно назвать?

– Можно, конечно, но тогда у нас в доме будет три Олега, и другие люди начнут путаться, кто есть кто. А путаница нам не нужна.

– Да, – согласился мальчик, – тогда я другое имя придумаю.

Иванов приготовил завтрак: сосиски и кофе для себя, кашку и какао для ребенка, творожок для щенка. Люди ели за столом, щенок завтракал на полу. Он был серым и пушистым. «Вполне возможно, что это и в самом деле чау-чау, если, конечно, бывают чау-чау серого окраса», – подумал Олег.

– Какой кругленький! – удивился в этот момент мальчик. – Прямо как шарик.

– Ты хочешь назвать его Шариком?

– Нет, – потряс головой Олежек. – Все собаки Шарики, а наш должен отличаться. Я назову его Кубиком. Можно?

Иванов удивился логике ребенка и согласился. И тут же поразился детскому мышлению, которое связывает геометрические фигуры с чем-то живым и любимым, о чем можно мечтать и чем можно восхищаться.

Вскоре пришла Настя с дочкой, и, как бы ни хотелось Олегу остаться рядом с ними, все равно пришлось мчаться на работу сломя голову.

Днем он позвонил Васечкину и все рассказал: и о том, что Олежек оказался сыном олигарха Флярковского, и о том, что из концерна «Фармаком» приезжал человек, предложивший деньги, и о том, что, получив отказ, человек этот сказал, будто ребенка заберут и так. Сергей выслушал, потом заявил: сейчас он занят, но дело, судя по всему, серьезное, хотя расстраиваться пока не стоит, он заедет вечером в гости, и они все обмозгуют. Но появился в больнице в самом конце дня. Васечкин сказал, что просто обязан доставить друга до дому, к тому же в машине сидят еще друзья, которые обещали помочь.

На переднем пассажирском кресле сидел новый начальник Олега – Константин Сергеевич. Человек, расположившийся на заднем сиденье, – Геннадий Павлович, адвокат.

Олег подробно все рассказал им.

– Судя по всему, предстоит судебное разбирательство, – сказал адвокат, – я готов помочь, только дайте мне все документы и опишите подробно историю усыновления и опекунства.

Сошникова интересовало другое.

– Я чисто из профессионального интереса слежу за делом об убийстве Бориса Флярковского, – сообщил он. – Там все так просто, что ничего не понять. Во-первых, расследование каждого преступления, в первую очередь убийства, начинается с постановки вопроса «Кому выгодно?». Олигарха убили за границей, хотя вряд ли у Флярковского были недруги-иностранцы. Российские конкуренты? Тоже вряд ли, так как российский рынок производства и реализации лекарств давно поделен между отечественными производителями и на сегодняшний день стабилен. К тому же «Фармаком» – крупнейший производитель, никто не пожелает с ним связываться. Бытовое убийство отпадает сразу из-за способа его совершения: яхта взорвана в море, а следовательно, работал профессионал. Заказуха на почве неприязненных личных отношений отпадает, потому что от таких богатых людей терпят все. Если и не прощают, то сдерживаются. Убили далеко от дома. Это важно. Вполне вероятно, что заказчик – близкий покойному человек. Жена, которой была бы выгодна его гибель? Но она погибла вместе с ним. Младший брат? Но он, насколько мне известно, полностью зависел от Флярковского. И своих денег у него более чем достаточно, да и погибший не был жадным – мог обеспечить удовлетворение всех потребностей близкого родственника. Конечно, от возможности получить в руки пару миллиардов долларов у любого может снести крышу. И все же.

– В этом плане непонятен интерес семьи Флярковских к ребенку, о котором они никогда прежде не вспоминали, – заметил адвокат.

– Вполне вероятно, что ребенку достался солидный кусок наследства, – предположил Константин.

– А есть возможность проверить, не пересекались ли интересы концерна или самого Бориса с интересами криминальных структур? – спросил Васечкин.

– Маловероятно. Флярковский, создавая предприятие-монстр, большое внимание уделял вопросам безопасности. Его бизнес охраняла мощная структура из бывших сотрудников правоохранительных органов, – ответил Сошников.

– Фамилия Менжинский никому ни о чем не говорит? – вспомнил Иванов.

– Менжинский? – переспросил Геннадий Павлович. – А при чем здесь он? Менжинский с 1926 года был председателем ОГПУ.

– Я слышал как-то эту фамилию, – вспомнил Васечкин, – кажется, такой работает в прокуратуре.

– Он – сотрудник ФСБ, но уже бывший, – уточнил Сошников. – Полковник Менжинский в свое время активно проталкивал идею о внедрении сотрудников ФСБ в бандитские группировки и выдвижении их на первые роли в преступных сообществах путем физического устранения реальных главарей. Он предполагал таким образом иметь полную информацию о действиях и планах бандитов, а также перевести подконтрольные криминальным авторитетам предприятия и фирмы под контроль ФСБ. Что-то, по-видимому, успел сделать, так как его уволили.

– Вспомнил, – перебил его Васечкин. – Полковник Менжинский – приятель Эдика Берманова.

Они проговорили всю дорогу до дома, и время в пути пролетело незаметно.

Настя с детьми и щенком носились по двору, а за ними бегали солнечные блики.

Олег посмотрел на них – радостных от того важного дела, которым они занимались, и ему страстно захотелось быть рядом с ними. И вообще, самые важные дела на свете – те, что доставляют радость.

Вздохнув, Олег повел гостей к парадному, и тут на него, словно из-за засады, выскочила суровая женщина-почтальон.

– Вы Иванов из семидесятой квартиры? – строго спросила она.

Олег кивнул, удивляясь, как это: по внешнему виду человека разве можно узнать номер квартиры, в которой он проживает?

– Вам заказное письмо, – сказала женщина, сдвинув брови. – Распишитесь!

Иванов расписался в бланке извещения, взял конверт, а женщина с чувством исполненного гражданского долга поспешила к арке, выходящей на проспект, чтобы поскорее исчезнуть.

В письме находилась копия искового заявления и повестка в суд с назначенной датой заседания. Олег передал документы адвокату.

– Спешат, – спокойно произнес Геннадий Павлович. – Рассчитывают, что вы не успеете подготовиться.

27

Васечкин чувствовал, что Алиходжаев в городе, пытался обнаружить след, но тщетно. Преступления в городе совершались, и немало, но связать какое-либо из них с Аликом Бешеным оказалось сложно. Скорее всего, к тому, что произошло за последний месяц, Алиходжаев не имел никакого отношения: не случилось разбойных нападений с похищениями денег или ценностей на крупные суммы, заявления о пропажах людей присутствовали, но никто не требовал за них выкупа. Сергей озадачил своих бывших подчиненных, чтобы они передавали ему всю информацию, которую можно было бы связать с Алиходжаевым, но и они пока ничего не могли установить. Отрабатывалась и версия о возможном нападении на банк, который охраняла фирма Сошникова. Константин еще раз проверил личности всех, кто был задействован на внутренних постах банка, но и здесь стояли люди, проверенные неоднократно. Кроме того, трудно представить, что бандит может совершить такой налет, даже имея сообщников. Ночью на постах находились трое: если даже один из нападавших нейтрализует двоих, то он не сможет отключить сигнализацию. В тот же момент сработает сигнал на центральном пульте вневедомственной охраны, и к банку тотчас направится как минимум пара дежурных машин с группами захвата. Даже если они и опоздают минут на десять, то за это время вскрыть банковские сейфы и исчезнуть с похищенным никому не удастся.

Единственное, что сообщил Сергею Сошников, – то, что три месяца назад из следственного изолятора был освобожден один из членов группировки Алиходжаева, с которым они когда-то проходили по одному делу. Тогда Алику Бешеному присудили пять лет, но вышел он досрочно, а приятель его, получив столько же, отсидел по полной. Вышел и почти сразу попался на новом преступлении.

– Представляешь? – рассказывал Константин. – Не успел освободиться, как пришел к директору рынка и попросил денег. Тот не стал даже к «крыше» своей обращаться, а сдал просителя милиции. Через три недели, правда, явился этот торговец и забрал свое заявление, сказал, что ошибка вышла: он действительно кому-то денег должен был, а потом этот человек пришел, а он не понял, потому что русский язык очень плохо понимай.

– Когда этот несправедливо обиженный в «Крестах» отдыхал, не было ли возможности его контакта с Алиходжаевым?

– В том-то все и дело, что они в одной камере три недели провели.

– Ну вот, – успокоился Васечкин. – Вот он, хвостик ниточки, за который можно потянуть… Что хоть за человек?

– Зовут его Денис Кравченко. Когда-то, когда мы только открывались, он приходил к нам на работу устраиваться, но, во-первых, тогда средств не было брать новых сотрудников, а во-вторых, мне он не понравился. Тихий такой, но разговаривает так, словно огрызается. И нос у него, как у боксера, набок свернут. Однако, когда я стал расспрашивать о его опыте работы в структурах, подобных нашей, он сообщил, что был сверхсрочником и входил в состав группы по борьбе с диверсантами и террористами, прошел специальную водолазную подготовку, участвовал в каких-то секретных операциях и сейчас имеет дома водолазное снаряжение, часто совершает погружения, чтобы не терять квалификацию. У меня в архиве остались даже копии его документов и фотографии.