Железная бездна

Уже через несколько шагов по лестнице смотреть на город внизу стало страшно. Но мы все шли и шли.

Через сотню метров сделалось холодно. С этим можно было мириться, но сильные неудобства стал причинять ветер – его рывки казались полными злой воли, словно он выбирал момент наименьшей устойчивости, чтобы попытаться столкнуть меня вниз. Но и с ветром можно было справиться – тем более что я мог при желании воззвать к Ангелу Воздуха.

С чем было гораздо труднее смириться, это с птичьим пометом под ногами. Его становилось все больше и больше, будто каждый шаг к вершинам был сопряжен с одновременным погружением в скверну.

Чем ближе становились серые тучи, тем толще и жиже делался слой помета на ступенях. Вскоре его стало столько, что по лестнице можно было смело съезжать на лыжах. Впрочем, опасности он не представлял – мои ноги почти не скользили.

Я обратил внимание, что по своей расцветке помет напоминает горностаевую мантию.

– Собственно, да, – сказал над моим ухом кто-то из Смотрителей. – «Августейший» означает что-то вроде «наиптичнейший». Аугустами, писал Светоний, называли гадателей по полету птиц. В бесконечности все параллельные прямые пересекаются, и все человеческие смыслы тоже…

Я понял, что жестоко заставлять фашистов и дальше следовать за мной по пятам. Обернувшись, я сделал им знак возвращаться.

Как только я остался один, я заметил висящую в облаках часовню. До нее было не так уж и далеко.

Она выглядела аскетично. Ее насквозь продувал ветер из трех просторных окон – таких больших, что часовню можно было считать беседкой с тремя каменными колоннами. Тут, наверно, хорошо жить Святому Духу, подумал я – и увидел надпись:

БЕСЕДКА ГОСПОДА Ф-Ц-А-Н

Создатель часовни помнил о всех трех Возвышенных – такие же аквариумы оправленной в камень пустоты оказались справа и слева.

Потом я заметил, что уже стою в одной из этих беседок. Как я перебрался сюда с лестницы, было неясно. Передо мной висела тяжелая синяя портьера, расшитая золотыми звездами.

– Все Смотрители рисуют здесь свой вензель, – сказал голос. – Тебе тоже следует сделать это, прежде чем ты поднимешь занавес тайны…

Я заметил на колоннах разноцветные знаки, оставленные властителями прошлого. Большинство вензелей уже выцвели и превратились в тени, как и сами властители – но перечеркнутое посередине «N» Никколо Третьего и «А» Алексиса Первого с крестом внутри до сих пор были хорошо различимы.

– Возьми кисть.

Я увидел в своей руке каллиграфическую кисть. Она была пропитана белой краской. Белый… Значит, таким будет цвет моего времени.

Я начертил на ближайшей колонне свой вензель:

Затем я бросил кисть вниз. Это делали все Смотрители. Я даже помнил откуда-то, что кисть Антона Второго убила торговца засахаренными фруктами – и тот сразу переродился в мире Брамы. Во всяком случае, во сне дела обстояли именно так.

Времена мельчают: моя кисть была слишком легкой для того, чтобы облагодетельствовать кого-нибудь в подобных масштабах. Нашедший ее разбогатеет и прославится, а сама она окажется в храме Смотрителей. Если ее не найдут, в храме будет храниться копия.

Я попытался ощутить величие момента. Сощурившись от ветра, я водил глазами по выцветшим вензелям Смотрителей, вызывая в памяти их парадные портреты – но все равно не чувствовал ничего, кроме холода и одиночества. И еще… я не представлял, что на небе будет столько птичьего дерьма.

– Теперь подними занавес, – сказал голос.

Я повернул длинный рычаг, возникший передо мной в полу – и занавес поднялся вверх.

Передо мной был загибающийся улиткой коридор, где стояли Адонис с Юкой. То, что в небе откуда-то взялся каменный коридор, совсем меня не удивило.

– Ты призрак, – сказал Адонис. – Заблудившийся призрак, вот ты кто.

– Да, – сказала Юка. – Скрывать это дальше будет бесчеловечно, Алекс. Ты просто призрак.

Она послала мне воздушный поцелуй – и этого легчайшего дуновения оказалось достаточно, чтобы столкнуть меня в пустоту. Я с криком полетел вниз…

– …Алекс! – звала Юка, тряся меня за плечо. – Не кричи! Проснись!

Я открыл глаза. Вокруг была знакомая спальня в Михайловском замке. В окне мерцала полная луна. Слишком большая луна – она, возможно, и вызвала мой кошмар своим магнетизмом.

– Опять? – спросила Юка.

Я кивнул.

– Что ты увидел?

Я коротко пересказал ей свой сон.

– Ну успокойся, милый. Все хорошо…

– Тебя не поймешь, – ответил я. – То призрак, то все хорошо…

– Сейчас исправим, – сказала Юка, и ее голова исчезла с соседней подушки.

В иные ночи мне мнилось, что Михайловский замок сливается со своим петербургским двойником. Эта была одна из них. Луна за окном казалась почти такой же синей и всесильной, как во время моих прогулок по Инженерному замку. Но теперь она была настоящей. Во всяком случае, хотелось в это верить всем недоброжелателям назло.

Я смотрел то на луну, то на Юку, и мне начинало казаться, что они стали одним целым – а значит, эти умопомрачительные ощущения вызывает во мне луна. У луны определенно был опыт – ведь не зря она столько веков наблюдала за влюбленными…

Юка подняла на меня глаза, провела языком по губам и улыбнулась.

– Теперь чуть легче? – спросил она. – Отпустило?

Я кивнул.

– Да. Спасибо, милая.

Она опустила голову на соседнюю подушку.

– Будут проблемы, сир, звоните в колокольчик.

– Ты прелесть, – вздохнул я. – И я, кстати, уже понял, почему мне это снится. Адонис перед нашим отъездом сказал, что в доме повешенного не говорят про веревку. А Павла… ну то есть Кижа… задушили шарфом. И еще Адонис так ехидно ухмыльнулся, когда я пошутил, что Павла трудно будет найти… Он намекал. Он определенно намекал.

Юка начала тихо смеяться – как будто ее переполняло пузырящееся шампанское, при каждом содрогании ее тела выделявшее все больше пузырьков.

– Хотел бы я посмеяться вместе с тобой, – сказал я.

– Я тебя научу, – ответила Юка.

– Как?

– А ты погляди на вещи моими глазами. Девушка проводит юность в занятиях на специальном тренажере – учится массировать ртом продолговатый штырь, у которого внутри сложная механика с пружинками и рычагами, следящими, правильно ли действуют губы и язык. Ей за это ставят оценки.