Железная бездна

Масоны и иные посвященные Ветхой Земли играли в игры, смысла коих не понимали сами, говорит он; у нас же есть фундамент, где можно воздвигнуть подлинный Храм. Его надлежит возвести в месте, не достижимом ни для кого, кроме овладевших Флюидом в полной мере.

Тихо и тепло, славный день

Название Храму предложил брат Бенджамин – скорее в шутку.

“Мы идем к истине кругами”, сказал он, “как бы приближаясь к ней по сходящейся спирали. Это значит, что мы почти все время уходим от нее прочь, но в известный момент делаем маленький поворот, который направляет нас в нужную сторону…”

“И? ”

“К истине ведут именно эти еле заметные повороты – и какой-то из них станет последним. Поэтому лучшее название для святилища окончательной истины – “Храм Последнего Поворота”.

Брат Бенджамин думал, что мы посмеемся, и сперва мы действительно посмеялись. А потом Франц-Антон сказал: “Пусть так и будет”.

Высокие облака во все небо – мы словно в мраморной пещере

Мудрость Змея недостижима во мгле нашего мира – но мы можем увидеть ее отражение и тем прикоснуться к ней. Нужно использовать власть над Флюидом, чтобы создать Зеркало Фаустуса. Это не зеркало в обычном смысле – Флюид по своей природе зеркален и так. Это вращающаяся воронка Флюида, где будет отражена и удержана панорама истинного мира.

В разные времена Зеркало называли по-разному. Франц-Антон выбрал сие название в память о Кристофере Марло, английском брате, случайно создавшем подобное зеркало – и исчезнувшем из мира во время опыта. Правильнее было бы “Зеркало Марло” – но Марло написал мистическую трагедию про Фаустуса.

“Так таинственнее звучит”, смеется Франц-Антон. “Пусть это будет нашим аплодисментом ему как драматургу”.

Он говорит, бег мгновения нужно уравновесить вращением Флюида – так, чтобы его воронка отбрасывала время назад с той же скоростью, с какой оно бежит вперед. Мгновению придется замереть на месте, не переходя из прошлого в будущее – и тогда, как выражались на символическом языке древние, оно остановится и станет прекрасным.

Это означает, что мы увидим в нем Бога. А увидеть Бога, говорит Франц-Антон, и означает слиться с ним в его вечности. Так и только так стяжается Святыня в Долготу Дней.

Дождь весь день

“На какое время будет остановлен бег мгновения?” – спросил брат Бенджамин.

Франц-Антон расхохотался.

“На века”, сказал он. “Или на один миг. Что ни скажи, все будет верно – и неверно. Как можно говорить, что мгновение остановится на время, если время остановится тоже?”

“Что означает обрести мудрость Змея и тело Змея?” – спросил брат Бенджамин.

“Я не знаю сам”, улыбнулся Франц-Антон. “Возможно – понять самое заветное желание, скрытое глубоко в сердце. А потом осуществить его. Иначе, брат мой, зачем было все это начинать?”

Ветерок, приятная прохлада

Прежние алхимики создавали Зеркало Фаустуса с помощью сложных ритуалов и церемоний. Подготовка длилась годами – и часто все шло насмарку из-за малейшей ошибки. В Атлантиде приносили кровавые жертвы и умоляли духов о помощи; в Элевсине изнуряли себя многодневным танцем. Мы будем действовать иначе.

Франц-Антон и Бенджамин, как истинные сыны нашего просвещенного века, хотят устроить Зеркало в виде особой машины. Не такой, конечно, как делают механики – это будет машина Флюида. Внешне она будет выглядеть как обычное зеркало, где проявится тайна (зеркала использовали и прежде), но на этом связь с прошлым кончается.

“Машина” – не самое подходящее слово, но лучшего нет: ее незримый механизм будет возникать при каждом опыте заново. Окно в пелене времени будет появляться не в “зазеркалье”, как предположил брат Бенджамин, а в собственном пространстве Флюида, для которого поверхность стекла будет лишь экраном.

У машины не будет никаких механических частей, кроме рычага, – его поворотом она и станет приводиться в действие.

Занятно – хоть слова “Храм Последнего Поворота” означают для Франца-Антона не вполне то, что имел в виду брат Бенджамин, они подходят вполне.

Нежнейшее солнце над утренним морем

Никогда не думал, что будет целых три Михайловских замка. Первый остался в Петербурге, вокруг второго воздвигли Идиллиум, третий же станет самым прекрасным и эфемерным. Он будет подобен облаку Флюида, и четырьмя его фасадами сделаются четыре Ангела. Этот замок будет возведен на небе – но не в физической пустоте над твердью, а в том незримом измерении, которое схоласты всех времен называли “Небесами”.

Поистине, этот замок станет невидимой лампой над новым миром. Только не лампа будет прицеплена к Идиллиуму, а скорее, сам Идиллиум – к лампе: оттуда станут исходить лучи Флюида, создающие наш мир.

Источник их сделается недостижим – после нашего ухода Идиллиум будет в безопасности от любых злоумышленников. Где можно спрятать главный baquet лучше, чем на Небе? А на земле мы не оставим их вовсе.

“Что будет небесным источником Флюида?” спросил я.

“У меня есть одна идея”, ответил Франц-Антон, “и я в ней почти уверен – но дай мне время поразмыслить еще…”

Небо сегодня кажется очень близким

Небесный чертог предстоит возвести мне, собрав весь доступный Флюид в один луч (ибо я лучший в мире строитель воздушных замков, с серьезным видом сообщил мне Франц-Антон). Он предложил для этого таинства название “Saint Rapport”. По смыслу подходит вполне, вот только похоже на имя шуана.

Не следует слишком задумываться о деталях – небесный чертог таков, что достраивать его можно на ходу. Достаточно возвести из Флюида один из фасадов и ведущую к нему лестницу, на которую взойдем мы трое. Остальные предметы и детали возникнут, когда мы станем “искать их глазами, как бывает во сне” – так выразился Франц-Антон. Лишь Зеркало Фаустуса будет иметь определенную заранее форму.

“Доверься Флюиду, Павел”, сказал Франц-Антон, “он знает то, чего не знаем мы. Мы новички в этом деле, но Флюид совершал все бесконечное число раз…”

– Это конец? – спросила Юка. – Или тут чего-то не хватает?

– Не знаю, – ответил я. – Наверно, все.

– И что ты думаешь?

– Кое-что мне понятно, – сказал я. – Особенно когда говорят о Флюиде. Остальное… Не знаю. А ты что думаешь?

– Пойму утром, – ответила Юка. – Давай спать.

Когда я проснулся, за окном был уже день, и тонкий горячий луч бил в пол из щели между шторами. Юки рядом не оказалось. Она зашторила окно, чтобы свет меня не разбудил.

Через минуту Юка вошла в комнату с подносом в руках. На подносе был завтрак. Поставив его на кровать рядом со мной, она распахнула шторы и сказала, жмурясь от солнца:

– Вставайте, ваше высочество, вас ждут великие дела!

На ней было то самое платье сказочной принцессы, в котором она освободилась от опеки Оленьего парка – и тот же головной убор в виде конуса с вуалью. В мочках ее ушей блестели маленькие изумруды, брови были чуть подведены, и я заметил на ее веках еле заметные тени. Вместе с мягкими замшевыми туфельками, словно сшитыми из зеленых листьев, это тянуло на парадную форму с полной боевой раскраской. Что-то определенно было у нее на уме.