Железная хватка графа Соколова

Маленькое отступление. У сыщиков есть такой термин «словесная разведка». Под ним скрывается нехитрый прием: называется очередной объект обыска, а взоры сыщиков внимательно следят за преступником. Этот психологический расчет часто приводит к успеху, обыскиваемый частенько выдает себя.

Бренер не побледнел, не сжался от страха, не затрясся, как это было бы с преступником малоопытным. Наоборот, он вздернул вверх подбородок, сквозь зубы с ненавистью произнес:

— Обязательно вы должны сбросить с кровати смертельно больного человека! У вас, царские прихвостни, нет ничего святого. — И лишь кадык вновь скользнул вверх- вниз, как это бывает при сильном волнении или испуге. — Если вы мать поднимете на ноги, она, знайте, умрет, и эта смерть будет висеть проклятием над вами. Тьфу!

«Это спокойствие — всего лишь маска!» — решил Соколов.

И он оказался прав.

Фокус

В спальне пахло давно не мытым телом, испражнениями и лекарствами. На громадной кровати, застланной какими-то тряпками, лежала старуха. Сквозь зашторенные окна едва пробивался свет.

При виде людей старуха выпучила глаза, плохо выговаривая слова, зашамкала беззубым ртом:

— Шваль... Все вижу, все шашни... Шобаки злые.

Дьяков вздохнул:

— У старушки, кажется, подагра. Суставы раздуты — ужас! Может, не будем беспокоить?

Соколов подумал и решительно сказал:

— А мы и не будем больную женщину беспокоить! Кох, открой обе половинки дверей, вот так, — и, запустив под матрас громадные ручищи, с истинно цирковой ловкостью подхватил матрас со старухой и бережно вынес в соседнюю комнату.

Затем гений сыска вернулся в спальню, внимательно осмотрел кровать. Чуть усмехнувшись, произнес:

— Сейчас покажу вам фокус, который самому Гарри Гудини не снился!

Он поднял плотно сколоченные доски, на которых прежде находился матрас. У присутствующих округлились от удивления глаза: в строгом порядке, словно куски хозяйственного мыла на витрине, лежал динамит. Много динамита.

Соколов задумчиво произнес:

— Знал бы Альфред Нобель, для кого будет служить его изобретение! Если бы рвануло, на улице мало домов уцелело. — Посмотрел на Бренера: — Сколько мы о вас знаем! Признавайтесь, для кого приготовили? Где еще в городе прячут взрывчатку?

Бренер проскрежетал зубами.

— Всех ненавижу! Убивать, убивать... — Взор его безумно блуждал по лицам присутствующих.

— А знаете, кто вас выдал, Бренер? — Сахаров испытующе глядел на преступника. — Ну, сумеете назвать? Выдал ваш ближайший сподвижник и наш осведомитель. Его имя... Ну, сами назовите, а?

Бренер кисло усмехнулся:

— Какая разница? Все наше движение нашпиговано доносчиками и вашими агентами. Люди — это мразь. Азеф — негодяй, а я на него молился. В этом доме я прятал Григория Гершуни, пока он в третьем году не попал на каторгу. Савинкову деньги давал — «на партийные нужды». — Помолчал, коротко попросил: — Пить!

Кох принес из кладовки бутылку зельтерской. Бренер жадно выпил два стакана. Задумчиво, словно никого вокруг не было, произнес:

— Одни обирают голодных и нищих, расстреливают беременных баб. Другие делают из святого дела развлечение: динамит в шляпных коробках, конспиративные квартиры подворотни, поднятые воротники, срочные переезды, погони. Кощунственный балаган! Нигде такое невозможно, только в Богом забытой России. Не народ — глупое стадо!

Бренер надолго замолчал, что-то напряженно обдумывая. Вдруг выпалил:

— Все скажу! — Дико расхохотался. Подвижники думают: Бренер будет болтаться на виселице, а эти твари с бабами спать? Нет, уйдем вместе... Все расскажу, террор готовят, эксы, грандиозные акты... Ужас! И всем этим руководит из-за границы гениальный и безумный вампир... Он русский, служил помощником присяжного поверенного... Теперь живет в Галиции... Но это потом, а сейчас очень хочу спать, устал. Ведите меня в темницу. Давно чувствовал, что крахом закончится... Кругом тлен и смерть!

Дьяков вопросительно посмотрел на начальство:

— Я доставлю его в тюрьму?

— Этого пса бешеного замкни в сырую одиночку! — посоветовал Кох.

— Свяжи руки, под усиленным конвоем! — приказал Сахаров. — А мы с Аполлинарием Николаевичем навестим начальника саратовской охранки Рогожина. Визит вежливости, да и поставить надо в известность. Утром проведем допрос Бренера, коли сейчас просит отдыха.

— Улов должен быть жирным! — потер руки Дьяков. Соколов и Сахаров сели в поджидавшую их коляску и отправились к начальнику саратовской охранки.

* * *

Не пробежало и получаса, как в кабинет Рогожина влетел Дьяков. Гримаса ужаса свела его лицо.

Воздев руки к небу, он проревел:

— Зачем, Аполлинарии Николаевич, вы столь быстро уехали? Такая беда случилась!..

И он поведал действительно нечто кошмарное.

ПОЛИЦЕЙСКИЕ УЛОВКИ

Дьяков был растерян, но пытался держаться куражно. Едва войдя в кабинет Рогожина, с деланным возмущением затараторил:

— Вот сукин сын этот самый Бренер! Ох, каторжная морда, чего удумал! Натуральная ехидна...

Соколов грозно раздул щеки:

— Что еще такое?

Полицмейстер по дороге успел заглянуть в трактир, дабы в трудное мгновение придать себе отважности. Он нахраписто продолжал:

— Народ, говорю, нынче весь исхитрился. Вы, граф, стало быть, нас покинули. Коляска ваша, Аполлинарий Николаевич, едва за угол, как этот обормот закатил глаза, что тебе воробей в силке, жалобно эдак стонет: «Умираю! Сердечный приступ жуткой силы. Подайте мне таблетки, что на кухне лежат в аптечном ящичке, артигоном называются. Только они спасут мою несчастную жизнь!»

— И что? — Соколов выдохнул, догадываясь об исходе этого маневра.

— Приказываю Коху: «Тащи этот самый артигон!» Тот принес коробочку. Чтобы руки арестанту не развязывать-завязывать, я самолично сунул ему в рот таблетку и хотел даже водицы дать запить. Не успел! Бренер вдруг брякнулся на землю, изо рта розовая пена изошла, задергался руками-ногами — не откачали! Собаке собачья смерть.

— Ты, пес, хоть знаешь, что такое артигон? — Соколов крикнул так, что стекла в окнах задрожали. — Триппер лечить! И он не в таблетках — в ампулах. Ты у меня, подлец, этапом в Сибирь пойдешь, кандалами бренчать будешь!