Железная маска Шлиссельбурга

— В башне той дверь прочная, железом окованная. Как зайдешь за нее, то площадка под орудие малое или старый фальконет. Да из тромблонов картечью стрелять удобно — ворота видны как на ладони. Ох и поляжет завтра солдатиков, если створки вовремя не откроют — их из бойницы той расстреливать весьма сподручно выйдет. Подпоручик бедовый у «смолян», только опыта воинского совсем не имеет, пороха на войне не нюхал даже понюшки, ран пулевых и штыковых не получал. А кровь пролитая, лучше любого капрала с палкой, дурь махом выбивает!

Дед замолчал, а Маша с замирающим сердцем представила, что может быть завтра, если ворота внутренней цитадели не захватят с налета. В тот главный момент времени, когда верные императору Иоанну Антоновичу караульные солдаты их отворят.

— Пушку тогда подкатывать придется, да ядрами створки проломить — бомбы то у нас нет, а ее скоро не сделаешь, хотя пороха у меня в арсенале имеется в достатке. Ты понимаешь, что если сразу в цитадель не ворвемся, что эти упыри из Тайной экспедиции Власьев с Чекиным с нашим государем сотворить успеют?

Маша представила, и ее сердечко захолонуло от ужаса. Ведь убьют ее цесаревича любимого, тут и гадать не надо. Недаром он в записке написал, что на то тайный приказ от самой императрицы имеется, что совсем даже не «матушка», а злая мачеха. Заколют сталью острой, шпагой али штыком, а тогда все — с башни на камни бросаться нужно от позора, да лютых пыток избегая — ведь всех на дыбу подвесят, кто за царя-праведника с оружием выступил на защиту. Но главный ужас и бесчестие в том, что погубят своей неумелостью того, кто их помощи который год терпеливо ожидает, в темном подземелье страдая.

От таких мыслей слезы выступили на ее глазах, но дед продолжил свой рассказ дальше:

— Вниз с площадки лестница, полтора десятка каменных ступенек. Затем комнатенка караульная токмо для одних господ офицеров, что над узником постоянно наблюдают. Кроме них сюда входа никто не имеет. Тут еще светло — свет от бойницы падает. Шкаф и стол стоит, лавка и топчан для сна. Оружие свое, как в «секретный каземат» входят, они снимают и на лавку или шкаф кладут. Шпаги у них там, да по паре пистолетов — сам видел. А в углу полено доброе стоит, тряпкой обмотано. Мерзость страшная, только негодяи такое удумать могут!

— А для чего оно, дедушка?

От страшной мысли у Маши остановилось дыхание, она поняла для чего та палка, но боялась поверить. Иван Михайлович хрипло произнес, круша ее последние иллюзии в доброту надзирателей:

— Бьют они нашего царя! Убить ею нельзя, если только по голове ударить нарочно, а так больно очень ему приходится. А синяков никогда не будет на теле, вроде как и не били. Так только трусы и мучители поступают, когда ответа за свои проступки страшатся.

Девушка от вспыхнувшей ярости сжала губы так, что они побелели. Ей захотелось разорвать палачей в клочья — они ведь на законного императора свои лапы поднимают, мерзавцы. Но дед продолжил говорить тем же глуховатым голосом, через который прорывалось гневное недовольство с ненавистью и волнением:

— А еще там цепи железные лежат на полу. Видимо часто их применяли, потому под рукою всегда. На цепь сокола нашего ясного сажали, когда тот подчиняться им не хотел. Ничего, недолго им осталось царя мучить, за все скоро расплатятся!

Иван Михайлович крепко сжал свои кулаки — затронули огрубевшую душу старого солдата непотребства, что с православным царем его мучители творили. Но продолжил свое повествование дальше, с угрюмым лицом, а из горла слова вырывались с хрипом:

— В «каземат секретный» дверь с засовом ход перекрывает, железом она окована — не по силам узнику ее выломать. А там и узилище — десять шагов на семь, и то невеликое пространство камеры печь кирпичная занимает. Сама понимаешь — если там не топить, то ни один арестант в каменном мешке зимы не переживет. Помрет там от холода и горячки, что с ним неизбежно приключится, — дед тяжело вздохнул, а Маша стала гладить его по руке, жалея все сердцем — ведь он никогда об этом ей не рассказывал, тайну блюл. А каково ему было на все это смотреть?!

— И еще темно там — свечи две горят и все. Окошко в нише от солнца галереей закрыто, доски набиты плотно, щелей почти нет. Там двое караульных постоянно ходят, с ружьями заряженными, и штыки примкнуты. Раньше там рама со стеклами стояла, вот и береглись он от побега. А царя разглядеть не могли — черной краской стекла те были измазаны.

Дед еще раз горестно вздохнул и посмотрел на любимую внучку, что с напряженным бледным лицом его внимательно слушала, затаив дыхание. И добавил совсем тихо:

— Царя еще больше сейчас опасаться стали! Раму вытащили, а вместо нее решетка стоит сейчас железная, прутья с твою руку, девонька, но может быть чуть тоньше…

Глава 5

Находка под подушкой ошарашила Ивана Антоновича. Не думал — не гадал, что придется держать в руках столь экзотическое оружие. Маленький, на ладони уместится, двуствольный пистолет «карманного типа» — так их англичане именуют. Однако есть отличия от виденных им в музеях образцов — стволы к дулу не сужаются, что давало пуле большую скорость, а сами не откидываются для перезарядки с казенной части — образцы подобного оружия лишь веком позже появятся. Обычные пистолеты для этого времени. Только небольшого размера, в два коротких ствола, с отсутствием кремниевого замка, что повсеместно ставился на фузеях, мушкетах и прочих образцах огнестрельного оружия в настоящем времени18-го века.

«А как стрелять из него? Так — две закрытых полки, справа и слева от стволов, там засыпан порох — оружие, видимо заряжено. Надо проверить», — Иван Антонович взял щепку и засунул ее в ствол — она ушла на вершок, не больше. Подошел к свече и заглянул вовнутрь дула, держа предусмотрительно пальцы подальше от двух спусковых крючков — бывает и палка раз в год стреляет. Показалось, что сверху плотно забит пыж — и правильно, иначе пуля из ствола, стоит его наклонить вниз, просто выпадет из дула, если в бумагу заранее не обернута.

Почему нет кремниевых замков, как показано на картинках? Ведь заряд пороха в стволе как то воспламеняется? Не от этих ли загогулин, что не двигаются и стоят, плотно прижавшись к пороховой полке? Так и что это там зажато, как в клюве у вороны? Вроде кремень, и на колесико с зубчиками упирается, как на зажигалке».

Никритин удивился, как историка его крайне заинтриговал этот убийственный механизм, явно приготовленный уже к производству выстрела. Приглядевшись, напрягая в царящей полутьме глаза, он увидел нечто похожее на заводной механизм. Как на детских игрушках, типа прыгающего цыпленка, в том времени, когда осуждали пресловутый «культ личности» и пели дифирамбы в газетах лысому «любителю кукурузы». Чье правление в будущем политики именовали «волюнтаризмом». Слово то какое страшное и непредсказуемое, как полет в бездонную пропасть без парашюта. Недаром товарищ Джебраил из фильма «Кавказская пленница» произнес — «я прошу в моем доме не выражаться!»

«Так вот он какой колесцовый замок, придуманный самим Леонардо да Винчи. Механизм с пружиной, которая возводилась ключом заранее. Дорогая по этим временам штука, недаром ударные кремниевые замки ее из армий всех стран вытеснили. А вот в качестве личного оружия, которое можно скрытно носить, все-таки осталось. Стоит сия огнестрельная вещица намного дороже, но и надежность замка гораздо выше — хотя пружины имеют свойство частенько ломаться. Но это есть хронический недуг ружейных замков, хоть колесцового, хоть ударного!»