Железная маска Шлиссельбурга

Так что и сам первенец Антона-Ульриха, и его родные братья и сестры как возможные наследники престола, представляли нешуточную собой угрозу для правящих ныне Россией особ.

— Сколько мне еще здесь находится?

Слова зависли в воздухе, а вопрошающий склонил голову — «холмогорские узники» уже смирились с собственной судьбой, пусть столь жестокой, но их скорбная жизнь, в невзгодах и лишениях, порой голодающими и замерзающими, продолжалась…

Антон-Ульрих, принц Брауншвейг-Беверн-Люнебургский, отец императора Иоанна III Антоновича, генералиссимус российских войск был еще не так стар, как выглядел — через пять недель ему должно было исполниться ровно полвека жизни, из которой почти половину он провел под стражей как особо опасный преступник. Но к этому он относился уже спокойно, прекрасно понимая, что такова плата за власть!

Он приехал в заснеженную Россию совсем еще юношей — таков удел всех династических браков, заключаемых исключительно по государственному расчету. Династия Вельфов знатнейшая и древнейшая во всей Европе, а он принадлежал к ее Вольфенбюттельской ветви, рядом с которой родовые корни правящей ныне императрицы Екатерины Алексеевны, немецкой принцессы Софьи-Фредерики Ангальт-Цербстской, не более чем побеги зловредного сорняка на ухоженном огороде.

Ему в жены была предложена племянница всемогущей императрицы Анны Иоанновны, названная в ее же честь, дочери московского царя Иоанна II Алексеевича, совместно правившим со своим сводным младшим братом Петром, который по окончании Великой Северной войны был провозглашен императором Всероссийским. Отец избранницы Карл Леопольд герцог Мекленбург-Шверинский сознательно выбрал себе в жены Екатерину Иоанновну, мать будущей супруги Антона-Ульриха. Древность крови владетельных герцогов Священной Римской империи просто была обменяна на помощь могущественного московского царя, потомка худородных бояр Романовых, обычных служилых дворян, которых тьма повсюду. Но лишь по капризу Фортуны выбранных на царство, отодвинув от престола древние княжеские рода Рюриковичей. И цепко ухватившись за скипетр и державу, как хватается за чужой кошелек мелкий воришка…

— Моя вина, моя судьба, — прошептал Антон-Ульрих, вспоминая недолгие дни правления своего первенца, при котором они с супругою вместе были отстранены от правления, а власть досталась по завещанию Анны Иоанновны всемогущему герцогу Курляндскому Бирону, объявленному регентом при малолетнем императоре.

Бирон обращался с супругами пренебрежительно, всячески оскорбляя и принижая их, грозя отобрать сына, а их самих выслать из страны. Супруга Анна Леопольдовна всегда относилась к нему пренебрежительно, с первого дня знакомства, и возненавидела после свадьбы. Да и как ей красивой женщине любить невзрачного, невысокого роста заику, тем более скромного и по характеру мягкого и податливого.

Но в эти дни они стали союзниками, и, стремясь отстранить Бирона от власти, организовали заговор. Кто-то донес — вполне житейское дело. Главари неудавшегося переворота — кабинет-секретарь Яковлев, офицер Пустошкин с товарищами были выдраны кнутом и отправлены в Сибирь, а родителям сделано самое строгое внушение. Принца заставили написать просьбу об отставке со значимой должности подполковника лейб-гвардии Семеновского и лейб-кирасирского полков, пригрозив, что в случае других попыток с ним поступят жестоко — как с любым подданным империи.

Правда, Бирон тут же сделал иезуитский ход — повелел выплачивать родителям двести тысяч рублей ежегодно на содержания. Для Антона-Ульриха сумма значительная, а вот для Анны Леопольдовны, привыкшей к роскоши — сущие мелочи. Жене с ее любимой подругой Юлией Менгдем их просто не хватало — уходили на подарки и «булавки». Отчаявшись, принц обратился за помощью к фельдмаршалу Миниху, и тот уже 8 ноября 1740 года положил конец правлению Бирона, арестовав его темной ночью, и заключив под стражу вместе с клевретами.

Обьявив Анну Леопольдовну регентом, Миних уступил дарованный ему чин генералиссимуса Антону-Ульриху. Это и сгубило его положение — привыкшая верить интриганам Анна Леопольдовна отстранила свою единственную защиту и опору в сторону — фельдмаршал перестал контролировать ситуацию, чем воспользовалась Елизавета.

До того ведшая себя очень тихо «дщерь Петрова» тоже решила сыграть в переворот, но была поймана на «горячем» за руки — доносчиков при любом Дворе хватает во все времена. Лизка со слезами на глазах стоящая перед Анной Леопольдовной, вымолила себе прощение на коленях, страшась вечного заключения в монастырь. Ее простили, поверив словам, и как вскоре выяснилось — совершенно напрасно.

Принц вынес для себя самый жестокий урок в его еще молодой жизни — никогда нельзя верить женским слезам, они притворны, и сохнут как роса жарким летним утром.

А женские клятвы всегда коварны!

Ноябрьской ночью 1741 года Елизавета Петровна выступила с преображенцами, арестовав «брауншвейгское семейство». Императора Иоанна Елизавета тут же отобрала у родителей, а их с женой и полугодовалой дочерью Екатериной решила выслать за границу, для чего отправили в Ригу. Из всех придворных разделить их участь в изгнании отправились только трое — его адъютант полковник Геймбург, подруга и фрейлина жены Юлиана Менгдем и шотландец Майкл Маунзи, лейб-медик.

Однако будучи уже в Риге и ожидая отъезда на родину, «брауншвейгское семейство» было взято под караул. В Петербурге раскрыли заговор камер-лакея Турчанинова, который хотел вернуть на престол Иоанна Антоновича. Угроза была настолько явственной, что Елизавета решила перестраховаться — повелела заточить семью в крепости Динамюнде, где в декабре 1742 года жена родила дочь, названную Елизаветой.

Однако выражение преданности не смягчило сердце правительницы — семью перевезли в Рязанскую губернию в Раненбург, а оттуда барон Корф увез их на север для заключения в самую жуткую крепость — Соловецкий монастырь. Однако по дороге планы императрицы снова изменились, и она решила заключить их под караул вХолмогорах, где для них отвели архиерейский дом, обнеся его высоким тыном и выставив кругом солдатские посты для несения круглосуточной охраны.

Видеться с кем-либо «брауншвейгскому семейству» было настрого запрещено. Как и выходить в город — разрешили только прогулки по двору, и иногда ездить в закрытой карете с охранником, но не далее двухсот сажень от дома. Впрочем, о поездках вскоре пришлось забыть — карету с лошадьми забрали и не отдали обратно.

Ехать с ними в длительное Холмогорское заточение разрешили только шотландцу лейб-медику и сестре Юлианы Менгден Якобине, которая сама тоже пребывала в ссылке, считаясь невестой опального барона Густава Бирона, вместе с братом отправленного в Сибирь.

Ох и хлебнули они горя с этой молодой женщиной, которая имела крайне плохой характер и была очень сварливой. Много лет ее терпели, пока за постоянные ссоры и ругань с принцем и офицерами караула, за полюбовную связь с русским лекарем Никитой Ножевщиком ее не поместили в одиночное заключение, где она помешалась и была милостиво отправлена в Ригу обратно на попечение сестры.

Жили тихо, жена ласково относилась к нему, родив двух сыновей — Петра и Алексея. При родах последнего заболела горячкой и умерла. Как ему сказал комендант тюрьмы майор Гурьев, тело бывшей правительницы было отвезено в Петербург и с почестями погребено в Александро-Невской лавре. Антон-Ульрих остался доживать век со своими детьми, терпя нужду, и постепенно теряя зрение.

Дети воспитывались простолюдинами, и не знали другого языка кроме русского — принцу их запретили учить. Из многочисленных слуг суровые условия вынесли немногие — половина померла от голода и холода, другая разбежалась. Тоскуя по жене, Антон-Ульрих был лишен как чтения, так и общения с людьми.

Лишь иногда его посещал архангельский губернатор, осведомляясь о состоянии, о котором и так власти прекрасно знали. Выделяемые из казны губернии 15 тысяч рублей «растворялись» неизвестно где — обычное в России дело. Часто голодовали, испытывая нужду во всем. Одежда превратилась в рваные лохмотья, каменный дом скверно отапливался. Горестна судьба «брауншвейгского семейства»…