Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Железная маска. Между историей и легендой
Шрифт:

Это письмо важно во многих отношениях. Оно подтверждает, что министр вновь проявил интерес к упомянутому Эсташу. Скрывать следовало отнюдь не его самого, а то, «что знает он». Письмо проясняет тот факт, что Эсташ имел несчастье узнать секрет, по всей вероятности, большой важности, секрет, о котором Фуке изначально знал или узнал впоследствии. Наконец, письмо позволяет предположить, что бывший министр финансов заверил Лувуа, что Эсташ не выдаст известную ему тайну своему товарищу Ла Ривьеру.

В тот же день мсье де Сен-Мару была направлена памятная записка, содержавшая новые инструкции, еще более смягчавшие тюремный режим Фуке и Лозена. Бывший министр получил право принимать у себя в тюрьме посетителей, прогуливаться по всей цитадели и, что важно отметить, навещать своего товарища по заключению, обитавшего этажом ниже, — беспокойного графа де Лозена. Оба они могли теперь свободно вести переписку со своими семьями и друзьями, соблюдая единственное условие — направлять свои письма Лувуа. Они могли по собственному выбору получать

книги и газеты. Правда, во время их прогулок соблюдались некоторые меры предосторожности: в частности, присутствие офицера и нескольких солдат эскорта вместе с Сен-Маром для Фуке и двух офицеров и шести вооруженных солдат для Лозена, ибо «Его Величество убежден, что он более способен, нежели мсье Фуке, замыслить побег». Наконец, во избежание прямых контактов между Данже и Лозеном памятная записка содержала специальный параграф, касавшийся заключенного из Кале:

«Всякий раз, как мсье Фуке будет спускаться в комнату мсье де Лозена или когда мсье де Лозен или иное постороннее лицо будет подниматься в комнату мсье де Фуке, мсье де Сен-Map должен будет позаботиться о том, чтобы удалить упомянутого Эсташа, который может допускаться в комнату мсье де Фуке, лишь когда тот находится один или со своим старым слугой. Равным образом, когда Фуке отправится на прогулку в цитадели, упомянутый Эсташ должен оставаться в комнате мсье де Фуке, которого сопровождать во время прогулки может только его старый слуга…» [191]

191

Ibid., s'erie Al, vol. 617. P. 517.

Учитывая предоставленную заключенным свободу передвижения, эти новые предписания казались Сен-Мару неприменимыми. Было очень трудно при каждой встрече двоих важных заключенных принимать меры для изоляции слуги. Со своими возражениями он обратился в письме от 4 февраля к Лувуа, и министр пошел в этом отношении на уступки. «Его Величество, — писал он 15 февраля, — полагается на вас и предоставляет вам право урегулировать по собственному усмотрению вопрос о взаимоотношениях мсье де Фуке с упомянутым Эсташем Данже, дабы обеспечить безопасность и исключить общение последнего с кем-либо из посторонних». [192]

192

Ibid., s'erie Al, vol. 618. P. 265; A.N., К 120A, f° 257.

В конце концов, надо было обеспечить хотя бы минимум дисциплины. Тюрьма Пинероля не должна была превратиться в проходной двор! Во всяком случае, двери апартаментов двоих важных заключенных не должны были оставаться открытыми день напролет — и уж тем более по ночам. В таких условиях встреча между Данже и Лозеном, которой, похоже, опасались в 1675 году, становилась вполне реальной. Единственной мерой предосторожности, которая еще соблюдалась, было то, что им запрещалось разговаривать друг с другом наедине.

Лувуа продолжал вести переписку не только с Сен-Маром, но и непосредственно с Фуке. В лице бывшего министра финансов Лувуа имел в крепости надежного союзника — по крайней мере он так думал. Он нуждался в подобного рода союзнике и полагал, что может рассчитывать на скромность человека, силы которого подорваны тюремным заключением и которому он в некотором смысле протянул руку помощи. «Его Величество, — писал он ему 17 февраля 1679 года, — надеется, что может положиться на вас в том, что касается отношений с Эсташем Данже». [193] Таким образом, Лувуа, дабы сохранить тайну заключенного из Кале, рассчитывал как на Сен-Мара, так и на Фуке. В следующем месяце он отдал Сен-Мару распоряжение удалить решетки с окон обоих важных заключенных, «поскольку, — писал он, быть может, не без некоторого сожаления, — Его Величеству угодно было оказать им эту милость». [194]

193

S.H.A.T., s'erie Al, vol. 618. P. 314.

194

Лувуа — Сен-Мару, 28 марта 1678 года (Joseph Delort. Histoire de la d'etention des philosophes. P. 292).

Вскоре последовало новое смягчение тюремного режима: Фуке и Лозен получили право вместе присутствовать на мессе, городской знати разрешили посещать их по утрам или после обеда в присутствии Сен-Мара или одного из его офицеров, а в мае мадам Фуке с детьми приехала в Пинероль. Мари Мадлен Фуке, дочь опального министра финансов, которой в то время было двадцать два года, даже удостоилась привилегии поселиться в донжоне, непосредственно над апартаментами своего отца, и между двумя этажами устроили особую лестницу.

Такова была воля короля. Вокруг двоих знатных затворников образовался своего рода двор, воодушевленный надеждой. Никто не сомневался в том, что это состояние полусвободы со дня на день обернется полной свободой, и бывший министр с капитаном лейб-гвардии упакуют свой багаж, чтобы отправиться в обратный путь за Альпы. Когда его здоровье позволяло, Эсташ

Данже со своим коллегой Ла Ривьером вращался среди этого бомонда. Вежливый, скромный, молчаливый, он безупречно исполнял свои обязанности прислуги за столом.

В этих условиях было бы чистейшей иллюзией полагать, будто возможно контролировать входящую и исходящую информацию. Письма, передававшиеся в руки визитеров, уходили, минуя официальный путь отправки. Так, Фуке передал от имени Лозена письмо кузине короля, от которой пришел ответ. [195] Лувуа отнюдь не заблуждался на сей счет. «Король отлично понимает, что у вас более нет возможности совершенно воспрепятствовать тому, чтобы заключенные обменивались новостями, — писал он Сен-Мару 28 мая, — поэтому Его Величество желает лишь, чтобы вы препятствовали этому, насколько возможно, в частности, вы можете поставить этим господам на вид, что они рискуют впасть в немилость у Его Величества, пытаясь получать вести иначе, нежели через вас». [196]

195

Tallemant des R'eam. Op. cit. P. 186.

196

Joseph Delort. Histoire de la d'etention des philosophes. P. 197–198.

Ограничить утечку информации — таково было желание Людовика XIV. В то время Лувуа в отношении сохранения тайны Эсташа питал столь большое доверие к Фуке и Сен-Мару, что вовсе не тревожился по этому поводу. Зато Сен-Мар, чувствуя, что ситуация с каждым днем все больше выходит из-под его контроля, испытывал большую тревогу, ибо ответственность лежала на его плечах. Имея дело с этими полусвободными заключенными, больше чем когда-либо следовало опасаться их побега. Имел ли он реальные основания для таких опасений? Во всяком случае, он не решился писать об этом в Париж, но направил туда своего кузена, лейтенанта Бленвийе. Какую весть передавал с ним Сен-Мар? Об этом нам ничего не известно. Офицер, отправившийся в путь в начале сентября, передал Лувуа несколько писем и, пользуясь случаем, проинформировал его о плохом состоянии здоровья Эсташа Данже. [197] С этого момента Лувуа, похоже, осознал, какую угрозу влекут за собой проявления тюремной свободы, и постарался ограничить ее. Отныне производился тщательный отбор посетителей, которым к тому же запрещалось шептаться с заключенными. [198] Капитан гарнизона и начальник иезуитов Пинероля как подозрительные лица были отстранены от службы в цитадели, а Сен-Мар укорял себя даже за то, что позволил садовнику Ле Нотру, вернувшемуся из поездки в Италию, обняться с сеньором де Во, своим бывшим патроном, господином, отличавшимся исключительным великодушием. Отдав эти более строгие распоряжения, Лувуа успокоился, полагая, что относительный порядок восстановлен.

197

Лувуа — Сен-Мару, 13 сентября 1679 года, A.N., К 120А, f° 277.

198

Лувуа — Сен-Мару, 14 октября 1679 года, Francois Ravaisson. Op. cit. T. III. P. 212–213.

Однако он не учел изобретательности Лозена, который еще за несколько лет до того проделал через камин ход и таким образом вступил в общение с Фуке, находившимся этажом выше. Средневековое здание тюрьмы пережило в мае

1653-го и в июне 1665 года два страшных взрыва (дважды молния ударяла в пороховой склад) и после этого было кое-как отремонтировано. Его стены были податливы, точно сделаны из картона, и в один прекрасный день ход стал достаточно просторным, чтобы небольшой человек, весь покрытый сажей и мусором, мог подняться в камеру соседа сверху. Это было в то время, когда еще не начались послабления для заключенных. Фуке был немало удивлен, увидел перед собой Лозена, которого знал еще маленьким кадетом, прибывшим из Гаскони и носившим тогда имя маркиза де Пюигийема (или, как произносили в то время, Пегилена). С тех пор у него не было новостей от двора. Когда же болтливый визитер с разлохмаченной бородой и сальными волосами, «поразительно грязный», [199] начал рассказывать историю своего чудесного восхождения по социальной лестнице, которая привела его к должностям командира драгунского полка, генерал-лейтенанта, губернатора Берри, капитана первой роты лейб-гвардии короля, о своей любви к мадемуазель де Монпансье, кузине Людовика XIV, о головокружительном проекте женитьбы на ней, который, несомненно, осуществился бы, если бы большая часть придворных не ополчилась против него и не оказала бы на короля нажим, чтобы тот воспротивился столь дерзкому намерению, Фуке стало казаться, что ему все это снится или, скорее, что его собеседник, говоривший о столь невероятных вещах, повредился рассудком…

199

Tallemant des R'eaux. Op. cit. P. 187.

Поделиться с друзьями: