Железнодорожница
Шрифт:
Дед тяжело вздохнул:
— А я думаю, ничего тебе с этим не надо делать.
— Как это?
— Ну, смотри, если Вадим пьет, значит, ему это нужно? И если Ритка за него переживает, значит, и ей это зачем-то нужно. Зачем-то ей нужна эта дикая любовь, и обязательно неразделенная, и обязательно с элементами самопожертвования.
«С элементами мазохизма», — подумала я про себя.
— А дальше что? Станет она взрослой, и будет искать себе неразделенную любовь, будет мучиться со своими мужиками?
— А что ты можешь с этим поделать? — вопросом на вопрос ответил дед. — Все,
Спать я легла около двух часов ночи, под периодический стук Вадимовой ноги по дивану.
Энергетиков в те времена еще не было, но коллеги по работе угостили меня кофе.
— Не стесняйся, Альбиночка, — сказала женщина, сидевшая за соседней кассой, со странным именем Сталина (ударение на второй слог). — Эта банка у нас общая, так что пей, сколько хочешь.
— Но вы же, наверно, скидываетесь на это все? Давайте я тоже внесу свою лепту.
В просторном помещении был и холодильник, и обеденный стол. На столе всегда стояла коричневая жестяная банка с кофе в виде мелкого порошка. И чай с утра заваривали. За кипятком ходили к дежурным по станции — у тех был электрический чайник.
— Сейчас не надо, — ответила Сталина, — мы не скидываемся, а просто покупаем по очереди. Так что в следующий раз кофе, чай и сахар приносишь ты.
— С удовольствием, — я приветливо улыбнулась.
— Ты где живешь? Замужем? — ну, конечно, какой еще первый вопрос могли задать женщине в то время?
— Да, и дочь у меня есть. А у тебя большая семья?
— Сыну восемнадцать лет, а дочери пятнадцать. А мужа нет, он у меня был такой, — она не стала дальше описывать бывшего мужа, и так понятно, что непутевый.
«Да, каждая женщина должна понимать, что рожает в первую очередь для себя», — подумала я, но вслух этого говорить не стала. Уж женщина, в одиночку поднимающая двоих детей, знает это лучше меня.
— А сын сейчас комиссию в военкомате проходит, — помрачнела Сталина, — я так переживаю! А вдруг его в Афганистан отправят?
— Понимаю тебя, — вежливо поддержала я разговор.
— Первый год будет в учебке, — продолжала она жаловаться, — а там, говорят, сейчас дедовщина. Эх! Когда бывший муж служил, так в армию престижно было идти, и кого попало туда не брали. А потом стали брать всех подряд, и сидевших, и второгодников. И вся эта шушера начала свои порядки заводить.
— Ну, не везде же так, может, твой сын в хорошую часть попадет.
— Да, только бы попал в хорошую. А после учебки куда угодно могут отправить.
Как ни странно, после кофе меня потянуло в легкую дрему. Как раз был перерыв в расписании электричек, и пассажиров было мало.
Глаза мои сами собой закрылись, и перед внутренним взором нарисовался Дима. Он смотрел на меня своими прекрасными светлыми глазами — с нескрываемым восхищением. И все самое прекрасное, что было у меня в душе, расцветало и вспыхивало самыми яркими сверкающими узорами, тянулось к нему навстречу. Все мое естество таяло от счастья. Хотелось положить руки на его крепкие плечи и закружиться в восхитительном танце, среди ароматных летних
цветов, а потом вместе приземлиться прямо на ласковый мягкий газон.Я неосознанно протянула руки навстречу своему счастью и в тот же миг очнулась от дремы. Стоп, стоп! Я что же, готова вот так легко поплыть по воле чувственных волн? Уж не влюбилась ли я?
Я смущенно оглядела просторное помещение кассы. Кажется, никто не заметил моего состояния, все были заняты своими делами.
Однако! А что, если я и вправду влюблюсь в Диму, почувствую себя счастливой? И тогда, следуя законам подлости, высшие силы вернут меня назад, в мою привычную жизнь?
Но только чтобы законы подлости сработали, надо быть предельно искренней. И тогда меня ждет очередная драма. Влюбленная в Диму, я вернусь к Пал Санычу — представляю себе эту картину.
Я тряхнула головой, прогоняя остатки дремы, и пошла сделать себе еще одну чашку кофе.
Вдруг зазвонил городской телефон, стоявший в противоположном углу кассы. Да-да, здесь и городская связь была!
— Альбина, тебя, — удивленно протянула мне трубку Сталина.
Я подошла к аппарату.
— Альбиночка, это Нина Петровна, — услышала я в трубке. — Я ушла на больничный, и не успела сделать месячный отчет. А ты же работала старшим кассиром на Спутнике. Сделай, пожалуйста, отчет за меня. Не переживай, тебе за это доплата будет. И сегодня ты до пяти вечера освобождена от работы за кассой, поняла?
Вот те раз! А ведь я ни разу не делала такой отчет.
— Хорошо, Нина Петровна, сделаю, — пробормотала я.
— Только, пожалуйста, сегодня! — умоляюще произнесла коллега. — А то уже пятое число, сама понимаешь! Тянуть со сдачей отчета дальше нельзя!
Что ж, попробую, все равно деваться некуда. Надеюсь, посижу и разберусь. Как-нибудь он не сложнее курсовой работы. И недаром же я кандидат технических наук.
— А подскажите, где у вас бланки отчетов, — попросила я, — и где весь материал?
Нина Петровна все подробно мне объяснила, и я пошла вникать в отчет.
На самом деле он оказался очень простой. Всего лишь подбить количество проданных билетов по кассе и сумму сданных денег кассирами. Единственная его трудность заключалась в том, что надо было соблюдать аккуратность и внимательность.
Стоит ли говорить, что подготовка отчета была закончена задолго до наступления пяти часов? И все цифры сошлись с первого раза?
Вечером я шла с электрички домой, готовая ко всему. Хоть и дано было деду ценное указание не пускать никуда Вадима и не давать ему похмеляться. А все же, зная супруга Альбины, я понимала, что за всем не уследишь.
Когда я вошла в зал, Вадима там и впрямь не было. На диване сидели дед и Ритка, а в моем любимом кресле у журнального столика восседала… Олечка. На удивление трезвая. Увлеченные беседой, они даже не заметили, как я вошла.
— А где папа? — спросила я у Ритки.
Больше всего мне хотелось наехать на нее — так же, как и она на меня накануне. И начать орать что-то вроде «Ты почему его отпустила, что ты делаешь, да я знаешь, что с тобой за это сделаю!». Но не хотелось устраивать спектакль перед посторонними.