Железный человек

— Н-да. И русалки вряд ли памятник поставили бы. Хотя, справедливости ради, Потап заслужил. Четверо — не одна.

Гравий махнул рукой.

— Мужики над ним после того случая в голос ржут. А ты Потап, где был? — один спросит. Другой: да известно, где! Русалок драл, уж целое озеро оприходовал. К водяному подбирается, не решит никак, куда его… Потап с тех пор в Оплоте не появляется почти. Даже кости сдавать норовит так, чтобы ни на кого не наткнуться. Хотя, говорят, уже и приёмщику разболтали, тот тоже каждый раз интересуется, как там насчёт русалок. От меня Потап не шарахнулся, потому как я зубоскалить не любитель. А в Оплот сейчас пошёл, потому как, верно, нету никого. Зима пришла, разбежались. Разве что на дежурстве кто остался.

— Н-да, — усмехнулся я. — Как говорится, когда я построил мост, никто не звал меня Джон Строитель Мостов. Но стоило один раз с овцой…

— Чего-чего?

— Да ничего, к слову пришлось. Веди уже в Оплот, хватит мёрзнуть.

Мы перенеслись в Оплот. И тут же стало ясно, что в прогнозах Гравий не ошибся.

Самовар Потап не ставил. Подозреваю, что о нём даже не вспомнил. Зато поставил перед собой на стол здоровенную бутыль с самогоном и к моменту нашего появления приканчивал второй стакан.

— Дурак ты, Потап, — буркнул Гравий. — Ничему-то тебя жизнь не учит!

— Уж я сказал ему, — проворчал молодой парнишка, поднявшийся нам навстречу. — Да он разве слушает? И не сладить мне с ним, одному-то… Здрав будь, Гравий.

— Здорово, Кузьма. Как оно?

— Да как всегда по зиме. Тихо.

— Это ничего, — объявил Потап и икнул. — Скоро будет громко. Ух, громко! — Захихикал. Приложился к стакану.

— Как есть, дурак, — кивнул Гравий. — Как только жив до сих пор?

— Но-но! — Потап погрозил ему пальцем. — Доброму охотнику выпить с устатку — милое дело! Али думаешь, я завтра на снежного человека не пойду?

— Думаю, что если дальше пить будешь, до ветру — и то не вдруг дойдёшь.

— Пф! Не знаешь ты меня! Я снежному человеку только в глаза гляну — враз скопытится! Вы вот гогочете надо мной, а твари — ух, боятся!

— Слыхал, ага. Русалки особенно. До того боятся, что аж подпрыгивают.

— И ты туда же, Гравий, — обиделся Потап. — Эх! Никто-то меня не понимает. Грубые вы. Чёрствые. А у меня — душа. — Он допил то, что осталось в стакане, и налил ещё.

Гравий молча подошёл к столу, забрал у Потапа бутыль. Унёс на улицу.

— Злы-ые вы, — вцепившись в стакан, как в спасательный круг, всхлипнул Потап. — Бездушные!

* * *

Знаменитый сибирский чай и впрямь оказался на удивление вкусным. Ноющего Потапа мы выпинали в соседнюю комнату, сами не спеша прикончили самовар.

— Дрыхнет, — заглянув через час к Потапу, сказал Гравий. — Теперь уж Трещотки проспать не должен. Пора и нам ложиться.

Я тоже уже во всю зевал. Денёк выдался насыщенным. Кузьма притащил откуда-то набитые сеном матрасы, мы постелили их на лавки и легли. Вырубился я, кажется, через секунду после того, как закрыл глаза.

— Мяу!

— У-у, — не открывая глаз, пробормотал я. — Кошкодевочки, ролевые игры?.. А ты, Марусь, про них откуда знаешь? То есть, не подумай, я-то не против…

— Мяу!

Вот теперь я вскочил. В сером сумраке рассвета горели два зелёных глаза. Смотрели прямо на меня.

— Бро? Ты чего? Что случилось?

— Мяу!

Кот спрыгнул с лавки и бросился к двери, ведущей в соседнюю комнату. Я — за ним, распахнул дверь.

— Твою мать!

В помещение ворвался едкий запах дыма. Потап подпалил перину, на которой спал, она тлела.

Из-за распахнутой двери в помещение хлынул поток воздуха. Перина вспыхнула.

— Идиот!

Я бросился к Потапу. Схватил за шиворот, потащил в комнату, где спали мы. На полу зазвенело — отлетела в сторону бутыль из-под самогона, я задел её ногой.

Бросив Потапа, схватил со своей кровати одеяло. Перина в другой комнате уже пылала.

Я прибил огонь одеялом, метнулся к бадье, в которой держали питьевую воду. Поднатужившись, поднял, дотащил до соседней комнаты и перевернул над кроватью.

Огонь потух. Вместо него заклубился дым. Через секунду всё в комнате заволокло так, что окно я едва нащупал. Распахнул. Дым повалил наружу.

— Что? — донеслось до меня. — Где?! Горим?!

Гравий и Кузьма тоже проснулись.

— Уже нет, но задохнуться можем. На улицу, быстро!

Стоя перед Оплотом, мы втроём смотрели на то, как дым вытягивается в окна. Пьяный в слюни Потап так и не проснулся, на снегу продолжал дрыхнуть, как на перине.

— Плохо ты бутыль спрятал, — попенял Гравию Кузьма. — Он, выходит, дождался, пока мы заснём, нашёл её да выхлебал. А после с трубкой в зубах заснул.

— Как ты-то проснулся, Владимир? — Гравий посмотрел на меня. — Кабы не ты, мы бы насмерть задохнулись. Угар из-под двери шёл бы да шёл, а нам и дела нет. А после и Оплот бы сгорел. Братья пришли бы, а тут пепелище!

Я на всякий случай огляделся, но кота, разумеется, и след простыл.

— Противопожарная система сработала.

— Чего? Какая система?

— Да там сложные настройки, долго объяснять.

— У-у, падла! — Гравий от души пнул Потапа ногой по рёбрам — Чуть всех нас не загубил! Проспись мне только, я тебе покажу душу! И тонкую, и толстую, и со всех сторон!

Потап взвизгнул и, не просыпаясь, отполз от Гравия. Устроился головой на моих сапогах. Обнял руками голенища. Я собирался врезать ему по ребрам с другой стороны, для симметрии, когда вдруг почувствовал, что с головой Потапа что-то не так. Замер, прислушиваясь.

И понял, что голова Потапа вибрирует. Мне на сапоги как будто положили звонящий мобильник с отключенным звуком.

— Слушай, Гравий. А вот эта Трещотка, которую он поставил — она как работает?

* * *

— Да иди ты, — обалдело пробормотал Гравий.

Мы с ним стояли неподалеку от того места, где сработала Трещотка. Снег валить перестал, но насыпало его изрядно, выше щиколотки. Снежный человек орудовал в перелеске. Мы наблюдали за тем, как он методично выдёргивает из земли деревья и отбрасывает их прочь — будто грядку пропалывает. Только вот сорняки были высотой с пятиэтажный дом, с обхватом стволов сантиметров двадцать.

— И правда снежный, — разглядывая человека, обронил Гравий.

— Да не. Это просто, когда он деревья отбрасывает, снег на него осыпается. Вот и кажется, что снежный. На самом деле нет. Обычный трансформер.