Железо и кровь. Франко-германская война

Самые боеспособные силы в городе составляли 13-й корпус генерала Винуа и 14-й корпус генерала Рено общей численностью в 50 тыс. человек, а также 15 тыс. моряков вместе с 1800 морских орудий. Еще примерно 12 тыс. составили жандармы, лесная и пограничная стража, пожарные, а также добровольческий легион «друзей Франции» из числа проживавших в Париже иностранцев. Из Парижа действовало и порядка 50 других добровольческих отрядов. К ним добавлялись 18 тыс. мобильных гвардейцев, собранных в Шалонском лагере и затем переброшенных на защиту столицы. Их отправили на оборону фортов вокруг города [1027] . Палатки, в которых за недостатком казарм размещали все новые войска, заняли Марсово поле, сад Тюильри, парижские набережные и бульвары.

1027

Bourachot A., Ortholan H. Op. cit. P. 86.

Парижане были вооружены почти поголовно. Всякий в городе, способный носить оружие, желал его приобрести. Перед многочисленными стрельбищами и тирами выстраивались не менее длинные очереди, чем перед мясными лавками. Большинство было записано в батальоны «оседлой» национальной гвардии. Они отличались тем, что имели выборных офицеров, а также не слишком утруждали себя дисциплиной: у национальных гвардейцев оставалась возможность уклониться от учений и остаться дома. Батальоны «оседлой» национальной гвардии почти никогда не задействовались за пределами городских стен, отсюда данное им обидное прозвище: «бастионные улитки».

Особой потребности в сотнях тысяч необученных гвардейцев правительство не испытывало, ибо это могло иметь очевидные политические последствия. Однако массовая запись в ряды Национальной гвардии имела существенный социальный аспект. Жалование (официально именовавшееся компенсацией за утрату дохода из-за призыва) в полтора франка в день для многих стало скрытой формой пособия по безработице, на прямую выплату которого правительство не могло пойти по идеологическим соображениям. В условиях нехватки оружия многие жители города были записаны на содержание в так называемых «инженерных батальонах».

В декабре, правда, было инициировано создания «маршевых» (сводных) полков Национальной гвардии по четыре батальона каждый. Они специально тренировались для участия в вылазках против неприятеля, были достойно экипированы и вооружены скорострельными винтовками — контраст с батальонами «оседлой» национальной гвардии. Последние продолжали нести службу на укреплениях. Самые возрастные гвардейцы несли службу в городе, например поддерживали порядок в очередях к мясным лавкам. Была также предпринята попытка сформировать десять женских батальонов национальной гвардии. Однако она была подвергнута такому осмеянию в прессе и среди горожан, что запись добровольцев пришлось почти сразу же свернуть [1028] .

1028

Debuchy V. Op. cit. P. 22.

В начале октября один из горожан свидетельствовал: «Пруссаки почти не напоминают нам о своем присутствии; если бы не гремящие время от времени пушечные выстрелы, внутри Парижа невозможно было бы поверить, что находишься в осаде» [1029] . Гонкур описывал безнаказанную стрельбу парижских батарей как увлекательное зрелище для парижан: «Вокруг стрельбищного вала <…> остановились коляски, ландо, и женщины, смешавшись с толпою солдат, стараются протиснуться как можно ближе к источнику оглушительного грохота» [1030] .

1029

Paris assiege, 1870–1871… P. 150.

1030

Гонкур Э. де. Указ. соч. Т. II. С. 56.

Следует признать заслуги правительства Паликао, добившегося значимого улучшения с обеспечением продовольствием столицы и подготовившего город к осаде. Склады с продовольствием устраивались во всех свободных и подходящих для этого зданиях, включая подвалы незавершенной новой Оперы и строящуюся церковь Нотр-Дам-де-Шан. Вторая империя также оставила достаточные финансовые резервы, позволявшие профинансировать военные усилия. Новый министр финансов Эрнест Пикар обнаружил в хранилищах имперского казначейства ценностей на общую сумму в 2 млрд франков. В дополнение к ним в течение июля Парламентом были санкционированы кредиты на сумму 560 млн франков. С началом войны была открыта подписка на новый национальный займ (займ Маньи), по которому успели собрать 260 млн франков [1031] . Банк Франции, остававшийся частным учреждением, в свою очередь, выделил правительству 100 млн франков и предпринял все необходимые меры для поддержания банков и национальной валюты на плаву.

1031

Katzenbach E.L.-Jr. Op. cit. P. 807.

На фоне хронических проблем провинции осажденный Париж выглядел островком финансового благополучия. Правительственные расходы на выплату жалования госслужащим и военным, закупки продовольствия и выплаты по государственному долгу не превысили полумиллиарда франков. Доход правительства «национальной обороны» был стабилен: налоги в Париже легко собирались, здесь же была основная масса подписчиков на общенациональный займ Маньи, а Банк Франции — под рукой. Вдобавок правительство выгодно перепродало оптовикам закупленное ранее продовольствие (это дало в казну 90 млн чистого дохода) [1032] . Никаких подлинно революционных мер в экономической сфере реализовано не было. Правительство, правда, хотело конфисковать в казну императорскую собственность, но, как выяснилось, за исключением дворцов и их обстановки император и императрица оставили нации одни лишь долги.

1032

Ibid. P. 817.

Общественное мнение по-прежнему было настроено против того, чтобы отправлять под огонь отцов семейств. В ответ правительство приняло постановление о стофранковом пособии по вдовству. Когда стремительная инфляция обесценила ежедневный доход национальных гвардейцев, правительство в конце ноября приняло постановление о ежедневной выплате дополнительных 75 сантимов женам призванных под ружье. Однако на полученную сумму все равно едва ли можно было приобрести куриное яйцо, и в дополнение были открыты грошовые муниципальные столовые и организована раздача хлебных карточек [1033] . Особенно резко упал уровень жизни мелких буржуа, лишившихся в условиях инфляции всех накоплений. Это постепенно настроило их против правительства.

1033

Ibid.

Первые сентябрьские дни стали свидетелями подлинного исхода жителей близких и дальних окрестностей в столицу. Общее число беженцев оценивали приблизительно в 200 тыс. человек. Во многих коммунах департаментов Сена, Сена-и-Уаза, а также Иль-де-Франс свои дома покинуло до 90 % жителей [1034] . Ситуацию усугубляло то, что первыми бежали чиновники и выборные местные власти. Оказавшись в Париже, они продолжали исполнять свои официальные обязанности, представляя, таким образом, интересы жителей около 130 коммун.

1034

Bourachot A., Ortholan H. Op. cit. P. 109–110.

В блокаде оказалось свыше двух миллионов человек: мало кто считал возможным выдержать долгую осаду в этих условиях. Отправной точкой при планировании военных операций было то, как долго Париж будет способен продержаться в осаде. В середине октября правительство исходило из того, что запасы продовольствия позволят обеспечивать потребности двухмиллионного населения в течение полутора месяцев «хорошо» и затем еще две недели «недостаточно» [1035] . «Мы не продержимся дольше 15 декабря, даже если сможем этой даты достичь», — сообщал в Тур Жюль Фавр [1036] .

1035

Arago E. Op cit. P. 107–108.

1036

Freycinet Ch. Op. cit. P. 192.

Одной из главных проблем было рациональное использование продовольствия — задача, с которой им до конца справиться не удалось. Были испробованы три решения: контроль цен, контроль через реквизиции и контроль посредством карточной системы. Так, были установлены потолки цен на хлеб и мясо. Однако это привело только к расцвету черного рынка и тому, что парижане стали держать овец и даже коров прямо у себя в квартирах. Почти все, кто располагал такой возможностью, завели подобные небольшие «зверинцы» перед осадой.