Железом по белому

Нет, Вольф, несмотря на то, что держал в руках кинжал, не убил солдата. Он расстегнул пуговицы мундира, снял его, надел на себя…

И только потом убил.

5

Стоявший в коридоре солдат — да, господин майор уехал, но кабинет-то остался — поначалу не отреагировал на появившегося из-за угла человека в знакомом оранжевом мундире. В конце концов, в коридорах бывшей тюрьмы Гебонден Слаф, в которой разместили «Рыжих драгунов», оранжевый мундир был примелькавшимся зрелищем.

Поначалу не отреагировал. А потом — не успел.

6

Вольф толкнул дверь в до боли в бывшем мизинце знакомый кабинет. Заперто. Толкнул еще раз, потом потянул на себя… Нет, все же заперто.

Плохо.

Тело-то надо бы спрятать. Впрочем, прятать его уже поздно: из-под него уже вытекла темная лужа, которую — в отличие от трупа — нельзя затащить в пустое помещение. Да и мыть полы тоже странновато.

Что ж… Придется выходить отсюда, ничего не пряча.

Через пятнадцать минут и шесть трупов Вольф вышел на улицу.

7

Плюх!

— Что это вы там высматривате?!

Егерь, пусть сейчас и одетый крестьянином, все равно был егерем. И помнил приказ своего командира — никого не подпускать к колодцу.

Предположительные отравители, заглядывавшие вниз темной и сырой глубины, выпрямились и оглянулись. А, так это же тот ученый со своим ассистентом, ботаник… или биолог… как там называются те, кто изучает всяких живых тварей? Эти двое тут уже пару дней крутятся. Вчера по болотам лазили, сегодня в поселке бродят.

— Высматриваем, как вы изволили выразиться, возможность утоления жажды, — скрипуче произнес профессор, высокий, как жердь и лысый, как бильярдный шар. Его помощник, широкоплечий детина, как всегда промолчал. Он вообще был не из разговорчивых.

— А что вы в колодец кинули?

Профессор посмотрел на егеря, на ассистента, заглянул в колодец:

— Лягушку.

— Какую еще лягушку?!

— Длина тела около трех дюймов, окрас — оливковый с переходом в красно-коричневый, на спине и боках — темные пятна, кожа обладает характерным мраморным окрасом…

— Чё? — ошарашено переспросил егерь, на ровном месте получивший лекцию об амфибиях.

— Типичная Rana temporaria, — вежливо пояснил профессор, — в просторечии — лягушка травяная.

— А… А… — егерь уже боялся что-то спрашивать, — А зачем вы ее в колодец бросили?

— К сожалению, этот любопытный экземпляр бросился в воду сам, чем крайне разочаровал меня, как биолога…

Так вот как эти сумасшедшие называются…

— …и науку в целом, ибо окончание месяца Мастера — слишком рано для пробуждения лягушек. Возможно, если бы мы исследовали этого самца, то смогли бы установить причину столь ранней активности, однако, как я уже заметил, данная Rana temporaria, отказалась служить торжеству науки и совершила бегство в глубины колодца, из которого мы, с моим помощником, как раз собирались утолить жажду…

Егерь снял шапку и вытер лоб:

— Вы бы лучше в дом какой постучались и попросили, — чуть жалобно произнес он, — Честное слово, вам не откажут.

— Пожалуй… — профессор задумчиво посмотрел на егеря, потом в колодец, — Пожалуй, мы последуем вашему совету. Я предпочитаю видеть любые экземпляры лягушек в спирту, а не в напитках.

Два ученых зашагали вдоль по улице, оставив егеря задумчиво смотреть им вслед. Ишь ты, лягушек в спирту он предпочитает… Чего только не пьют эти городские…

— Вот видишь, Адольф… — произнес профессор Рам на древнеэстском, впрочем, не раньше, чем убедился, что их никто не слышит. Конечно, ожидать встретить в этом захолустье знатока античных наречий было бы слишком… э… маловероятным, однако профессор хорошо знал историю и знал о том, что в жизни случаются самые невероятные совпадения.

— Видишь, Адольф, грубый и примитивный разум теряется при столкновении с высокоразвитым интеллектом. Сколько источников воды мы обработали?

— Все, хозяин.

— Я не спрашивал, все ли, я спросил «сколько».

— Простите, хозяин. Тринадцать.

— Хорошее число. Итак, эксперимент начат, теперь нам остается только наблюдать…

Глава 40

Шнееланд

Штальштадт

5 число месяца Монаха 1855 года

Ксавье

1

Плюх.

Шлепок каши плюхнулся в подставленную оловянную миску.

Плюх.

Наполнена еще одна миска.

Плюх.

Третья.

Плюх.

Четвертая.

Подавальщица, невысокая женщина в черном фартуке, работала с монотонностью машины, наполняя миски пришедших на обед рабочих. Только поршнем двигался туда-сюда черпак с выбитой надписью на черенке «Овсяная каша».

Для каждого блюда, которые подались в столовых Стального города, был свой собственный черпак, размер которого был точно выверен, чтобы каждый получал ровно столько же пищи, сколько и все остальные, не больше, не меньше, так, чтобы пищевая ценность каждой порции была одинакова, вне зависимости от того, какое блюдо сегодня в меню.

Ксавье, вместе со своими приятелями, бывшими морскими пехотинцами, наблюдали процесс питания рабочих через раскрытую дверь кухни. Да, при виде того, насколько здесь все продумано, рационально и выверено, на ум приходило именно выражение «процесс питания», как будто речь шла не об обеде живых людей, а о подаче угля в топки машин.

Все продумано. Все рассчитано.

Размеры черпаков, для каждого блюда свой. Рецептура блюд, в которых все должно было быть порезано на небольшие одинаковые кусочки, чтобы не возникало споров о том, у кого больше. Рацион, повторяющийся каждую неделю: три дня — мясо, один день, рыба, по выходным — вино.

— Кормят нас какой-то замазкой, — пробурчал один из получивших обед рабочих, недовольно покосившийся в сторону кухни. Ксавье с морпехами дружно хмыкнули, они работали поварами уже десять дней, и недовольство качеством пищи слышали регулярно. Один раз им даже попытались предъявить претензии после окончания рабочего дня, хотя и непонятно, на что рассчитывали те, кто попытался избить морских пехотинцев. Драка, если это короткое избиение можно назвать дракой, имела два последствия: новых поваров больше никто не трогал, выказывая недовольство исключительно устно, и к ним более уважительно стали относиться «музыканты».