Желтый дом. Том 1

Учитель тоже был удостоен книги Тормошилкиной с дарственной покровительственно-назидательной надписью. Он вырвал титульный лист с этой надписью и сунул книгу в мусорную урну около редакции «Коммуниста». И плюнул вдогонку книге. Удивительное дело, сказал он. Книга — диссертация, и за нее не положен гонорар. И однако Тормошилкина гонорар получила. Гонорарные книги нельзя включать в свой индивидуальный план по институту. Но книгу Тормошилкиной зачли как выполнение плановой работы за три (!) года. И премию к празднику дадут, что тоже не положено. И никто не пикнет. Считается, что все так делают. Нет, далеко не все. Это надо приспособиться, влиться в особую институтскую мафию, через которую-то и благодаря которой становится возможным эксплуатировать общество в свое удовольствие. Институтские дуры уже носятся с идеей выдвижения Тормошилкиной на Государственную премию. Если не выдвинут или выдвинут, но не дадут, сколько будет искреннего негодования по адресу «мракобесов». Еще бы, ведь Тормошилкина «на голову выше»! И это — прогресс?! Самый настоящий, сказал Добронравов. Во-первых, прогресс — это не значит еще хорошо. Это просто более точное, тонкое, адекватное приспособление к данным условиям бытия. Общественный прогресс обычно совершается в таких формах, что избави Боже. Иван Грозный, Петр, Ленин, Сталин... Прогресс — это прежде всего насилие, убийство, кровь. А во-вторых, Тормошилкина действительно на голову выше Петина, Федькина, Канарейкина и прочих зубров. Если отсчет вести от пещерного человека, сказал я, то эти зубры будут выглядеть сверхгуманными сверхгениями. А ну их всех, сказал Учитель. Надоело! Давайте что-нибудь веселенькое. Цены повышают, это точно, сказал Добронравов. На золото — на шестьдесят процентов, на кофе — на четыреста, на бензин — на триста! Что же, сказал Учитель, придется оставить мечту о золотых унитазах более счастливым потомкам и перестать пить кофе и бензин. На вино, сказал я, тоже повысят. Твою мать, сказал Учитель. Твою мать, сказал Добронравов. Твою мать, сказал я.

Русский народ

Что такое русский народ, говорит Добронравов. Народ, постоянно живущий в условиях дефицита всего необходимого, страха что-то потерять, быть обиженным и даже уничтоженным, ожидания худшего, боязни быть обойденным другими и т.д. и т.п. Отсюда — вечное раздражение, толкучка, злоба, нытье, толкание в спину и наступание на ноги. Постоянная готовность впасть в паническое состояние, наброситься на соседа, предать ближнего. Основа основ его психологии — слава Богу, что хоть целы пока, что хоть что-то есть, что раньше еще хуже было (или что раньше не то было, — смотря по обстоятельствам). Так о каком тут духовном единстве нации речь может идти?! А наверху вечно справляли свои государственные оргии инородцы — варяги, немцы, грузины, евреи... А свой брат, если вылезал вверх, становился для своего народа хуже варяга, немца, грузина, еврея... А когда нарождалось что-то значительное в области духа нации, шли погромы, погромы и погромы. Власти совместно с самим же русским народом до основания выкорчевали всякие попытки лучшей части русского народа выйти в народы европейские. И опять матрешки, балалайки, пляски, самовары. Смешно, сейчас русский народ вообще не пляшет (и плясал ли раньше?) и не тренькает на балалайке, а самовары имеют только иностранцы. И вообще, проблема русского народа — дохлая проблема. Пожалеть русский народ можно. Но рассчитывать на некое русское национальное самосознание как на фактор прогресса — бессмысленно. Он в прошлом, а не в будущем. А прошлое не менее печально. Мы захватили огромные территории. Насилуем половину Европы. Лезем во все страны мира. А толку что? Захватить-то мы можем. А удержаться? А освоить? Конечно, мы можем дикарей поднять до своего полудикого уровня. Но цивилизованному миру мы несем явное занижение всех лучших продуктов цивилизации, если не сказать большего. Мы заражаем мир серостью, халтурой, ленью, враньем, ненадежностью, лицемерием, коварством, пошлостью, насилием и т.д. и т.п. Это говорю я, русский человек, познавший русский народ и страдающий за его трагическую судьбу. И не мероприятиями тут можно исправить положение, а лишь изменением всей исторической ориентации народа, которая через много поколений может дать эффект. А возможно ли это? Насколько я разобрался в законах истории, историческая ориентация больших народов неизменна. Способные русские люди? Их основная цель — любыми средствами выбиться из народной трясины и заиметь какие-нибудь привилегии. Короче говоря, русский народ — удобная арена для проходимцев и материал для авантюрных экспериментов. Для коммунистических в том числе, сказал я. Для коммунистических в особенности, сказал Учитель. Всегда для коммунистических со времен Ивана Грозного, сказал Добронравов.

К стыду своему я должен сознаться, сказал я, что меня как-то не волнует судьба русского народа. Меня тоже, сказал Учитель. Но это не равнодушие, а готовность разделить судьбу своего народа, покорность ей. Мы лишены возможности влиять на нее активно, как и почти вся остальная масса народа, и нам не остается ничего иного, как с рождения усвоить психологию: будь что будет! Наш народ вверяет свою судьбу высшему руководству не потому, что верит ему и любит его, — он не верит ни одному его слову и ненавидит его, — а потому, что в силу исторически сложившихся социальных условий своего существования вынужден отчуждать свое активное начало тому, кто сумеет его захватить.

Послание русскому народу

Меж гор, лесов, полей, морей,

Меж необъятных океанов,

Без буржуев и без царей

Расти и ширьсь, страна Иванов!

Не мясом — лозунгом питай

Свою первичную натуру!

И в тесном транспорте читай

Про рай земной макулатуру!

Не в шелк — в газетный треп одень

Свое проверенное тело!

И помни, дан текущий день,

Чтоб выть «Да здрасьте» оголтело!

Славь мудрость партии вождей!

И все житейские прорехи

Вали на дефицит дождей,

На объективные помехи.

Что даром хлеб не продают

За океаном сионисты.

Покоя сзади не дают

Мао... их мать!., цзэдуинисты.

Напоминай, что мы должны Кормить задаром пол-Европы И жрут из нашей же мошны Свободолюбы эфиопы. Но ты достигнешь все равно, И, верный Ленина завету, Всепобеждающим говном Засрешь по уши всю планету.

Ум, честь и совесть нашей эпохи

Социальный и возрастной состав КПСС — одна из важнейших государственных тайн. Один старый друг отца, работающий на периферии на довольно крупной должности, рассказывал (в пьяном виде, конечно, и по секрету), что у них посадили человек десять; одних — за попытку разгласить данные о социальном и возрастном составе партийной организации области, других — за небрежность в хранении этих данных. То, что у нас публикуется на этот счет, сплошная липа. Почему? Да потому, что наша Партия считается прежде всего партией рабочего класса, и к тому же — партией, в которую идут из стремления души к светлым идеалам. А на самом деле она уже давно есть партия пожилых чиновников (по преимуществу), и вступают в нее почти все (за редкими исключениями, о коих скажу ниже) из стремления к благополучию всякого рода. В светлые идеалы не верит никто, кроме немногих маразматиков, которым положено это делать по их положению. Да и те просто привыкают считать своей искренней верой то, что сначала было ложью и лицемерием. И больше абсолютно ничего. Мы над этими идеалами начали смеяться еще в младших классах школы, причем будущие члены партии и преуспевшие чиновники смеялись не меньше прочих. А то и больше. Один из наших выпускников сейчас работает в аппарате Городского комитета (МГК) партии, один — в Идеологическом отделе в КГБ, кое-кто преуспел в званиях и должностях в науке, что те же самые МГК и КГБ. Наша школа была в центре, у нас училось много детей чинов из КГБ, МВД и других почтенных организаций. Так эти партийные активисты в свое время были основными поставщиками антисоветских анекдотов. Тот тип, что сейчас в МГК, собрал полностью все серии «Армянского радио», «Чапаева», «Ленина», «Хрущева» и «Брежнева».

Теперь приняты какие-то постановления, стимулирующие вступление в партию рабочих, крестьян и вообще производственников низших рангов (включая техников, мастеров, инженеров) и ограничивающие приток в партию из среды интеллигенции. Нам на наш гигантский институт выделяют в год всего два-три места. Правда, к нам стараются отбирать уже членов партии. Но все же в связи с новыми веяниями (потребовалось знание иностранных языков, более высокий литературный и научный уровень писанины) к нам набрали довольно много молодежи. Молодежь вышла из комсомольского возраста, уже перевалила за тридцать, рвется годами к светлым идеалам, а тут — всего несколько мест. Есть отчего прийти в отчаяние! Я уже дважды был кандидатом в кандидаты в члены. И дважды отставлялся. И хоть убейте, не пойму, почему я становился кандидатом. Но более или менее смутно представляю, почему переставал им быть. В первый раз мое место передали Сазонову, второй раз — одному ловкому парню из Азербайджана. Чувствую, что и на сей раз я теряю свою возможность. Ничего подобного, говорит Он. Теперь-то твое дело как раз на мази. Петин теперь тебя сразу пропихнет не то что в члены, а прямо в ЦК. Или в Политбюро. А что? По крайней мере, впервые за всю историю этой организации в ней оказался бы приличный человек! Скажи честно, что ты сделал бы, если бы вот сейчас тебя назначили Генсеком? А как ты думаешь, спрашиваю я. Распустил бы партию, говорит Он. Эх ты, говорю я, а еще жизненный опыт имеешь! Я бы поголовно всех объявил членами партии. Эффект тот же, зато демагогический ход — не придерешься. И жуликов? — спрашивает Он. Этих в первую очередь, говорю я.

В принципе я равнодушен к проблеме партийности. Примут — хорошо, не примут — тоже неплохо. У беспартийных тоже есть неоспоримые преимущества. Например, члены партии должны заверять характеристики для поездки за границу в райкоме партии, беспартийные — нет. Хотя беспартийных чаще не выпускают, зато в райком идти не нужно. На собрания ходить не нужно. И общественной работой можно заниматься лишь для отвода глаз. Совсем уклониться невозможно, коллектив не допустит. Но для виду — это пустяк. И за некоторые (в основном — политические) провинности партийных лупят сильнее. Выйти из партии добровольно фактически невозможно, ибо это равносильно самоубийству. Обычно таких сажают в сумасшедший дом. Отдельные лица уцелели, но лишь благодаря известности.

Исключение из партии — тяжкое наказание, но и это куда легче, чем добровольный выход. Исключаемый помимо своей воли, естественно, стремится удержаться в партии, клянется в верности, дает обещания. И это отчасти смягчает его вину и дает некоторую гарантию, что не посадят в тюрьму или в сумасшедший дом. Так что если ты решил выйти из партии, соверши проступок, за который тебя исключат. Наилучший прием для этого — пьянство и разврат. Был у нас в институте один такой случай — исключили из партии одного бывшего фронтовика за пьянство и дебош. С работы уволили, но помогли устроиться в каком-то институтишке. Однажды я его встретил. Мы, конечно, выпили. И он признался, что бесконечно счастлив быть беспартийным. Ни в коем случае не вступай, сказал он. Вам хорошо так говорить, сказал я. Вы — ветеран, в кандидаты наук и в доценты успели проскочить. Ерунда, сказал он. Денег все равно не хватает. И у тебя все еще впереди.

Какую роль играет партия в нашем обществе, ясно даже младенцам. Она не ясна только теоретикам, в особенности — западным. Все, что о ней говорят, все верно. И все же в целом говорят обычно чушь. И дело не в том, что что-то упускают. Дело в последовательности описания, в акцентах, в характере зависимостей, то есть в методе понимания. Во-первых, нашу партию нельзя рассматривать в неких общих и абстрактных выражениях. Она есть индивидуальное явление, сложившееся в результате некоторого исторического процесса и восстанавливающееся (воспроизводящееся) в качестве индивидуального явления. Восстанавливается она путем отбора в себя индивидов из общей социальной среды. В общей форме можно говорить лишь о правилах этого отбора. Каждый индивид отбирается в партию индивидуально и другими индивидами же. Он лишь должен отвечать некоторым критериям отбора — лишь это здесь общее. Этот пункт очень важен. Примером неиндивидуального (массового) отбора является, например, призыв в армию, прием в учебные заведения. Хотя там есть элементы индивидуализации, в целом это не индивидуализированный отбор. Здесь же (в случае с отбором в партию) индивид намечен заранее, известен лично, изучен настолько, что ошибки почти исключены. И потому (среди прочих условий) заранее исключен какой бы то ни было бунт в первичных партийных организациях, в руководящих партийных органах, на конференциях, съездах. Партия отныне и навеки обречена воспроизводиться примерно в одном и том же виде. Она предельно консервативна по самому способу своего воспроизводства. Во-вторых, исторически сложилось так, что вся система руководства всеми отраслями жизни страны оказалась в руках членов партии. И опять-таки это — индивидуальное явление, воспроизводящееся так, что каждый индивид в систему власти отбирается индивидуально (хотя — по общим правилам), отбирается член партии с определенными качествами или потенциальный член партии. Случаи, когда отбираются беспартийные, существенной роли не играют. Эти беспартийные ничем не отличаются от партийных. И делается это обычно для маскировки и отвода глаз. Таким образом, вся система личностного воспроизводства власти находится целиком и полностью в руках партийных органов, не говоря уж о том, что последние контролируют все (это уже другой аспект дела). Партия может осуществлять контроль за всей системой власти благодаря тому, что весь механизм телесного (личностного) воспроизводства власти сложился именно таким образом и иным быть уже не может, пока не разрушено все общество. По этой (по вещественной, материальной, телесной) причине вся система нашей власти консервативна и не способна не то что на бунты, но даже на мало-мальски заметные реформы и флюктуации. В-третьих, внутри себя партия исторически сложилась как особый социальный индивид так, что вся ее сложная система субординации и координации воспроизводится опять-таки по принципам индивидуального отбора лиц уже из отобранного на некотором предшествующем уровне материала. Отбор во всех случаях производится по принципам адекватности отбираемого предназначенной для него функции. Разумеется, в силу массовости системы (миллионы населения, миллионы членов партии, десятки и сотни тысяч организаций и постов) возможны отклонения, нарушения, случайности. Но суть дела от этого не меняется, и господствующей тенденцией является воспроизводство всего этого человеческого механизма в сложившихся формах. И лишь в последнюю очередь можно говорить о неких целях партии как единого целого. И эти цели — не пустяк.

Было бы грубейшей ошибкой видеть в партии только организацию карьеристов, хапуг, циников, стяжателей по совместной эксплуатации общества в своих корыстных целях. И не менее грубой ошибкой было бы рассматривать цели партии как чистую фикцию. И тот факт, что в эти идеалы не верят, нисколько не отвергает великую историческую и функциональную их роль. Если бы партия была лишь организацией гангстеров, а ее идеалы — лишь демагогией и обманом, дело было бы куда более оптимистичес-! ким. Это все есть естественный процесс, причем — грандиозный, а не заговор злоумышленников. Суть дела тут в двух словах такова: если бы не партия, то жизнь тут была бы сплошным кошмаром, и без партии эта система долго не просуществовала бы. Увы, это так. И нет другой силы, способной выполнить у нас ту же самую роль. Партия консервирует и охраняет социальную структуру общества и систему привилегий, связанную с нею. Но она же в целях сохранения существующего порядка вещей стремится сохранить некоторые естественные нормы во всем, предотвратить опасные крайности. Партия не поощряет всю ту мразь, которая вырастает из естественных основ жизни общества. Способствуя прорастанию этой мрази, она с нею же и борется, стремясь удержать ее в некоторых рамках, устраивающих так или иначе большинство населения. Я не хочу этим сказать, что партия несет с собой, с одной стороны, зло и, с другой стороны, добро. Она не есть ни зло, ни добро. Она естественна. Смерть ведь тоже естественна, хотя в ней мало приятности. И жизнь без нее немыслима.