Желтый дом. Том 1
Шрифт:
Партия — не ум, не честь и не совесть нашей эпохи. Ума в ней кот наплакал, а чести и совести в ней никогда не было и не будет. Это явление не интеллектуальное и не нравственное. Она есть скелет, мускулатура и нервная система гигантского безмозглого, бесчестного и бессовестного объединения людей, способного в силу отсутствия ума, чести и совести на любую пакость. Она сама и содержащее ее социальное целое исключают всякие внутренние возможности для творческой эволюции. Если не будет достаточно сильных внешних воздействий, такое социальное существо способно будет влачить неизменное существование тысячелетиями.
Великолепная мысль, воскликнул Маркс. Блистательно, воскликнул Ленин. Неплохо сказано, буркнул Сталин. Могу рассказать вам по сему поводу старый анекдот, сказал Железный Феликс. Отмечают юбилей одного крупного начальника. Мы тебя ценим, дорогой товарищ, говорит открывающий чествование другой высокий начальник, не за то, что ты сумел устроить себе шикарную квартиру, детям по квартире, дачу, машину, детям по даче и по машине, любовницам по квартире и по машине, звание Героя и Государственную премию, а за то, что ты всегда был настоящим коммунистом. Не смешно, сказал Берия. Одно другому не мешает. Как говорил Пушкин, быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей. Можно совращать маленьких девочек и пьянствовать, но быть при этом беззаветно преданным Делу... Конечно, сказал Железный Феликс, если именно преданность Делу дает
Все исчезли. Я снова погрузился в свои высокоумные размышления. Вспомнил, как у нас в школе одного веселого парнишку исключили из комсомола и из школы (куда он исчез?) только за то, что он сочинил стишок, в котором были такие строки:
Если ты сидишь на задней парте, Ни к чему тебе быть членом парти.
Именно «парти», а не «партии». Представляю, что сделали бы со мной, если бы узнали, о чем я тут думаю! Ничего, сказал Железный Феликс. Думать думай что угодно, только держи язык за зубами. Пока зубы целы, конечно. И чтобы зубы были целы, конечно.
Кто мы
Абстрактно рассуждая, все возможно, говорит Добронравов. Например, вчера была передача по телевизору о перспективах сельского хозяйства и пищевой промышленности. Обалдеть можно, до чего хорошо и до чего еще лучше будет! А реальность? Цены на продукты питания повышают. Только основные продукты пока не трогают — хлеб, молоко, сахар. Но и они фальсифицированы. А каковы реальные перспективы? Естественные и качественные продукты — привилегированным, а искусственные и бросовые — массам. Обещать-то можно златые горы, равенство, изобилие. А реальность неумолимо разделяет людей на группы, слои, классы. И все, что связано с их жизнью, тоже дифференцируется — школа, одежда, питание, жилища, средства отдыха и развлечения. А что в этом плохого, говорю я- Это же естественно. А я разве говорю, что плохо, говорит Добронравов. Я говорю, что это происходит объектив-н°- А проблема «плохо или хорошо» решается там, куда человек лично попадает. Для основной массы людей их путь уже предрешен. Лишь для таких, как мы, еще остается некоторая свобода выбора. Но и таких все же избыток. И общество изобретает свои безотказные средства против них. Какие? Оно обрекает нас на бесплодие во всех отношениях. Но еще не все потеряно, говорю я. Все, говорит Добронравов. Ну, пусть ты станешь старшим научным сотрудником и заимеешь три библиотечных дня. Что изменится? Чуть-чуть повысится уровень баб, с которыми будешь спать, чуть приличнее барахло наденешь, чуть лучше жрать будешь, чуть больше пропьешь. А принципиально все останется в том же положении. Поздно. Нас уже давно кастрировали в социальном плане жизни. Так что же делать, говорю я. Чудак, говорит Добронравов, делать то же самое, что мы делали до сих пор: ничего не делать. Это моя принципиальная позиция. И урывать от этого вшивого коммунистического общества все, что под руку попадается. А это не так уж мало. Вот смотри. Я возглавляю ДОСААФ в институте. Что это значит? По крайней мере раз в неделю я нагло иду в «кадры», беру книгу прихода-ухода, пишу, что ушел в районное отделение ДОСААФ, и смываюсь по своим делам. Кое-что перепадает от Общества — премии, путевки, подписка на книги, билеты в театры. Дальше, я отвечаю за физкультурную работу по линии месткома. Что это значит? Опять-таки кое-какое время, кое-какие средства, кое-какие развлечения. Какие? А лыжи? А волейбольные принадлежности? А пинг-понг? А шахматы? А байдарки? А профсоюзные денежки на походы и поездки? По мелочам набирается порядочно за год. Ежегодно я имею безвозмездные ссуды по линии кассы взаимопомощи, соцстраховскую путевку. За всякие праздничные дежурства и за избирательные кампании имею отгулов столько же, сколько длится основной отпуск. Устраиваю иностранцев, приезжающих в институт, вожу их по туристическим местам. А это — времяпровождение, денежки на транспорт и питание. Короче говоря, я живу — не жалуюсь. Дотяну до пенсии — и на боковую. Смешно, я от нечего делать на любом европейском языке могу изъясняться. Конечно, если бы я вступил в партию и защитил диссертацию, я бы за границу стал ездить и все такое прочее. Но меня туда не тянет. И осведомителем я не хочу становиться. И потерять на это нужно минимум три-четыре года. Изворачиваться. Это в мои-то годы. Нет, мне это не подходит. Мне и так неплохо.
Послание вождям
О вожди! О вожди! Поумерьте свой пыл,
Свои траты вовне сократите немножко.
Обратите вниманье на внутренний тыл,
Ну, хотя бы на ту же картошку.
Хоть на те же штаны. Хоть на то же жилье.
За хозяйство возьмитесь упорно.
И на всяких постах поприжмите жулье:
Из-за них — ни вздохнуть и ни перднуть.
Разрешите поездки из Тулы в Москву
За едой, хоть в полгода двукратно.
Чтоб веселием нам пересилить тоску,
Снизьте цены на водку обратно.
За границу — не просим. Не надо пускать.
На хера нам сдалась заграница.
Откровенно скажу, на Париж нам насрать,
И пусть катится к черту и Ницца.
Нам бы лишь бы, а там — не расти хоть трава.
Мы за это вам честно послужим.
Ну а тех, диссидентов, — борцов за права —
Мы своими руками задушим.
Удобный случай
Мы с Добронравовым собирались уже пересечь Калининский проспект напротив Кремлевской больницы. Но вдруг остановилось движение машин и людей. К больнице подъехали три тяжелые черные машины неизвестной мне марки. Из средней вышел сам Генсек и странной пружинящей походкой направился в больницу. Через мгновение движение возобновилось, как будто ничего не произошло. Я подумал, что с того места, где мы стояли, вполне можно было бы бросить гранату и скрыться в суматохе. Удобный случай, сказал Добронравов. Не правда ли? Спокойно можно было бы бросить гранату и смыться. Если потренироваться слегка, то и противотанковую можно докинуть. Надежнее. Вряд ли, сказал я. Это сейчас так кажется. А если попробовать на деле, обязательно что-то сорвется. Либо промажешь. Либо переодетые агенты (видел, сколько их там!) сразу схватят. Либо граната не взорвется. А смыться не удастся, все равно найдут. Ну, в таком случае надо быть готовым на жертву, сказал Добронравов.
На улице Герцена мы расстались. Я стал обдумывать «удобный случай». Конечно найдут. Хотя бы по бороде. Поинтересуются, какие книжечки я выписывал, и капут. Бороду, конечно, можно сбрить, а потом фальшивую приклеить, бросить гранату и бороду сунуть в урну. Но это (сбрить бороду) будет выглядеть еще более подозрительно. Да и жаль терять такую роскошную бороду из-за какого-то Генсека.
Случайный собутыльник
Я люблю случайных собутыльников. Хотя они много врут и куражатся, но иногда бывают искренни и рассказывают кое-что интересное. На сей раз я сижу с довольно благообразным пожилым человеком. Я пострадал, говорит он, не из-за людей, а из-за волков. Зимой сорок первого — сорок второго года их развелось ужасающее количество. И обнаглели они безмерно.
Они запросто приходили к нам на территорию части и заглядывали в окна. Часовые, конечно, прятались. Стрелять из винтовки в них было невозможно — смазка застывала. Да и много ли убьешь? Одного-двух шлепнешь, а остальные тебя вместе со штыком сожрут. Представьте себе сценку. Ночь. В окнах торчат морды зверей. На втором этаже в красном уголке от страха трясется политрук и орет в форточку на весь гарнизон, почему часовой допустил на территорию части посторонних. Жуть! А в караул нас гоняли в такие места, где и спрятаться-то негде. Попал и я однажды на такой пост. Струхнул, конечно, и сбежал в ближайшую деревушку. А часового на соседнем посту волки сожрали. Меня, конечно, Особый Отдел начал трепать: почему его волки съели, а меня нет?! Ничего себе вопросик! А если бы меня съели, а его — нет, тогда его спросили бы, почему меня сожрали, а его нет?! Но в трибунале меня обвинили в схоластике. Представляете?! В схоластике! Оказывается, председатель трибунала был доктор философских наук. Где, мол, была твоя товарищеская солидарность?! По-вашему, сказал я им на это, мне надо было быть из солидарности тоже съеденным волками? Так мне за это накинули еще пять лет. Но самое любопытное в этой истории — часовой, когда его ели волки, вопил «За Родину! За Сталина!». Мы его вопли слышали из деревни, но не придали им значения, так как думали, что часовой просто делает по-большому.Предупреждение учителя
Учитель высказал опасение по тому поводу, что Добронравов стал проявлять ко мне повышенный интерес. Будь с ним осторожнее, сказал Учитель. Человек он скользкий. О нем всякое говорят. Обо всех говорят, сказал я. Одинокий человек ищет близкого по духу собеседника. Что он ищет, неизвестно, сказал Учитель. Но береженого Бог бережет. А что он может от меня иметь? — сказал я. Кто знает, сказал Учитель, какую роль Они нам предназначают в своих спектаклях.
Анализ Железного Феликса
В институте странные люди стали появляться, говорит Железный Феликс. Тобой интересуются. Ну и что, говорю я. Смотрели, какие книжечки ты читал, говорит Железный Феликс. Пускай, говорю я. Это мог Барабанов или Смирнящев нашептать Петину, и он дал указание... Что-то не похоже, говорит Железный Феликс. И в поликлинике твою медицинскую карточку изучали. Ерунда, говорю я, у меня все в порядке. У тебя-то в порядке, говорит Железный Феликс, а вот все ли в порядке у Них? А что Им нужно от меня? — говорю я. Может быть, ты Им подходишь по каким-то параметрам, говорит Железный Феликс. А вообще, тут три возможности. Есть смысл обдумать. Первая — профилактика. Просто из кабинета настучали, и Они на всякий случай решили проверить и принять меры. Вторая — провокация. Зачем? Набить цену Генсеку, иметь хороший повод добить диссидентов. Третья — сделать дельце чужими руками, убрать осточертевшего всем «гения». Сомневаюсь, говорю я. Вряд ли Они способны играть в такие опасные игры. Они и не на такое способны, говорит Железный Феликс. Была же попытка. Была, говорю я, но Они испугались своей затеи. Не обязательно испугались, говорит Железный Феликс. Могло произойти что-нибудь непредвиденное. И, испугавшись один раз, Они могут осмелиться на второй. Так что я бы на твоем месте... Я бы попробовал перехитрить Их.
Достижения науки - в производство
На Театральной площади я заинтересовался суматохой в Районе памятника Марксу. Я даже вернулся назад и по подземному переходу перебежал на ту сторону. Около памятника толпилось десятка два важных (судя по мордам и по одежде) персон. Они махали руками и давали указания, а два бухих мужичка в жуткого вида комбинезонах поливали Маркса какой-то вонючей жидкостью. Я подумал, что в институт мне не к спеху, и решил подождать конца этого увлекательного мероприятия. Таких зевак, как я, скоро набралось огромное количество. Приехали милицейские машины и машины с солдатами. Замелькали переодетые агенты. Все равно не поможет, сказал пожилой мужчина рядом со мной. Это все либеральные полумеры. При Сталине такого безобразия не было. Голубятников сажали. И правильно делали, я считаю. Безобразие какое развели! От этих тварей прохода нет. Недавно мне костюм испортили. Обнаглели, скоты! Надо организованно, сказал другой мужчина, в масштабах всего города. Кампанию надо провести. Субботник или воскресник. С лозунгом: все на борьбу с голубями! Вон китайцы! Они в два счета всех воробьев истребили. Они не такие уж дураки. Нет, не скажите! Мы их недооцениваем. А чем это они его поливают, спросила молодая женщина в джинсах у своего спутника тоже в джинсах. Тринитрохлорвенилкарбонбутанкселофенолом, сказал спутник. Изобрели недавно в Химико-Психологическом Институте. Действует на психику птиц так, что они в панике улетают подальше от опрысканного объекта. Но вот операция полива Маркса новым химико-психологическим препаратом закончилась. Начальники стали ждать эффекта. Толпа зевак замерла. Солдаты взялись за руки, сдерживая напор толпы. Милиционеры передвинули радиопередатчики к подбородкам, а пистолеты — на животы. Появилась стайка голубей, сделала круг над собравшимися и взмыла обратно в небо. Вздох облегчения и удовлетворения пронесся над площадью. Начальники, милиционеры и солдаты разъехались. Толпа разошлась. Осталось несколько человек, самых упорных. Ты думаешь, они этой вонючей дряни испугались, сказал, обращаясь ко мне, въедливый старикан. Я эту птицу знаю! Ее ничем не возьмешь. Они толпы испугались. Вон, смотри!! И действительно, из-за гостиницы «Москва» появилась большая стая голубей. Сделав вираж над нами, она спокойно расселась по привычным местам. Что я говорил, сказал старик торжествующе. У них от этой химии только понос будет. А если у них понос, они такое вытворять начинают, что никакая химчистка не возьмет. Я эту птицу знаю! Ее ничем не возьмешь. Разве что ультразвуком. А лучше — лазерами. Лазеры — очень перспективное дело. Читал в последнем номере «Науки и жизни»...
Мысли Глупца
Допустим, что построен «настоящий» социализм, в котором реализован принцип «от каждого — по способностям, каждому — по труду». Более того, допустим, что построен «настоящий» коммунизм (высшая стадия), в котором реализован принцип «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». Но поставим такие простые вопросы. Как установить, что данный индивид имеет такие-то способности и трудится в соответствии с ними? Где гарантии, что данному индивиду дадут проявить его способности? Где критерии распределения по труду и гарантии, что данный индивид имеет по его труду? Кто устанавливает, какие у данного индивида потребности? Кто и как решает, что потребности данного индивида удовлетворены? Говорят, что общество будет решать и регулировать. Но как?! Для этого же нужна устойчивая система регулирования. А это — определенный социальный аппарат, люди. Говорят, что сознание людей поднимется на высочайший уровень. Но ведь это не одноактная операция. Подняв уровень сознания для данной массы людей, его надо постоянно поддерживать. Надо учитывать меняющиеся условия, смену поколений. А это опять-таки определенная система воспитания людей и обработки сознания, то есть социальный аппарат. И немалый. А что все это будет означать на деле? А то, что у нас уже давно существует. Наша система давно на практике реализует упомянутые принципы коммунизма, которые кажутся прекрасными лишь в абстракции. На деле же чем полнее коммунизм, тем свирепее система организации общества. При Сталине мы были гораздо ближе к полному коммунизму, чем сейчас. Сейчас мы немного отступили. Но отступление это временное, как и все прочее.