Желтый Эскадроль

Я подошел к двери с номером 59 и толкнул ее – открыто. Зашел, скинул сапоги, мундир и прыгнул на кровать. Скорее, скорее узнать, что же в газете!

«Крупнейшая машиностроительная фабрика была разрушена в ходе подавления восстания сбоистов. Фабрика была оперативно передана Фонду для наискорейшего восстановления. Сбоисты из «Зеленого движения» были уничтожены. Военная машина, построенная на этой фабрике, называется хорошим средством возвращения территорий».

Маленькая статья. Никого не обвиняли, не было никаких точных данных. За звонким заголовком ничего не скрывалось. Значит, волноваться было не о чем.

Я бросил газету на пол и полежал несколько минут, глядя в потолок. Голова была пустой. Я не устал. Пора было отправляться на встречу, которая была назначена уже давно, но могла воплотиться только сейчас.

Через десять минут я зашел в модный милитаризированный культурно-художественный центр гляда «Элизиум». Он стоял неподалеку от вокзала. «Элизиум» был открыт самим Императором и назывался на старом языке вымершей расы. Император почему-то любил давать названия на мертвых языках, примерно по тому же принципу он назвал гляд. «Элизиум» снаружи напоминал груду серебряных блестящих камней, фигуру крайне непропорциональную и ломаную; все его стены были покрыты стеклом. Центр, несомненно, тоже отличался от типичного вида наших городов, но тем, что всех тошнило от одного взгляда на «Элизиум». Внутри меня встречал приличных размеров гостевой зал, который отличался чистейшим белым цветом и фонтаном лучей света, что рассекали стекла, которыми было облицовано здание.

Я подошел к стойке администратора, множество которых было расставлено в огромном зале, и обратился к стоящей там девушке в форме подпоручика:

– На каком этаже будет проходить презентация новых работ художника Емельяна Кудесникова? – произнес я и оценивающе осмотрел девушку. Наверняка многие бы сказали, что она красива, но я ничего примечательного в ней не увидел.

– На третьем этаже, господин генерал-майор! – девушка вытянулась, увидев мои погоны. Но улыбка на ее лице была типичной улыбкой для администраторов ее рода – слишком переигранная и раздражающая, механическая.

– Благодарю, – спокойно ответил я.

– Начало через сорок минут, вы прибыли как раз вовремя. Позвольте мне вам все показать!

– Прошу простить великодушно, я жду свою спутницу. Она скоро придет, вот нам двоим все и покажете, – я привычно улыбнулся одной стороной лица, наклонив голову. – Хотя нет, даже этого не стоит делать.

Девушку, видимо, эти слова расстроили, от нее не укрылась и моя усмешка.

– Позвольте хотя бы расс…

– О нет, я, пожалуй, пройдусь по залу. Тут так много картин и назидательных надписей. Ведь не зря вы их вешали?

– О, их не я вешала… Как вам угодно, – девушка сникла еще сильнее.

– Не волнуйтесь, мы вернемся именно к вашей стойке, – девушка вновь подняла голову, – но учтите: будете вести себя так мерзко, господин подпоручик, – предадите Эскадру. Солдату Воинства не подобает пресмыкаться ни перед кем. Но в вас есть и хорошее – ваша улыбка. Враг, которому вы вспорете живот, должен видеть перед смертью вашу красивую механическую улыбку. Ожидайте, – я махнул рукой и отправился бродить по залу, не узнав ответа подпоручика.

Я подошел к первому портрету от входа. Судя по надписи, это был Император Михаил Второй в мундире вице-адмирала. Он подбоченился рукой с адмиральским жезлом (всегда не любил эти палки) и тревожно смотрел куда-то вдаль, за грани портрета. Весь корпус его тела был вытянут в сторону его взгляда. Под ним было написано витиеватым подчерком часто встречаемое изречение из диалога с каким-то генералом, по совместительству, кажется, другом Императора. «Знаешь, доктрина ромейских царей – вещь основополагающая. Хватило одной мельчайшей мысли, не подкрепленной ничем, кроме жажды крови самой Ромеи, чтобы показать, что доктрина верна. Вот и жажда пришла к нам вместе с доктриной. Ко всем нам». До сих пор не ясно, зачем Император врал близкому другу об истинной цели доктрины. Но мы и не узнаем, Михаил Второй, как говорят, был слишком хитер. Впрочем, никому даже дела нет до того, как выглядел предок нынешнего Императора и про то, были ли вообще какие-то предки. Император есть сейчас, а остальное мелочи.

Далее был изображен Карканский. Генерал с чудовищным нравом, но удивительными боевыми талантами и познаниями в стратегии. Победы при Смольне и Вильне над Ликонией, а также при Луцке над Волынем, что немного западнее павших ромейских земель, возвели Карканского до небес, а он на этих небесах вырезал все население княжества Волынь за 18 месяцев. Расти было уже некуда, но он и не хотел, ибо был уже стар. По слухам, умер своей смертью лет пять назад, работая в Военной Администрации. Посидел спокойно за столом, и хорошо.

Картина отражала характер Карканского – темный фон с бурей и буро-черным небом. Генерал смотрел вдаль, хмуро сдвинув брови, его левая рука покоилась на карте, правая символично показывает кулак кому-то за гранью картины.

«От крови солдат пьянеет. Несется вперед с горящими глазами, весь раненный и вообще мертвый. Добежит до вражеской крепости, всех убьет, знамя водрузит и подумает: «Так ведь я умер на том холме. Точно! Мне же в сердце пуля влетела!» Посмотрит – из груди кровь хлещет. Крикнет: «Слава Эскадре!» да помрет».

Символично, конечно, но можно иронически вставить другую фразу Карканского: «Наши солдаты не заканчиваются».

Третьим был некий господин в строгом сером костюме. Он сидел на краю мягкого кресла. Высокий и тощий, с небольшой залысиной и впалыми глазами. Человек выглядел отчаянным и глядел с холста будто бы со слабой надеждой. Он глядел на меня так, будто только я один смогу выполнить его просьбу. Я никогда его раньше не видел, а потому он заинтересовал меня несколько больше. Его левая рука поддерживала голову, упираясь локтем в колено, а указательным пальцем правой руки изображенный просил тишины, прислонив его к губам. Рядом с портретом стояло очень много народа, благо он был подвешен довольно высоко и посетители «Элизиума» хорошо видели этого господина. Серая металлическая стена позади оттеняла сиренево-голубой тоскливый фон портрета, но рядом с ним было явно как-то неуютно. Я прошел сквозь толпу, плавно лавируя и толкая упорно стоящих, и оказался рядом с картиной.

«Реон Первый Ромейский», – прочитал я надпись.

Кажется, я не сразу сообразил, что стою недвижимо, вытаращив глаза, как и вся толпа. Страх! Ужас! Бездна! Ромейский царь! Я рассмеялся, сразу выводя из транса всех окружающих, которые неодобрительно на меня покосились. Но мой смех был нервным и больным, словно мне дали по зубам и я смеялся от боли. Я начал медленно отходить спиной от картины, мучительно глядя на тоскливое выражение Реона. Под ним не было цитаты, но она не была нужна: картина все лаконично высказывала. Хотя ромейских царей не каждый день увидишь. Но тут я на кого-то наткнулся. Этот кто-то остановил мое храброе отступление.

Я обернулся.

– Что, Искандар, боитесь давно умерших? – Елисса смотрела на меня, мило улыбаясь, без тени сарказма.

– Но вы же знаете, кто это, сударыня моя! – произнес я, сразу забывая про Реона.

– Знаю. Давно умерший, – она улыбнулась шире. – Я не виновата в том, что не знаю поучительных басен, которые вам в штабе рассказывают. Поэтому для меня великий и ужасный, – Елисса кивнула головой на картину, – Реон Ромейский, гордый ромейский царь, ничего не значит.

– Вам и хорошо, Елисса, что вы не знаете правды про нашего дорогого Реона.