Жемчужинка для Мажора

— Ты действительно настолько бесстрашная? — Внезапно глухо басит Соколовский, прожигая во мне дыры янтарным взглядом.

Он стоит возле одной из пяти комнат на втором этаже. Но внутрь заходить не спешит. Ждёт, пока я отвечу.

— Чего я должна бояться? — Хмурюсь.

— Нет, ты точно тупая… — Рычит недовольно и дёргает дверную ручку, скрываясь в одной из комнат.

Я остаюсь стоять посреди коридора и непонимающе хлопаю ресницами. Ибо на ровном месте просто… Обозвал и даже не мучается угрызениями совести! Меня ведь это задевает, ещё и как!

— Чего застыла? Идём! — Из комнаты высовывается чёрная макушка и тут же снова скрывается в её недрах.

Комната Глеба (а это точно она!) удивляет. Оказывается совсем не такой, какой я себе её представляла. Я всегда думала, что комната мажора будет заставлена кучей разных вещей, буквально под завязку ими забита. Но на деле Соколовский оказался аскетом — минимум мебели и два высоких книжных шкафа вдоль северной стены. А из личных вещей только гитара, стоящая в углу рядом с единственным зелёным растением в горшке.

— Ты умеешь играть? — Не сдерживаю любопытство. Подхожу к музыкальному инструменту и провожу пальцами по струнам. Спальню оглашает расстроенное звучание, намекающее, что гитару давно не брали в руки.

— Увлекался когда-то. — Бросает сухое, копаясь на полках книжного шкафа. Он даже не отвлекается от своего занятия.

Разве Глеба не волнует то, что я трогаю его личные вещи?

— Почему забросил? — Не отстаю я.

— Надоело.

— Сам учился или музыкальную школу посещал?

— Сам.

— Можешь сыграть что-нибудь? — Беру в руки гитару и сажусь на кровать Соколовского, надеясь, что он не против. Потому что иной мебели, куда можно присесть, тут нет.

— Слушай, седовласая, если не помогаешь, то хотя бы не мешай, а?

Между бровями парня пролегает глубокая морщинка. Губы сжаты в суровую линию. У него подмышкой две книги, на обложках которых написано что-то связанное с нужными нам темами. Свободной рукой брюнет отбирает у меня инструмент, который я так и не успеваю пристроить у себя на ногах, и возвращает его на место.

— И вообще, прежде чем трогать что-то, нужно спросить, или вас, деревенских, совсем не воспитывают?

— Уж кто бы говорил о воспитании! — Выдыхаю я и возмущённо подскакиваю с кровати. — Сам притащил меня к себе, и что мне теперь по углам жаться да помалкивать?

— Было бы неплохо, — слащаво скалится брюнет. — Сделай одолжение, будь добра. Давай ты будешь открывать свой ротик только по делу?

— Что ещё мне можно делать, а что — нет, ваше величество? — Язвлю, скрещивая руки на груди.

— Я же попросил! — Кривится Соколовский. — Только по делу! Хоть бы раз включила мудрую женщину, которая в тебе до сих пор спит, и забилась в угол или же помалкивала. Того гляди и отстал бы от тебя!

— Да неужели? — Недоверчиво щурюсь. — Ты бы от меня мокрого места не оставил, если бы я делала то, что ты от меня ожидаешь! — Всплёскиваю руками.

— Кто знает? — Философски произносит Глеб и разваливается на своей кровати, отложив книги в сторону. — Теперь уже и не угадаешь.

— Чего тогда разглагольствуешь не по делу? — Вскидываю брови, пребывая в состоянии сильного возмущения. — Озвучивай тему и давай готовиться. Раньше начнём, раньше закончим.

Брюнет, опираясь на локоть, полулежит на кровати. Заинтересованно склоняет голову в бок. Сканирует долгим, изучающим взглядом, после чего выдаёт хриплое:

— Иди сюда. — И хлопает ладонью по мягкому одеялу рядом с собой.

— Ещё чего! — Испуганно отшатываюсь назад. — Мне и без того хватает кошмаров с твоим участием!

Соколовский весь мрачнеет. Даже странно каменеет. На его лицо падает тень, несмотря на то, что в оба окна с западной части падает солнечный свет. Мне становится ещё страшнее, ведь взгляд парня меняется. Становится опасным.

Он грациозно поднимается с кровати, напоминая хищника на охоте. Медленно обходит меня по кругу, а затем начинает оттеснять к стене, загоняя в угол. Я пячусь назад, чувствуя, как руки начинают мелко подрагивать. Понимаю, что меня загоняют в тупик, словно добычу, но бежать мне всё равно некуда.

Но не сделает же он со мной ничего, правда ведь? Пугать — пугает, но здравый рассудок ещё никто не отменял, верно? Или..?

Охнув, упираюсь спиной в стену. Соколовский впечатывает ладонь рядом с моим лицом. Янтарные глаза испытующе выискивают что-то моём выражении. Впиваются в каждую чёрточку. Я сглатываю, слыша хриплый бас:

— А кто снится тебе не в кошмарных снах? Краснов твой? — Вибрирующе рокочет голос мажора, отдаваясь у меня в грудной клетке. Заставляя дышать через раз. — С ним ты можешь спокойно болтать и улыбаться ему? Его ты можешь благодарить за спасение? Звонить ему сама? Отвечать на сообщения?

— Глеб… Я не…

Кладу дрожащие ладони на грудь парня, ощущая, как та вздымается от его рваного дыхания. Как Соколовский вздрагивает от моего касания. Пытаюсь оттолкнуть, но с таким же усилием я могу пытаться сдвинуть с места гору.

С ним явно происходит что-то странное! Он никогда раньше себя так не вёл. Не приближался настолько близко!

Но парень, будто не слышит меня. Продолжает свою пластинку:

— И чем же вы там занимаетесь? В твоих снах? — Голос парня обманчиво спокойный, но я всем нутром чувствую опасность. Даже мелкие волоски на коже встают дыбом. — Чем вы вчера занимались, Арина?! — Глеб резко повышает тон, чуть ли не рыча, когда не слышит ответа.

— Что? Ничем мы вчера не занимались! — И тут я понимаю, что Соколовский не мог знать, что я вчера была с Красновыми. — Стоп! Погоди! Откуда ты…?

Вскидываю взгляд и натыкаюсь на бездонный золотистый омут. Проваливаюсь, тону в нём. Слова застывают на языке, когда мажор склоняется, обдавая меня своим горячим дыханием.

Внутри всё сжимается в предвкушении чего-то. Обмирает. Я даже дышать перестаю, заворожено глядя на лицо брюнета. Лицо, которое поглотила борьба. Такая, словно он борется сам с собой.

— Глеб?.. — Не то спрашиваю, не то выдыхаю я. В голове пусто. Белый лист. Мысли испуганно разбежались по углам, оставляя лишь эмоции.