Жемчужница

Такое сравнение было диким, но ничего более полного и правильного мужчине в голову не пришло.

– А ты разве не соскучился? – вдруг отозвалась Алана, смотря на тритона с ласковой улыбкой. – Меня всегда удивляло, как долго ты можешь находиться на суше, разве ты не чувствуешь, как… – но Лави, сжав кулаки, грубо перебил её:

– Не твоё дело, ведьма, – и, скривившись, зашагал в сторону домов, хмуро поглядывая на спокойное море.

Алана тяжело вздохнула, но на лице её не было ни грусти, ни горечи – лишь досада, словно бы девушка не могла никак найти способ подступиться к Лави, хотя ужасно этого хотела.

Тики при виде этого поморщился и вскинул руку, как будто хотел совершить какую-то пакость, но русалка качнула головой и мягко погладила его по ладони.

– Не надо, – тихо попросила она. – Мы оба знаем, что я виновата, но я не буду больше цеплять на себя всех пиявок. Он мог бы обрести меня, но он ведь даже слова мне не сказал о том, кем является, а ведь нам обоим стало бы от этого куда легче.

Рука мужчины тут же безвольно упала вдоль тела, и Микк вздохнул.

– Ладно… Как скажешь.

Алана тепло ему улыбнулась и потянула за руку к селению, где уже, кажется, начинались потихоньку гуляния.

– Изу! – позвала она вновь ускакавшего к морю мальчика. – Идем, рыбка моя, нам пора!

Что характерно, послушался ребенок сразу – вскочил, хотя до этого сидел на корточках и, кажется, собирал какие-то интересные камушки, и стрелой полетел в «родителям», спотыкаясь и сжимая что-то в кулачке.

Мана не сдержал смешливой улыбки, наблюдая за тем, как Тики рассказывает ему про янтарь, и сам направился в таверну. Эти трое будут идти еще явно долго, а комнату им взять стоит.

Тим, до этого мирно устроившийся в волосах Неа (они отчего-то подружились за последние несколько дней), плавно перелетел на плечи Изу, обвивая хвостом и крыльями его шею и плечи, и мальчик рассмеялся, щурясь и пряча цветные ракушки в карман.

Мана заставил себя не думать о том, как красиво растрепались пряди брата, как ужасно хотелось прикоснуться к ним, потянуть за кончики, как когда-то давно (несколько недель назад), и мотнул головой, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы не заблудиться среди народа.

В таверне и правда было уже много людей, так что им несказанно повезло успеть, буквально, оттяпать три комнаты из длинных ручек одной пышной дамы, которая так и норовила навалиться на Неа своей объёмной грудью. Мана был готов, если честно, с кулаками на неё броситься, но, о духи, куда ему бросаться? С обожжённой-то рукой?

Да и брат, что б его, оказался хорош: улыбался он этой женщине так сладко, что аж зубы сводило.

Тики с Аланой и Изу и правда пришли тогда, когда комнат уже не было, но их ждал плотный ужин за одним из столов, куда они тут же и присели, извиняясь за опоздание.

Трапеза пролетела быстро – Алана долго восхищалась запечённой со специями и грибами внутри курицей, обругала тушеную рыбу и чуть не объелась пирожков – благо Микк посоветовал ей притормозить, а то потом можно и из-за стола не вылезти. И надо сказать, хоть сначала девушка на него и обиделась, но в итоге расхохоталась, когда он оказался прав.

– Вот видишь, – назидательно протянул мужчина, когда она поднялась только со второго раза и длинно вздохнула, принимая совершенно страдальческий вид. – А я с тобой еще потанцевать хотел…

На этом русалка подобралась тут же. Мана лукаво прищурился, когда она отвела смущенный взгляд от Тики, и подмигнул ей, улучив момент.

Уж очень хорошо он помнил, как эти двое, поглощенные друг другом, даже не заметили, как Изу от них ретировался.

– Потанцу-у-ешь еще, – беспечно хлопнул его по плечу прошедший мимо них Неа, спешно пробирающийся к выходу. – А коли не наша сиятельная русалка – так тут толпа желающих с тобой потанцевать сыщется!

– Вот и разделите эту толпу на двоих, – Алана махнула рукой и плеснула в старшего Уолкера водой, слетевшей с кончиков ее пальцев.

Неа тут же встрепенулся, отряхиваясь от капель, и хитро сощурился, ничего, однако, не говоря, и, махнув рукой, растворился в толпе, рождая в Мане ужасное чувство… ревности? Куда он пошёл? Неужели всё-таки и правда вновь напьётся и примется танцевать со всеми, кто предложит? Или… или… или…

– И не буду я ничего делить, – оскорблённо протянул Тики, отвлекая мужчину от собственных переживаний, и погладил тут же заалевшую Алану по животу. – Лучше тебя подожду, и потом повеселимся, – улыбнулся он как-то мечтательно, и Мана (отвлекаясьотвлекаясьотвлекаясь) вновь залюбовался тем, каким же ярким и мягким стал его брат рядом с этой девушкой. Изу рядом согласно закивал, скармливая Тиму очередной кусок мяса (он точно был духом?), и Алана закатила глаза, словно не понимала такого желания.

– Ну хорошо, тогда ждите, когда я начну ходить, а не переваливаться, – фыркнула русалка, метая взгляд в сторону Лави, засмотревшегося куда-то в потолок, и незаметно (только для тритона, однако) перенесла водяными нитями увесистую котлету ему на тарелку, оставаясь совершенно невозмутимой.

Мана едва удержался от смешка и уткнулся в свою собственную тарелку, не желая еще раз попасть под раздачу от своенравного мальчишки, которому было четыреста лет, но который вел себя глупее, чем четырнадцатилетний подросток.

Не сразу заметивший перемену Лави, увидев лишнюю котлету в своей еде, как-то недоуменно и совершенно растерянно нахмурился. Снова. Потому что, по правде говоря, подобный казус с трапезой происходил не впервые, а раз, наверное, уже в десятый за последние только пару дней. Русалка подкармливала тритона в своей незаметной манере, из-за беспокойства по поводу его худощавости и впрямь смахивая на добрую тетушку, а Мана и Неа, Изу и Тики всеми силами старались не выдавать своего веселья относительно его искреннего недоумения.

И право слова, наблюдать за парнем было так забавно, что Мана уже и не обижался за обожженную руку.

В этот раз, однако, ученик Книгочея превзошел все ожидания мужчины. Словно устав бороться с чем-то неизбежным, он перевел взгляд на младшего Уолкера, только заметив снедь в своей тарелке, и каким-то убитым голосом тихо спросил у него:

– Откуда у меня лишняя котлета? Я же…

Мужчина вскинул брови. Выдавать русалку он не собирался, естественно, а потому, поднявшись из-за стола, нарочито положил именно обожженную руку тритону на плечо и участливо заглянул ему в лицо.