Жемчужница

— Ты считаешь меня виноватой и в этом? — неожиданно едко поинтересовалась девушка, хмыкая и не отводя взгляда от горизонта, где солнце уже опало в море, окрашивая небо в кровавые оттенки.

— А кого мне ещё винить? — закатив глаза, спросил Лави, чувствуя, как эта злость вновь поднимается в нём. — Ты выжила, ты одна выжила и никого не спасла, хотя могла это сделать, — жёстко припечатал он, поджав губы и ожидая, что ведьма взбеленится, разозлится, как-то выйдет из себя.

Если он сможет заставить её использовать свою силу, Тики ему поверит? Поверит, что эта зубатка опасна?

Однако Алана лишь вздохнула, да ещё и так устало, словно вся эта тема ужасно вымотала её.

— Ты так похож на маленького ребёнка, который не знает, куда выплеснуть свою ненависть, — спокойно проговорила она, и Лави крупно вздрогнул, бешеными глазами уставившись ей в макушку и заставляя себя успокоиться. — Ты не пробовал, не знаю, ветки ломать? — Алана повернулась к нему, мило улыбаясь, и эта улыбка выбесила так сильно, что хотелось наконец просто выбросить эту мразь на берег и хорошенько приложить о камни.

Как. Она. Смеет. Такое. Говорить.

Лави почувствовал, как с волос сыпятся искры, с тихим шипением тая в воде, и резким движением вцепился в шею даже не поведшей и бровью ведьмы, словно она только этого и ждала. Лишь прикрыла веки с каким-то не читаемым выражением, и внутри у парня всё вспыхнуло подобно жертвенному костру.

— Ты лишила меня семьи, дрянь, и даже не пыталась никого из них спасти, — прошипел он, надавливая на её шею, ощущая кожей трепещущие жабры, мерно бьющуюся жилку и всматриваясь в это бледное ничего не выражающее лицо.

…интересно, она с таким же равнодушием наблюдала за тем, как убивают всех её братьев и сестёр?

— Так что не смей что-либо говорить мне, поганая пиранья, — прошипел Лави, приближаясь к её лицу, словно пытаясь высмотреть в нём что-то, но ничего не было ни в длинных ресницах, ни в изгибе бровей, ни в плавных губах.

Алана была подобна леднику, застывшей скульптуре, кукле.

И — вдруг она приоткрыла глаза.

И — Лави затопило.

— Почему ты думаешь, что я не пыталась? — тихо спросила она, и голос её был спокоен и размерен, но глаза… в глазах… словно поселилась бездна. И в этой бездне исчезало всё: и корабли, и океан, и весь мир.

— Да потому что все они сдохли!

Лави шумно втянул носом воздух, набираясь храбрости противостоять девушке, но все-таки отпустил ее шею, позволяя вдохнуть.

Это было нужно им обоим для продолжения спора.

— Но я пыталась, — Алана пожала плечами и села, рассеянно загребая воду ладонью и гладя теперь не на него, а перед собой. Она облизала как будто бы пересохшие (и задрожавшие) губы — и хмыкнула. — Я много раз пыталась, и каждый раз мне жгли кожу до костей! — тут ее голос стал выше, громче, и в итоге она спрятала лицо в ладонях, замотав головой. — Каждый раз меня пугали и дразнили огнём! Однажды даже подвесили над костром как самую настоящую рыбу! С чего ты взял что я не пыталась?!

Сорвавшись на крик, она подняла глаза на Лави, и тот увидел, что она плачет. По ее щекам катились слезы, похожие на маленькие прозрачные бусинки, которые падали в воду и растворялись, смешиваясь с усилившимся прибоем. Океан словно услышал ее плач и попытался так защитить и утешить.

Лави замер, не смея двинуться, и отчего-то, неотрывно глядя ей в лицо, вспомнил одну из сказок Поднебесной про русалок. В этой сказке их звали жемчужницами — как ракушки, которые создают жемчуг — из-за их слез.

Война ведь началась из-за того, что русалка приносила благополучие и могла сделать богатым, но богатство было далеко не в ее слезах, целебная или разрушительная сила которых доступна была далеко не всем.

…и почему он вообще он об этом подумал?

Потому что охотники схватили его отца и семью из-за блеска их плавников и чешуи, которые не тускнели со временем, даже отделенные от тела? Или потому что думали, что русалки плачут жемчугом, а тритоны — может, и подрагоценнее чем?

Никто ведь не был виноват в том, что охотники захватили их, кроме этих самых охотников.

— Я пробыла там целый месяц, Лави, — так и не дождавшись от него никакого ответа и, видимо, даже на него не особенно надеясь, вдруг произнесла Алана. — Целый месяц вдали от океана и без воды. Я не могла использовать магию, — горько выдохнула она, — даже просто водную — не то что вскипятить кровь у них в жилах. И никто из нас этого не мог.

Лави замер, ощущая, как кровь в жилах стынет, как голову у него кружится, как кончики пальцев покалывает, и завертел головой, отказываясь верить, не желая верить, заставляя себя не верить.

Она лжёт! Она просто притворяется! Просто давит на жалость!

— Тогда как ты выжила?! Как ты спаслась?! — бешено вскрикнул Лави, вскакивая и разбрызгивая воду в разные стороны.

…перед глазами вдруг нарисовалось, как маленькая снежноволосая русалочка, покрытая солёным налётом и вся в ссадинах да глубоких ожогах, смотрит вперёд с испугом на бледном лице.

…она не могла равнодушно наблюдать.

Потому что разве равнодушные убийцы плачут, когда вспоминают свою семью?

А Алана плакала. Слёзы так и продолжали капать с её подбородка, а в ее глазах бушевала та самая бездна, в которую засасывало весь мир.

— Рогз… твой отец… он был последним, — сипло заговорила девушка, схватившись за волосы, и Лави крупно вздрогнул от этой непривычной картины. — После того, как убили Издена, он нарочно свалился в его кровь, чтобы насытиться, и использовал оставшиеся силы, чтобы выкинуть меня на улицу, а там… — Алана вдруг бросила на него пустой взгляд и едко ухмыльнулась, вновь становясь похожей на безумную ведьму, которая топила корабли и убивала людей, громко хохоча. — А там мне оставалось лишь только бежать.

Парень шумно вздохнул и опустился на землю рядом с ней, чувствуя, что пришел просто в совершенный ступор. Он не знал, что ему сказать или сделать, потому что… потому что…

Потому что жрицы не должны лгать, вообще-то, а даже если и лгали — Алана не была похожа на лгунью. Только не сейчас, когда взгляд у нее как у ведьмы из морской пучины, на эту морскую пучину и похожий. Солжешь ли в таком состоянии, вот вопрос.

Ну конечно нет — вот ответ.

— Н-но тогда… тогда как вас вообще схватили? — то, что голос у него дрогнул, Лави понял уже только тогда, когда задал вопрос. Да и вопрос он задал как-то… неосознанно, словно любопытство обогнало разум.