Жемчужница

Как-то раз, пару дней назад, аккурат на следующий вечер после беседы с тритоном, Алана видела Неа и Ману. Она хотела искупаться — потому что могла наконец ощутить ласку морской воды, а не потому, что ей это было необходимо, — но заметила, что братья стоят в по пояс в воде, обнаженные, как раз там, где она хотела поплавать.

Они целовались, тесно сплетаясь в объятиях, и волосы Маны — длинная черная грива, совсем как у Тики (бывшего словно слиянием этих двоих, хотя они не родня друг другу) — стекала по спине мужчины могучим сияющим водопадом.

Конечно, Алана покраснела и как можно скорее убралась вон — она не желала мешать этим двоим, наконец разобравшимся в себе и друг в друге, и уж тем более не хотела подсматривать за ними или подслушивать их разговоры. Она просто была рада за них и старалась не краснеть, когда кто-то из них появлялся на горизонте.

О том, что близнецы помирились, она знала наверняка — и поделилась этим радостным событием с Тики (явно, впрочем, смекнувшим и без нее). Ведь душа Маны, слабая и словно бы растекающаяся, рассыпающаяся — она стала сильнее и ярче, а вот темная дымка у Неа в груди исчезла, открыв его ровное светлое сияние.

Сияние души настоящего императора.

В тот же день, когда Алана увидела их… вместе — они были словно единым целым. Чем-то настолько органичным, что это нечто не хотелось разъединять.

И душа у них как будто была на двоих одна.

Алана была невероятно рада за них, а потому сразу же, как представилась возможность, кинулась на Неа с объятиями, шепча ему, какая же у него красивая душа и как ей приятно смотреть на неё. Мужчина в ответ задорно подхватил её, закружив в воздухе (юбка ханбока запарила словно крылья птицы), и неожиданно поблагодарил её, после чего опустил на землю и, лукаво прищурившись, прижал к себе под недовольное ворчание Тики, которому явно не нравились такие близкие отношения девушки со старшим Уолкером.

Но разве она могла что-то с этим поделать? В ней постоянно что-то загоралось, когда она видела близнецов, и это что-то, скорее всего, было любовью и радостью. Потому что не любить братьев (а они ещё были и младшенькими!), какими бы противными они не были, было просто невозможно.

О чём однажды Алана Тики сказала — а тот надулся и даже, кажется, слегка обиделся, отчего пришлось заставлять себя не рассмеяться в голос. Микк иногда был таким ребёнком, что девушку просто неимоверно умиляло.

Ушей достигло мягкое бормотание океана, вновь показавшегося из-за холмов, и Алана счастливо прикрыла глаза, погружаясь в окутывающую нежность своего господина, соскучившегося по ней за все это время.

Но, конечно были не только близнецы и не только Изу и Тики. Кроме них был еще Лави — ее последний самый близкий родич помимо отца.

Который, кажется, перестал ее ненавидеть и презирать.

Потому что после того, как Алана ему объяснила и рассказала, он окончательно перестал отставлять в сторону тарелку с едой, как только в ней оказывалось что-нибудь лишнее. По мнению девушки, тритон слишком мало ел, и она всячески старалась его подкормить. К сожалению, сначала Лави выкидывал все, что она подкладывала ему, а потом — ел с таким видом, словно в него это впихивают.

Теперь же… теперь — он тоже ел, но это было уже иначе. Как только он обнаруживал яблоко у себя в кармане или какие-нибудь ягоды (или кусок сыра и шмоток сала — о, Алана не представляла, как Неа и Тики его ели, потому что оно было ужасно, но Лави это сало тоже нравилось), то только хмыкал как-то… как-то незлобно — и кивал головой, словно благодарил.

И это безумно грело. Девушка сразу ощущала себя счастливее и спокойнее, потому что много лет они были знакомы, и все это время Лави ее ненавидел. А сейчас — он больше не стремился убить ее и не наслаждался ее мучениями. Он просто был. И уже даже этого для спокойствия ей было достаточно.

Ведь даже… даже если они не подружатся — даже если Лави не сможет простить ее — она просто будет знать, что от Рогза кто-то остался.

У Элайзы была семья и остались потомки, но Элайза была ей родной сестрой, а с Рогзом матери у них были разные, но в то же время… О, Розг относился к ней куда трепетнее, чем все остальные семь братьев вместе взятые! И поэтому любила она его больше всех. И какое же счастье, что линия Рогза продолжится тоже!

Океан завторил ей мягким шелестом волн, бьющихся о каменистый высокий берег, и до самого привала Алана перешептывалась с ним, выглянув из кареты и иногда напевая какие-нибудь песни. Изу смотрел на неё в такие моменты с восхищением, и девушка смущалась, не понимая, чем заслужила столько восторга от этого мальчика. Душа-светлячок ребёнка мягко искрилась, когда он затаив дыхание вслушивался в русалочьи колыбельные, и на лице его было столько лучистой радости, что Алане хотелось тотчас же обнять его.

Что она, в общем-то, всегда и делала: кидалась на вздрагивающего Изу с объятиями и нежностями, а тот неизменно ластился к ней, при этом ведя себя так осторожно, словно его могли в любой момент оттолкнуть. И даже душа его пугливо вспыхивала, подтверждая мысли Аланы.

Лагерь разбили уже вечером, когда солнце скрылось за горизонтом, а по небу рассыпались звезды, и океан заманивал искупнуться и порадовать его своим присутствием. Берег здесь был, в основном, скалистый, а потому к морю выйти было сложно, но Тики специально остановился рядом с небольшой рощей, расположившейся на пологом холме, по которому можно было спуститься к воде, не переломав себе ноги.

А потому первым делом Алана, предупредив Микка, поспешила к своему господину.

Изу же, по новой традиции, устремился за ней, взяв за правило всегда сопровождать ее в таких вот походах. Началось это давно, но развернулось в полную мощь тогда, когда Алана набила себе уйму синяков и ссадин посредством ударов о камни. В тот вечер малыш за нее ужасно беспокоился и, кажется, оказался не до конца убежденным даже после слов Тики, который каким-то чудом угадал ее собственную отговорку.

В общем-то, такая милая охрана Алане очень нравилось. Она не стеснялась сращивать хвост при Изу, а тот смотрел на нее с непрекращающимся восторгом в такие моменты, и это вселяло в нее уверенность.

…нет, Тики тоже смотрел на нее с восторгом, и против его компании девушка ничего не имела, просто это было очень, очень смущающе. Алане сразу хотелось, чтобы он прикоснулся к ней, но она стыдилась своих шрамов, не настолько заметных на ногах (они были тонкими как нити из-за слез Миранды, которую девушка мысленно неустанно благодарила), как на хвосте, а мужчину обижал ее стыд. Кроме того, она боялась плавать при нем, потому что не хотела, чтобы он счел ее неуклюжей рыбиной.

Это был замкнутый круг какой-то, если говорить прямо, но Алана совершенно не знала, что ей с этим делать, а потому… потому они с Тики почти никогда не купались вместе.

Не то что бы ей было очень грустно от этого факта, но всё-таки, стоило лишь задуматься, как хотелось смеяться.

Изу опасливо коснулся поверхности океана ладонью, словно боялся, что тот сейчас его утащит на дно, и Алана, заулыбавшись, уселась рядом с ним, сращивая хвост (она осталась лишь в рубашке, чтобы не смущать малыша своим видом), после чего подозвала воду, и та тут же поднялась до пупка, смачивая траву и каменистую землю. Мальчик же тут же вцепился ей в плечо, пугливо подпрыгивая и всматриваясь в песок, будто пытался найти в нём-то что-то.