Жемчужница

Каким будет этот ответ? Что Адам думает на этот счет? Почему он никак не пресек ничего? Мыслей Маны, поползновений Неа…

— Вы мои дети, Мана, — однако снова спокойно произнес отец и ласково и совершенно не фальшиво улыбнулся. — И в первую очередь вы — семья друг другу, а потом уже кому-то еще. Вы ведь единое целое, — здесь он мечтательно прикрыл глаза, — как мы с Майтрой. Вот только у нас с Майтрой другие чувства и мысли были, понимаешь? Мы нашли свои судьбы порознь, а ваша судьба — быть целым, и если так, я не хочу и не буду мешать этому, ведь главное — это…

— …то, что мы счастливы и здоровы, да? — мужчина растерянно взъерошил себе половы пятерней и наконец ответил на улыбку без принуждения.

— Да, это так, — Адам покровительственно кивнул — и вдруг шкодливо подмигнул ему, совсем как мальчишка, а не почтенный император великой Поднебесной. — Да и потом — неужели ты думаешь, я не знал, по какой такой причине Неа всегда заваливается именно в твою комнату и спать, и болеть, и даже ужинать?

Мана подавился воздухом, чувствуя, как нещадно заливается краской чуть ли не по самые плечи, и протестующе замычал, бешено отскакивая от отца и дико смотря на него.

— Т-ты, т-ты!.. — залепетал он, не в силах ухватить за хвост ни одно из слов, проносящихся в голове и разбегающихся во все стороны. — Как тебе не стыдно! — в итоге обескураженно воскликнул мужчина, всплескивая руками и дрожа всем телом от смущения.

Адам, однако, лишь вздохнул с таким видом, словно все-все-все ему было известно (хотя что это за «все» такое?!), и понимающе покачал головой.

— Это как вам не стыдно, — спокойно протянул он с таким видом, словно… словно… словно издевался над ним! Хотя почему это «словно»? Явно же именно это сейчас и происходило! Мана в отчаянии закрыл алое лицо ладонями, надеясь хоть так закрыться от лукавого взгляда отца, но тот вдруг прыснул: — Хотя я понимаю, — со знанием дела пропел он, и Мана еле удержался от того, чтобы сжаться в комочек и спрятаться под кроватью. — Молодость, Неа, все дела…

— Хватит! — пискнул мужчина в итоге, заставляя Адама всё же рассмеяться и похлопать его по плечу.

— Если серьезно, — старик поиграл бровями и ухмыльнулся, — то делайте что вздумается, мне без разницы. Здоровы — здоровы, рады — рады, а чем вы там занимаетесь — это ваше дело.

Мана поспешно закивал и прикусил губу, борясь со своим смущением. Прав был Неа — отцу они в любом виде будут милы, а он сам — дурак просто мнительный, который привык, что его холят и лелеют и все ему разжевывают. Тики вон за собой целую чету сирен приволок — а родителю только того и надо, сидит и ручки сложил, радуется.

— С-спасибо, пап, — румянец даже не думал сходить, и Мана побольнее прикусил губу. — Я… просто…

— Ты просто не самый бесшабашный отпрыск императорской четы, и тебе требуется родительское благословение, — понимающе кивнул Адам, не переставая улыбаться. — Так вот, я вас с Неа благословляю, понятно?

Мана поспешно закивал — и тут уж просто не смог сдержать улыбки.

— Да, да, конечно, пап, я… — отец прервал его поднятием руки.

— Все хорошо, Мана, — убедительно произнес он, глядя ему точно в глаза. — Все отлично. Мне не так плохо, как могло бы быть, Тики счастлив — а уж тем более наконец воздать по заслугам своему конкуренту, вы с Неа пришли к равновесию, морские ворота открылись спустя почти полтысячелетия, и даже у Вайзли глаза как будто засияли ярче. Тебе не о чем беспокоиться, право слова.

Мана снова ощутил, как слёзы так и норовят вырваться сплошным потоком, и поспешно вытер глаза, не желая выглядеть ещё большей размазнёй, чем уже явно выглядел, однако отец на это его движение лишь понимающе улыбнулся, словно и сам хотел расплакаться здесь следом, хотя никогда особо не отличался слишком нежным нравом.

— Спасибо, — выдохнул в итоге мужчина, порывисто обнимая Адама и заставляя его от неожиданности удивлённо хохотнуть, и тут же прижать к себе на пределе своих сил.

Густой запах лекарств и сладковатых гибискусов забивался в нос, и Мана желал не обращать на это внимания, потому что отец сейчас был рядом с ним, и он был жив.

Однако все же через несколько минут Адам зашёлся кашлем, откинулся на подушки с кривой улыбкой, будто ему самому меньше всего хотелось показывать свою слабость кому-либо, и Уолкер, прекрасно понимая его в этом, покинул покои, напоследок не удержавшись и ещё раз крепко обняв хохотнувшего мужчину.

Дворец погрузился в сонную ночную тишину, и в галерее с картинами, понятное дело, никого уже не было, но Мана всё равно остановился у портрета Элайзы, всматриваясь в её серые добрые глаза и длинные рыжие косы. Её улыбка иной раз напоминала улыбку Аланы — такая же лукавая и словно бы спрятавшая в себе что-то невероятное мудрое и сокровенное, что-то, что было известно лишь ей одной, и смотреть на неё можно было целую ночь — как когда Мана и делал. Он забирался сюда с одеялами и подушками, прятался у колонн, захватывал с собой какую-нибудь книгу и сладости с кухни, пока служанки не обращали на него внимания, и часами разглядывал профиль первой императрицы, пытаясь разгадать эту тайну, пытаясь понять это самое сокровенное, но в итоге всё всегда сводилось к тому, что Неа, понявший, что брат вновь где-то пропадал, находил его, пристраивался рядом, через несколько минут засыпая на плече или коленях, и они до самого утра, переплетясь в тесный комок, видели сны под мелодичный шум прибоя.

Мана рассмеялся, мотнув головой, и направился дальше по галерее, чтобы через несколько пролётов, лестниц и коридоров добраться до своих покоев, где сопел близнец, всё ещё явно не заметивший его отсутствия.

С легким сердцем потянувшись и устроившись рядом с Неа, мужчина уже было закрыл глаза и чуть приобнял брата за талию, как вдруг тот порывисто чмокнул его в макушку, перевернулся и подмял под бок. Мана только и успел глухо рыкнуть и без особого успеха взбрыкнуть.

— Ну что, поговорил с отцом? — лениво поинтересовался брат между тем, поглаживая его по плечу и легко целуя в шею.

Уолкер откинул голову на подушку и без лишнего энтузиазма проворчал:

— Ничего-то не скроешь от тебя, да?

Близнец коротко хмыкнул.

— Коне-е-чно, а ты как думал? Ну и что? — надо отдать брату должное, голос его не дрогнул ни разу, Мана даже заслушался. И не только заслушался — если бы он не знал своего близнеца как облупленного — даже поверил бы ему. Вот только Неа — это Неа, и Мана знал его слишком уж хорошо.

— Тебя же это не беспокоит? — лукаво усмехнулся он, дразняще поигрывая бровями. Ну не все же Неа над ним издеваться, надо когда-то хоть разок поменяться ролями!

— Рассказывай уж давай, — брат мотнул лохматой головой и разулыбался — как знал, паршивец, что прав окажется. Неужто настолько хорошо отца понимает, что с самого начала и не рисковали они ничем?

Мана зажмурился, воскрешая в памяти ту первую сцену между ними в гостинице, когда Неа полез целоваться, и прикусил изнутри щеку.

Кажется, они только вернулись, а он вот уже скучает по этой кочевой жизни. Даже не думал никогда раньше, что это может его так привлечь, а теперь вот… скучает, надо же.

Славные были деньки.

А особенно хорошо было то, что запаха смерти в то время было намного меньше.

Или это он просто был слишком занят, чтобы поддаваться опять своему безумию?..

Надо себя чем-то занять и здесь.

— Да нечего рассказывать, — усмехнулся он, отгоняя от себя эти мысли. — Отец счастлив, если счастливы мы с тобой, вот и все. Потому что мы его дети, и он любит нас. Знаешь, — здесь мужчина приподнялся на локте, — его, кажется, веселит даже перспектива драки между Тики и этим Говардом.