Жена Эмина. Его наследник

– Эмин, что теперь нам делать? Они вернутся, да?

– Я не знаю, - процедил беспомощно.

«Но обязательно узнаю», - пообещал себе. Я был без понятия, как зовут его жену. Я редко ее видел, да и будем честными: мало кто знает, как зовут мою жену. А если знают, то лишь благодаря ее отцу Анархисту. У нас ведь необычный случай: это не она вышла замуж за Шаха, а я женился на дочке влиятельного папаши. Как оказалось.

– Умоляю, Эмин, - зарыдала вдова, напоминая о себе, - спаси хотя бы наших… моих детей! Вадим сказал, что ты не оставишь нас в беде. Вадим… боже мой, он мертв.

Меня передернуло от ее воплей.

А я так смогу? Просто уйти из жизни своей семьи, доверив их судьбы левому мужику, как Вадим доверился мне?

Дамиру я их точно не доверю. Не получится, и от осознания причины этого мне хотелось лезть на стену. Я зажмурился, вспоминая тот день. Дамир ворвался в мой дом, будто ему было нечего терять.

Диана не знает, но в тот день так оно и было.

– Эмин, мой мальчик, у меня не так много времени. Ты должен меня выслушать.

Перед этим Алиев вжал меня в машину, нехило напугав Диану и детей, а затем старик резко ослаб. Диана все это видела. Помню, как она прятала Эльмана, а затем вернулась за Камалем, спешно забрав его из машины.

А я ведь тогда истинно верил, что в пансионате среди сверстников ему будет лучше, чем с фактически чужими людьми. Камаль едва не угробил моего сына. Маленького и беззащитного, я мог не успеть довезти его до больницы.

Конечно, я выбрал сына и предпочел оградить его от Камаля. Родители выбирают своих детей. Всегда и во всем.

Когда Диана спрятала детей в доме, я решил выслушать Дамира.

– Поедем в клинику к моему знакомому, - процедил я, - и только после его результатов я поверю в твое отцовство.

Дамир согласился сразу. Этим же вечером пришел результат - не один, мы провели много исследований. Шизофрения передалась мне от Анархиста, что поделать. В тот день я впервые увидел в Алиеве не соперника и не врага.

А вроде бы отца. Только без душещипательности, ведь внутри все равно ничего не шелохнулось. Даже когда он решил поведать мне причину, почему он объявился в моей жизни так поздно.

– У меня рак.

Я не проронил ни слова. Только схватил бокал с водой, который заботливо принесла маленькая, и осушил его залпом. Мы сидели в моем кабинете, Дамир похвалил наш дом и работу Дианы как дизайнера.

– К Новому году в оставшихся помещениях завершат ремонт, - выдавил я зачем-то.

Все, что касалось работы Дианы, меня до сих пор бесило. Маленькая так сильно к этому стремилась, а Дамир способствовал этому, видимо, чтобы сделать еще одно доброе дело перед своей кончиной. Не иначе.

Не дождавшись от меня ответа, Дамир продолжил:

– Боюсь, я не доживу. Говорю же, рак.

В кабинет вошла Диана, и мы синхронно замолчали. Она поинтересовалась, как быть, и может ли Камаль остаться дома и не ехать в пансионат. И смотрела при этом она на Дамира, будто Алиев мог отговорить меня от уже принятого решения.

Она ушла, и я спросил:

– Это точная информация?

Я моргнул, вчитываясь в серые глаза напротив.

– Да, Эмин. Рак поджелудочной железы. Эта дрянь проходит без симптомов вплоть до крайней стадии. Пока не появятся множественные метастазы или опухоль не поразит желчные протоки. Самая тихая смерть.

– Сколько времени осталось?

– Возможно, до Нового года протяну. Врачи обещают. Но не факт.

– Диана знает?

– Нет, Диана не должна знать. У нее сейчас другие заботы. Дети, работа, социализация, - помолчав, добавил, - хочу уйти тихо.

– Поэтому мне сказал?

– Кому, как не единственному сыну?
– улыбка коснулась вмиг постаревшего лица, - я пришел сдаваться, потому что иначе бы ты не позволил мне видеть внука.

Я тихо выдохнул. Смерть второго отца. Теперь уже родного, только от этого ни холодно мне, ни горячо.

– О чем думаешь, Эмин?

Я наклонил графин, налил второй стакан воды. Дамир отказался. Наверное, ему и вода в горло не лезла. Какого знать, что грядущий Новый год – последний в твоей жизни?

Перед глазами всплыло лицо Дианы. И бессознательная любовь к ней. Неосознанная. В плане… головой такая любовь вообще не воспринимается. Нет ее там, в голове, только в сердце. Такую любовь называют первой, это она.

– Думаю о том, сколько денег надо.

– О, ты действительно думаешь, что я за этим к тебе приехал? – Дамир покачал головой.

– А ради чего еще? Столько лет ты был рядом молча, в образе врага, а ведь у тебя было черт знает сколько шансов признаться мне, что я твой сын.

Во мне говорила не обида. Я давно это чувство не испытываю – какой в обиде толк? Не нравится, скажи. Обида остается у мальчиков.

– Это ни к чему было, Эмин. Ты вырос. Большой дяденька уже. Кто я? Что я? По правде говорить, ты и сейчас ко мне ничего не испытываешь. Ни жалости, ни сожаления.

– Что за бред? А тебе нужна жалость? – поморщился я, - сумму назови, Дамир. Сколько там нулей: пять, десять? Найдем. Вылечишься.

Я еще не понимал, что нет. Не вылечится. Раку деньги не нужны. Не откупишься и хоть на край света беги – не сбежишь. Он достал бумаги, я начал вчитываться.

Дамир много, где обследовался, в основном не в России, и все врачи как один твердили: поздняя диагностика болезни, как итог – излечение невозможно.

И точка здесь.

Глава 46

Дамир говорил, что у него мало времени. Это правда: он умирает.

– У меня будет к тебе только одна просьба, Эмин. Мальчика ты этого не бросай. Я давно предполагал, что Камаль никакой тебе не сын, ведь сыновей не отправляют в пансионат так безжалостно. Анархист тебя отправил, а будь ты его сыном… он бы другого человека из тебя сделал.

– Ты знаешь, что он подсыпал муку в еду моего сына. Намеренно вызвал аллергию и едва не убил его, - я сцепил челюсти.

– Если боишься за Эльмана, тогда верни ребенка матери. Разберись со своими страхами, которые преследуют тебя после смерти Анархиста, и объяви открыто, что Камаль - его наследник. Не губи. Не расти свою копию, Эмин.

Скрипя зубы, я пообещал:

– Хорошо. Так и сделаю.

– Сделай это до Нового года, - Дамир покачал головой.

– Не веришь мне?

– Смерти не верю. Боюсь, что без меня ты о нашем разговоре забудешь, Эмин. Верни ребенка матери до моей смерти, и тогда я умру спокойно.