Жена неверного генерала, или Попаданка на отборе

Лучшие врачи пытались помочь ему, изучить болезнь и найти от нее лекарство. Но и светлые целители, и темные лекари были одинаково бессильны перед этой хворью.

– Мы очистили форт Рупель, Ваше Высокопревосходительство, – докладывал я. – Сожгли его Синим Пламенем.

Отец лежал в постели, перемотанный бинтами, которые скрывали воспаления на его коже.

– Пламя, которое не потушить водой? Умно. Кто это придумал?

– Я. Сейчас мы укрепляем границы с Лиманом магическими барьерами и бастионами. Во все концы Серинити посланы гонцы с предупреждением о начавшейся эпидемии. Ближайшие к границе деревни закрыты на карантин. Я взял ситуацию под полный контроль.

Даже тогда он промолчал. За всю его жизнь в мой адрес не сорвалось ни единой похвалы.

Ну, что за человек?

– Когда прибудет Данте?

– Через пять дней. Раньше не может – дороги размыло. Лошади вязнут в грязи по круп, даже Погибель не может прорваться.

– Он знает, что произошло?

– Я отправил ему послание.

– Я хочу, чтобы он командовал обороной. Я хочу, чтобы он победил мареновую чуму. Не ты. Слышал меня?

– Как угодно, Ваше Высокопревосходительство.

– Только бы дождаться его. Только бы увидеть моего сына, пока я еще буду в сознании… – прошептал он, как будто и забыв о моем присутствии.

Мы уже знали, что при чуме наступает пик, когда укушенный теряет рассудок, и обращается в одержимого заражением чумного. Чума, сидящая внутри зараженного, как будто была живым, разумным существом. И главной ее целью было заразить как можно больше народа.

После этого следовало только одно – умерщвление. Вопрос был в том, когда произойдет инверсия – раньше или позже.

Я тихо покинул его шатер под барабанящие по нему капли дождя.

Но Данте не успел – отец обратился через три дня.

Целители позвали меня перед самым обращением, в последние минуты его сознания.

Выглядел он ужасно – не многим лучше полковника Абрамса.

Я присел на одно колено у его одра и склонил голову.

– Отец…

Что-то во мне отчаянно надеялось, что в свой последний миг он все-таки назовет меня сыном.

– Ты – не мой сын. И никогда не был моим сыном, – едва слышно прохрипело чудовище, в которое здоровый и цветущий мужчина превратился почти за неделю. – Будь ты проклят за то, что я умираю на твоих руках, бастард!

– Хорошо, отец. Буду.

Я кивнул, поднялся и вышел из шатра прочь.

Что ж, отец, если ты хочешь, чтобы я был проклятым, то я буду самым проклятым на этом белом свете.

Возможно, тогда ты, наконец, будешь мной доволен.

Данте прибыл тем же утром. Один, без своей Дикой Охоты. Он уехал далеко вперед и гнал Погибель всю ночь под проливным дождем по непроходимой каше.

И лошадь и сам темный были по уши в грязи и почти без сил от долгой и тяжелой дороги.

Но любимый сын Ричарда Сальваторе приехал только к похоронам.

А я даже и на них не остался.

Мы с дружиной свернули лагерь в то же утро, и к обеду были уже на пути в столицу. Несмотря на ужасную дорогу, я торопился покинуть это место.

В Серенне меня ждали приемы, развлечения и балы.

То, что нужно, чтобы забыть те страшные слова, которые жгли мне сердце, как каленым железом.

И знакомство с Марибэль Либерти, милой девушкой с русыми кудряшками, с которой, как поговаривали, у Данте были какие-то особенные отношения, было весьма кстати.

Лишь только ее увидев, я сразу решил, что она будет сходить с ума по мне.

Приемы, развлечения, парады, роскошные балы у императора, улыбки и объятия красивых девушек…

Но порой он приходил ко мне во снах – этот звон колокольчиков, мелодичный, но страшный звон в тот день, когда отец заразился мареновой чумой.

И сейчас я тоже слышал его сквозь сон.

Тонкий, но тревожный звук колокольчиков…

Я вскочил с кровати, как по тревоге, почувствовав неладное.

Это был инстинкт, никогда не обманывающий меня. Подсказавший, что нужно как можно скорее выбираться из форта Рупель.

В спальне было темно и тихо. Ничего не предвещало беды.

Ветер неслышно задувал за окном, качал голые ветви деревьев, похожие на корявые пальцы монстров. Листва уже полностью облетела с них, промозглая осень вступила в свои права.

Это была обычная осенняя ночь, но я не торопился возвращаться ко сну.

Накинув брюки и рубашку, я вышел в коридор и почти сразу увидел странные голубоватые всполохи в окне, которое выходило на другую сторону особняка, нежели окно, которое было в моей спальне.

Резко подскочил к нему и увидел…

Это были яркие отсветы голубоватого огня, пожирающие стены Руберно.

Горело западное крыло.

Там находился торжественный зал для приемов и малая кухня – они все были в огне!

Благо, там не было людей – большая кухня, комнаты прислуги и господские спальни находились в другой стороне.

Но все равно нужна была срочная эвакуация.

Главная проблема синего пламени в том, что оно очень плохо поддавалось тушению, потому что, в отличие от обычного огня, имело в себе магию.

Ворвавшись к управляющему, который мирно дрых в своей постели, намереваясь проспать весь пожар, я велел ему поднять тревогу, вызвать огнеборцев и заняться прислугой, сам же отправился в покои матери.

В первые в жизни я пожалел, что Данте уехал.

Уж он-то бы точно помог мне организовать эвакуацию лучше, чем дурак-управляющий.

Уволю его к чертям!

Мать тоже спросонья долго не могла понять, в чем дело и поверить, что Руберно горит.

Мне и самому в это верилось с трудом – ведь на имении стояла сильная магическая защита от возгорания, а так же сигнализирующие чары, которые в этот раз почему-то не сработали.

Вскоре мать и Агнесс, разбуженные мной, уже бежали к выходу.

А вот в покоях Фионы меня ждал сюрприз – жены там не оказалось!

Беглым взглядом я отметил горящую магическую сферу и большую тарелку с крошками и изюминками на ее постели.

Догадка только промелькнула, но я просто отказывался в это верить!

Про ночные приступы обжорства у Фионы среди слуг ходили анекдоты. Она совершала набеги на кухню именно ночью…

Уж не там ли она была – на малой кухне, которая сейчас пылала адским пламенем?!