Жена палача

– Я хочу своего мужа, – сказала я твёрдо. – А палач вы или целитель – это второй вопрос.

Он помолчал, глядя внимательно, испытующе, словно оценивал – можно ли мне верить, и не сошла ли я с ума. Он коснулся ладонью моей щеки, посмотрел на мои губы…

– Вы хотите меня? – произнес он тихо, и я задрожала так, что он поспешил меня обнять, пытаясь согреть.

Но я дрожала не оттого, что замерзла.

– Мы – муж и жена, Рейнар… - прошептала я, испытывая томление только стоя рядом с ним, прижимаясь к нему. – Я поклялась у алтаря…

– Не надо, - остановил он. – Не желаю слышать этот лепет. Вы слишком добры, я это понял. Поэтому спрашиваю еще раз – вы хотите меня? Не потому что я – ваш муж, из жалости или из принципа… Виоль…

Он назвал меня по имени, и я вскинула глаза, чувствуя, как сердце затрепетало радостно и нежно.

– Мне очень нелегко быть рядом с вами, - продолжал он. – Только смотреть, не смея прикоснуться… Поэтому я сбегал, боялся не удержаться. А теперь, когда вы рядом, и говорите такие слова…

– Вам никто не запрещает прикасаться к своей жене, - зашептала я торопливо. – Это ваше законное право, Рейнар!

– Виоль, - он снова остановил меня, на этот раз положив указательный палец на мои губы. – Не надо постоянно напоминать мне, что вы – жена палача. Я хочу слышать не жену палача, я хочу услышать Виоль Монжеро…

Он убрал руку, ожидая, что я отвечу.

– Вы хотите услышать Виоль Монжеро? – спросила я шепотом, глядя ему в глаза.

– Да, - так же прошептал он.

– Но она не сможет вам ответить. Ведь Виоль Монжеро больше не существует. Нравится вам или нет, но есть Виоль ди Сартен. И она желает вас всей душой, всем телом…

Он обнял меня за талию, прижимая к себе все крепче.

– Я желаю только вас, Рейнар, - сказала я, кладя руки ему на плечи. – И то, что вы стали моим мужем – это счастье для меня. И теперь я хочу попросить…

– О чем? – ответил он хрипло и с такой готовностью, что я не сдержала улыбки.

– Снимите с меня подвязку. Как полагается мужу.

Я чуть отстранилась, и он выпустил меня из кольца своих рук.

Отступив на шаг, я приподняла подол рубашки, сначала до середины икр, потом до колен и, наконец, показала подвязку, удерживавшую чулок.

Рейнар опустился передо мной на колено и потянул за краешек подвязки, взяв его двумя пальцами, как будто подвязка была не шелковая, а хрустальная. Узелок распустился, и белая лента, отороченная кружевом, оказалась в руке моего мужа.

Он крепко сжал ее, сминая тонкую ткань, положил на стол, а потом коснулся ладонью моей ноги повыше чулка.

– Можете снять и чулок, - подсказала я шепотом, потому что голос вдруг мне изменил – стал хриплым, и я облизнула пересохшие губы, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть волшебного мгновения.

Мужская рука скользнула вниз, снимая с меня чулок – и это прикосновение меня обожгло, хотя ладонь Рейнара была не горячее обычного, а потом он поцеловал меня в колено и прижался к нему щекой.

Я чувствовала его дыхание на своей обнаженной коже, видела, как порывисто и тяжело он дышит, словно сдерживая себя из последних сил.

– Ещё не сказала вам кое-чего, - зашептала я.

Муж поднял голову и взглянул мне в глаза, и от этого взгляда я задрожала в сладком предвкушении, потому что в нем было всё – обещание, клятва, надежда и… страсть.

– Чего же вы не сказали? – спросил Рейнар, и от звука его голоса я задрожала сильнее.

– Не сказала, что люблю вас, - выпалила я прежде, чем смелость окончательно покинула меня. Странно, но легче было признаться в страсти, чем в любви. Я постаралась, чтобы мое признание прозвучало шутливо – вдруг сартенский палач не захочет на него ответить, поэтому продолжала: - Я говорила вам об этом во время венчания, но мне кажется, вы не расслышали. Поэтому повторю.

Он поднялся, встав передо мной лицом к лицу, и осторожно раскрыл халат на моей груди, посмотрев на мою ночную рубашку.

– Это для меня? – спросил он.

– Сегодня всё для вас, Рейнар, - сказала я уже серьезно и повела плечами, сбрасывая халат на пол. – Если вы и правда дорожите мной и…

– Вам известно, что я влюблен в вас без памяти, - перебил он, я затаила дыханье, а он добавил – тихо и почти с угрозой: - Мне кажется, вы играете со мной.

Но его рука уже легла на мою грудь, погладила…

И опять огненный поток захватил меня. Я словно купалась в огненных волнах, наслаждаясь прикосновениями, которые становились всё смелее, всё жарче… А когда Рейнар легко сжал руку, коснувшись соска, который стал особенно чувствительным, наслаждение стало таким сильным, что я застонала, и сама испугалась своего стона.

Рейнар сразу убрал руку, и я испугалась ещё больше – что сейчас он снова сбежит, бросит меня одну…

– Это вы играете, - сказала я с упреком.

Он только молча покачал головой, но глаза его говорили больше. Гораздо больше. И я совсем осмелела и спросила:

– Можно ли мне сделать с вами то, что вы только что делали со мной?

– Можете делать со мной все, что вам угодно, - ответил он, не сводя с меня горящих глаз.
– Я давно в вашей власти, и вы знаете это.

Получить в свое собственное распоряжение такое прекрасное тело было заманчиво, но я сразу растерялась, совершенно не зная, что делать и как распорядиться таким щедрым даром.

Точно так же, как Рейнар, я раздвинула края его рубашки и погладила его голую грудь. Мышцы под моей ладонью напряглись, а сам палач стиснул зубы, но не двинулся с места. Он стоял, как каменный, и в самом деле позволяя мне делать всё, что пожелаю.

Я пошевелила пальцами, а потом призналась со вздохом:

– Рейнар, я понятия не имею, что надо делать. А вы знаете?

– Знаю, - ответил он и улыбнулся.

Эта улыбка обрадовала меня и заставила чувствовать себя свободнее. Но в то же время и насторожила.

– Откуда знаете? – спросила я требовательно. – Вы же говорили, у вас нет женщины.

– Но я с шестнадцати лет собираю налоги в публичных домах. Насмотрелся всякого.

Слушать это было неприятно, и я испытующе посмотрела на мужа, пытаясь разгадать, зачем он сказал то, что сказал.

– Думаете вызвать во мне отвращение? – сказала я, подумав. – Рейнар, мне нет дела, кто вы и чем занимаетесь. Это – ваша работа, и я отношусь к ней с уважением и пониманием. А вы – мой муж. И я буду любить вас, что бы вы ни говорили, что бы ни делали…