Жена палача

– Нет, я сошью кое-что другое, - сказала я весело.

– Что же? – спросила тётя, любуясь тонким рисунком на чайной чашке.

– Всё, что нужно ребёнку, - ответила я, пододвигая сахарницу. – Этот батист прекрасно подойдёт. А крестильную рубашечку всю украшу кружевами…

Дзинь!

Ложечка вылетела из руки тёти и ударилась о блюдце, а сама тётушка смотрела на меня с таким ужасом, что я немедленно рассердилась, хотя собиралась хранить спокойствие.

– Нет, пока я не беременна, - сказала я строго. – Но надеюсь, что это очень скоро произойдёт. Потому что наш с Рейнаром брак стал настоящим браком. И не надо было потакать моему мужу в его ненужном благородстве. Ах, тётя, тётя! Зачем вы сговорились за моей спиной?

– Виоль… - пробормотала тётя и побледнела, выдав себя с головой.

– Понимаю, вы действовали из лучших побуждений, - продолжала я, - но как же вы обидели меня… Обидели недоверием, сомнением в моих чувствах. Я уже молчу о том, что вы посчитали ничем чувства Рейнара. Разве он заслужил быть ширмой? Почему вы о нём такого низкого мнения, тётя Аликс? Почему вы считаете, что его невозможно полюбить? Я думала, вы судите людей справедливо, свободны от предрассудков и…

– Ах, Виоль!.. – тётя всхлипнула и уткнулась в платочек, и при виде её слёз мой гнев сразу утих.

– Успокойтесь, тётушка, - я обняла её и прижалась щекой к плечу, как в те дни, когда мы не знали – будет жить дядя Клод или нет, - зачем плакать? Посмотрите, я счастлива. Вы не верите? Но разве форката Сегюр и форката Теннер не рассказали вам об этом?

Теперь тётя стала пунцовой, но прекратила плакать и даже засмеялась.

– Ты меня насквозь видишь, - призналась она, погладив меня по руке. – Честно говоря, я чуть в обморок не упала, когда барышни рассказали мне, как вы с мастером нежно влюблены друг в друга.

– Разве в любви есть что-то плохое? К тому же, в любви к такому человеку, как Рейнар?

– Но он и правда нежен с тобой? – тётя посмотрела на меня с сомнением и тревогой. – Прости, дорогая Виоль, но любовь женщины всегда сильнее, чем любовь мужчины. Я ничуть не сомневаюсь в благородстве мастера, но… Тогда, перед свадьбой… ты была по-настоящему влюблена, я видела это по твоим глазам. Замечала, как ты на него смотришь. А он… он всегда вёл себя сдержанно. Я переживаю, что ты любишь его больше, чем он тебя, и боюсь… - она удрученно замолчала.

– Тётя, он был влюблён в меня с самой первой встречи, - сказала я и не смогла сдержать улыбки. – Но молчал, потому что даже не надеялся, что это будет взаимно.

– С первой встречи?! – перепугалась тётя. – С той ужасной казни?!

– На самом деле, мы встретились раньше, - и я рассказала ей, как сломалась карета, и как под алыми клёнами на берегу реки я увидела человека в маске. – Всё это больше походило на сказку, - закончила я, переживая в памяти ту странную и неожиданную встречу, - а теперь сказка стала явью, и я не представляю, как могу жить без Рейнара.

– Ты опять говоришь только о своей любви, - покачала головой тётя.

– Он тоже говорит мне о своей любви, – заверила я её.

– Дорогая моя, - тётя вздохнула, - ты так добра и наивна. Я молюсь, чтобы…

О чем она собиралась молиться, я не узнала, потому что в это время негромко стукнула входная дверь. Мы с тётей сразу прекратили все разговоры, а спустя минуту в столовую вошел Рейнар. В руках у него была плоская коробка, обтянутая бархатом, а поверх неё лежали свернутые и перевязанные ленточкой шелковые чулки – алые, с золотыми стрелками.

Он не сразу заметил тётю и подошел ко мне, улыбаясь и протягивая коробку и чулки. Он наклонился меня поцеловать, но тут тётя кашлянула, привлекая к себе внимание.

Рейнар резко повернул голову, и лицо у него стало бесстрастным. Несколько секунд они с тётей смотрели друг на друга, ничего не говоря, а потом мой муж сказал безо всякого выражения:

– Добрый день, фьера Монжеро.

Тётя не ответила, продолжая сверлить его взглядом и поджав губы.

Я поспешила развеять неловкость.

– Тётушка пришла к нам в гости, - сказала я нарочито весело. – А это – подарки для меня?

– Да, - ответил Рейнар.

– Чулки вижу, они чудесны! – защебетала я.
– Со стрелками! А что в коробке? – поставив коробку на стол, я открыла крышку.

Внутри лежало ожерелье из аметистов. Три крупных, замечательной красоты камня в тонкой оправе из светлого золота. В одно мгновение я забыла о разговоре с тётей и с волнением посмотрела на Рейнара.

– Нравится? – спросил он, отводя взгляд.

– Оно великолепно, - только и сказала я.

– Если что, я его не украл, - Рейнар криво усмехнулся. – Там есть свидетельство о покупке.

– Это радует, что вам уже отпускают в ювелирной лавке, - сказала тётя сухо.

– Так, пора бы нам всё прояснить, - я скрестила руки на груди, любуясь фиолетовыми камнями. – Вы – два человека, которых я очень люблю. И мне будет тяжело, если между вами сохранится недопонимание. Какие бы соглашения вы не заключали между собой, о чем бы ни договаривались – свою судьбу решаю только я. Не надо сердиться, потому что это я должна сердиться на вас обоих, что вы сговорились за моей спиной. Но я не сержусь. Я от души вас прощаю, и надеюсь, что вы проявите такое же понимание. А ожерелье мне очень нравится, я хочу его примерить, - я поставила перед собой зеркало, которое принесла тётя, и притворилась, что полностью увлечена примеркой, сражаясь с крохотным замочком цепочки.

Тётя и мой муж наблюдали за мной, не произнося ни слова. Молчание затягивалось, но тут Рейнар заговорил:

– Прошу прощения, фьера Монжеро. Но я не смог устоять перед Виоль.

– Это было моё решение, - сказала я, глядя в зеркало и поправляя камни, чтобы лежали ровно. – Ничьей вины тут нет.

Тётушка махнула на нас рукой и улыбнулась, хотя в глазах блестели слёзы.

– А я никого и не виню, - сказала она. – Глупые влюблённые, счастливые влюблённые… Кто же сможет вам что-то запретить?

– Вы же не сердитесь на меня? – спросила я, ластясь к ней. – Тётя, ведь не сердитесь?

– Как я могу сердиться? – ответила она, потрепав меня по щеке. – Благодаря вам двоим, мой муж жив и здоров.

– Вот и хорошо! – расцеловав её, я бросилась на шею мужу. – Тётушка принесла батист и шёлк – они нежные, как птичий пух! Лучшего приданого для новорожденного и не придумаешь. Я сошью рубашечки и чепчики… - я говорила, а Рейнар слушал как-то странно. Будто снова собирался извиняться за что-то.