Жених из Чернодырья

— Ба-бу-шка… — просипела я, вжимаясь спиной в дверь, — эк тебя перекосило-то…

Оно улыбнулось, демонстрируя ряд неровных желтых зубов, и хрипло сказало:

— Начинке не положено бегать. Начинке положено лежать.

Я и опомниться не успела, как меня схватили за грудки, рывком оторвали от пола и поволокли обратно на кухню, по дороге небрежно стаскивая одежду.

А потом плюх на стол и запеленали в тесто, как младенчика с тряпочку.

— То-то леший пирожкам порадуется, когда ночью на чай пожалует, — довольно осклабилась «бабушка».

Я же шало скосила глаза на окно и снова увидела Ханса, который стоял, прикрыв глаза рукой, и сокрушенно качал головой.

Глава 6

Это как же…

Это что же…

Я, значит, к ним со всей душой, пришла о помощи просить, а они меня сожрать решили? Вот так вот запечь пирожочком с румяной корочкой и вдвоем под чаек умять? Или озерная ведьма тоже в деле?

Как это вообще называется? Не стыдно?!

От возмущения меня аж трясти начало. Попыталась выбраться, но тесто оказалось неожиданно липким, и сколько бы я ни барахталась – все без толку, ни рук, ни ног освободить не удалось.

Зато Люсенька рассердилась:

— А ну лежи спокойно, а то потом корочка прохудится и сок вытечет!

Ага, сейчас! Размечталась! Буду я тут спокойно лежать, да ждать, когда меня в печку вперед ногами засунут. Я принялась брыкаться что есть мочи, крутиться, вертеться, но в какой-то миг мне поплохело. В висках подозрительно застучало, в груди сдавило. Я даже испугалась, что сейчас снова подкатит обморок и тогда, меня бесчувственную, затолкают в печку без малейшего усилия и сопротивления.

Однако обморок не наступал, но в ушах звенело все сильнее. И в какой-то миг так больно внутри стало, что я чуть не ослепла.

Воздуха не хватало, и все мое спелёнатое тело вытянулось, как струна. Боль в каждой клеточке, на каждом сантиметре кожи. Каждый вдох через силу, будто и не воздух вовсе в избушке был, а жидкое пламя.

— Хватит кряхтеть, — сказала баба Люся, разбивая в глиняную чашку с десяток яиц. Потом туда же отправила пару щедрых ложек густой сметаны. Все это переболтала деревянным венчиком, взяла помазок и принялась смазывать тесто и ласково приговаривать, — чтобы бочок румяный был, чтобы хрустело.

Затем, начала фальшиво напевая:

— Люблю пирог с котятами, когда они пищат. Кишочки тихо тянутся и косточки хрустят. — откуда-то приволокла здоровенную лопату на обгоревшей ручке. Размером – аккурат под сверток, в котором я была замотана.

Собралась меня на эту лопату подхватить, но отвлек громкий стук в дверь:

— Кого там еще нелегкая принесла? — гаркнула она и, не получив ответа, пошла открывать.

Стоило ей только распахнуть дверь, как в дом ворвался порыв ветра, принеся с собой мглу и колючие хлопья снега. Со звериным ревом вихрь, как живой ринулся внутрь, сбив с ног ошалелую хозяйку.

— Ах, ты негодный! — прорычала она, неуклюже размахивая длинными конечностями и пытаясь встать.

Тем временем ветер добрался до кухни и перевернул стол, на котором я лежала. Кулек из теста плюхнулся на пол, ровнехонько возле приставленной к стенке кочерге, которая от порыва тоже начала заваливаться и, зацепив острым краем за тесто, порвала мои сдобные оковы.

Я выкатилась к печке, пребольно ударилась коленкой об один угол, затылком об другой, и в тот же миг в голове расцвели разноцветные огни. Полоснуло такой безудержной яростью, что из горла вырвался не крик, но рычание, похожее на звериное.

— Сожрать меня вздумала? — с этими словами я вскочила на ноги, схватила здоровенный ухват и выставила его перед несущейся на меня Люсей.

Он пережал ее поперек жилистой талии, да засел намертво, так что вырваться она не могла и дотянуться до меня когтистой лапой тоже не получалось – ручка слишком длинная оказалась.

— Тесто испортила, мерзавка! — шипела она, клацая грязными когтями прямо у меня перед лицом, — все равно не уйдешь. Сейчас я тебя…

— А может я тебя?

Вот бы мне ее в печь затолкать. Сгореть не сгорит, но присмиреет точно.

— Силешек не хватит, деточка!

А мне взяло и хватило!

Не знаю откуда столько дури в моем тщедушном тельце появилось, но я подняла эту гадину над полом, да в печь с размаху сунула.

Как она выла. Это что-то!

Барахталась, а выбраться никак не могла, потому что ухват в стенку уперся да заблокировал ее. Я же, не теряя времени, принялась одеваться. Сапоги напялила, плащ свой полусырой с лавки сдернула и на выход.

— Не уйдешь! — позади громыхнуло. Ей все-таки удалось вырваться из печи, и теперь она металась по кухне с полыхающим задом, — шкуру спущу!

С перекошенным от ярости лицом Люся бросилась за мной, но навстречу ей снова порыв ветра. Мало того, что снова с ног сбил, так еще и огонь по всему дому разметал.

Эх и заполыхало!

Я не стала ждать чем все закончится и бросилась наутек, подальше от этого страшного дома и его хозяйки.

Несмотря на то, что осталась без теплых штанов и мехового жилета, мне было жарко. Внутри полыхала такая ярость, что еще немного и из ушей повалит пар!

Ну, и получите вы все у меня! Не захотели по-хорошему, значит, будет по-плохому.

Как я добежала до землянки Лешего – даже не заметила. Так быстро, словно и не я это вовсе была, а молодая резвая кобыла, вырвавшаяся на волю после долгого простоя.

Со всего маха обрушилась на хлипкую дверь и принялась по ней бить кулаками да пинать.

— Дед! А ну, открывай! Живо!

— Кто там еще!

— Это я! Твой пирожок! — прогремела я и схватившись за ручку дернула так, что снесла дверь с петель.

Леший в одних подштанниках сидел на смятой кровати и, держа перед собой маленькое мутное зеркальце, пытался подстричь волосы в носу. Небось прихорашивался перед визитом к Люсеньке.

Увидев меня, он удивленно крякнул, а потом начал меняться на глазах.

Борода становилась длиннее, плечи шире, из-под вздернутой губы показались длинные клыки, а глаза начали наливаться кровью.

Я бы может испугалась. В другой раз. Но не сейчас.

— Ты?! — прогремел он зычным голосом.

— Я, дедуля, я.

С этими словами схватила весло, небрежно приваленное к стене возле покосившегося топчана, да как взмахнула!

Магия, как у озерной ведьмы, не получилась, но пару зубов я ему выбила. Потом еще раз вмазала и еще.