Женить нельзя помиловать

– Какого хрена, Грейнджер?! – вспышка ярости сменяется ледяным тоном. – Какого хрена тебе оказалось легче обмануть меня, чем сказать эти три слова? Да просто признаться в этом самой себе!

Малфой прожигает ее глазами, испепеляя противное гриффиндорское всезнайство. Гермиона с трудом переводит дыхание – он прав, абсолютно и безоговорочно, это факт, с которым не поспоришь. Но… она сказала о любви, а Драко… злится. И грешить не на кого... Кроме себя.

– Я люблю тебя, мне больше нечего сказать, - говорит в пустоту – он всё равно не услышит. Или опять поймет по-своему.

Он отступает. Снова идет к двери. Не спеша. Не оглядываясь. Бездумно. Словно за ней решение проблемы. Небрежно бросает через плечо:

– Найди другой аргумент, Грейнджер, - ты же умная, – напоследок снова сарказм.

Почему?

Теперь уже Гермиона злится не на шутку – на себя, на Малфоя, на всю эту идиотскую ситуацию с кольцом. И она поступает не как разумная, уверенная в себе женщина, а как глупенькая маленькая девочка.

– Другие аргументы? – прищуривается и тут же бросает: - Да без проблем!

Невербально приманить собственную туфлю – секундное дело. А швырнуть ею в спину Драко – и вовсе пустяки!

Пусть это и впервой...

Бах!

Он разворачивается и впадает в ступор, оторопело глядя то на Грейнджер, то на изящную туфельку у его ног. Гермиона, сама не ожидавшая от себя подобного, тоже застывает, ожидая проклятий, криков, ругательств. Но Малфой быстро берет в себя в руки, криво усмехается, так привычно и буднично, что у нее уже набита оскомина, ловко приподнимает башмачок и… ставит его на комод у двери,

– Теряешь сноровку, Жаба! Неубедительный довод, да и не трогает как-то!

Она чуть не захлебывается возмущением от таких заявлений. Злость на ослиное упрямство Малфоя оказывается сильнее чувства вины из-за него же:

– Да ну?! Может, стоило бросить посильнее? Чтобы до тебя, дурака, дошло...
– Гермиона замолкает. Опять не то. Признание не помогает.

– Так в чём же дело?! Давай! Ты у нас специалист врезать со спины посильнее!
– Драко театрально протягивает туфельку как приглашение к действию, но что-то подсказывает - речь не о ней. Внутренне Малфой уверен - Грейнджер не посмеет проделать подобное еще раз. Так и есть. "Оружие" возвращается на комод.

– Да что же ты за человек!.. Такой...

– Уж каким родился! Другого не будет. Я не Поттер, с которым у тебя гребаная душевная близость, не рыжий придурок, с которым ты спала! Я - Малфой, злой, эгоистичный, ревнивый, который ни на что не годен, кроме как трахаться!
– ехидно.
– Но, мать твою, любимый...
– во весь голос. Издевательски. Усмехаясь. Стараясь задеть. Показать себя во всей красе.

И что в ответ?

Еще одна туфля - в лицо.

Только реакция спасает Драко от сумасшедшего бладжера в виде обуви – он пригибается, счастливо избежав малоприятного попадания прямо по лбу. В серых глазах - удивление. Негодование. Неверие в случившееся – всё-таки посмела! Слава Мерлину, мимо... А то бы!..

«Ведьма!» - в глазах Драко почти восхищение.

«Я промахнулась?.. И пусть!» - мелькает в голове Гермионы шальная мысль.

Но молчаливый диалог оставлен без внимания - ведь Малфой ещё не всё сказал.

– Нарываешься, Грейнджер? Как же трепетно ты выражаешь свои чувства, - снова сарказм.
– Прямо прелюдия - не меньше, ласковая моя! Е-е-ещё-ё-ё... Покажи, как ты меня любишь!
– так желчно и колко, что можно почувствовать кожей всю ядовитость этих слов.

Гермиона не выдерживает:

– Я не люблю тебя! - громко. С вызовом.
– Так тебе больше нравится? Слышать такое приятнее?

Теперь она неумолимо движется вперед, выкрикивая в лицо:

– Привычнее? Это то, что ты хочешь?

Глаза напротив чуть округляются. Губы приоткрываются. Но Гермиону уже не остановить:

– В постели, когда жарко дышишь мне в шею? На столе, заглушая мой крик рукою? Когда ведешь себя невыносимо?

Но Малфой не намерен уступать. Только не теперь, потому что почти выиграл. Или проиграл? Нередко эмоции берут верх над рациональностью.

– Я всегда так себя веду, да? Иначе не умею! Я ненавижу, когда ты такая! Когда ты мне врёшь! Когда молчишь, строя из себя...
– голос срывается на крик. Потом Малфой осознает суть и шипит: - Так... А что тебе в этом не нравится - постель? Мои руки? Или я сам?

Драко смотрит на нее, но видит совсем другое. Голая. Развратная. Только с ним… Для других – леди во всем! Твою мать, это невыносимо! Он снова хочет ее. Даже сейчас. Нет, сейчас особенно!

Все эти претензии выглядят необоснованными и притянутыми. Или это вопль отчаяния? Вопросы остаются без ответа. Будто Гермиона пропускает сказанное мимо ушей.

– Повторяю, что тебя в этом не устраивает?
– Драко задевает за больное. Страсть - единственное, что у них было? Есть? Будет? Разве это называют не по-другому? Чем-то большим...

Гермиона выговаривает громко и четко, вбивая слова будто осиновый кол в сердце:

– Мы одержимы друг другом. Синяки и укусы – уже норма наших отношений... Нет, мне так нравится. И я признаю это. А ты... Ты всё переворачиваешь! Что за признание ты хочешь услышать? Кто из нас сейчас врет? Тебе наплевать, если нам обоим плохо, лишь бы не казаться слабым? Скажи… - голос дрожит. Но произнести вслух – страшно. Больно. И необходимо.

Гермиона делает над собой усилие и заканчивает твердо:

– Неужели ты готов вот так перечеркнуть всё разом? То особенное, что у нас есть?