Женщина-зима

— А давление? — жалобно простонала Макаровна. — Не дождусь ведь «скорой»-то, помру…

— Клофелин есть? — спросила Полина у сестер. Те метнулись в кухню за лекарством.

— Не помогает он мне, — простонала Макаровна. — Пила уж. Сделай укол какой-нибудь! Моченьки моей больше нету…

— «Скорая» приедет, сделает укол, — сказала Полина. — Если вы таблетку выпили, укол от давления больше нельзя пока. Давайте подождем немножко…

— «Скорая»… Не доживу я до «скорой»… — простонала Макаровна. — Делай! Они, може, к вечеру приедут. Или вовсе не приедут.

От двери на Полину уставились четыре колючих глаза. Полина отломила ампулу, распаковала одноразовый шприц.

— Одеколон есть?

Лидия метнулась за одеколоном.

Полина сделала инъекцию анальгина, предупредила:

— Сейчас боль в животе пройдет, но врачи приедут, вы о ней расскажите. А то последствия могут быть всякие. Подробно расскажите, где и что болит.

Сестры закивали.

Полина посидела немного возле Макаровны. Ту отпустило. Она лежала с закрытыми глазами, дыхание выровнялось.

— Подвезти? — предложил Игорь.

Полина поспешно отказалась. Больше всего ей не хотелось встречаться с Павлом. Но — пришлось. На выходе она столкнулась с ним. Он только что приехал, запирал машину в гараже.

— Здравствуй, Петровна! — преувеличенно радушно воскликнул Павел. — Не даем тебе покоя? Как там матушка?

— Ничего страшного, но в больницу ее надо отвезти.

— Хорошо, если ничего страшного, — с какой-то неопределенной интонацией проговорил Павел. — А я что тебя хотел спросить, Петровна…

Он снова загородил ей дорогу, как тогда, зимой. Глаза его, бледно-серые, почти бесцветные, бегали по сторонам. Она не могла поймать его взгляд, хотя смотрела прямо.

— Ты, случайно, не в курсе, Петровна, куда это наш артист, Володька Никитин, подевался? Вот артист! Вчера еще бегал по селу, семечек у людей набрал на масло. А сегодня уж нет его!

— А я-то откуда знаю?

— Так ведь и мать его не знает, вот что самое главное, — с кривой улыбкой заявил Павел. — Сама, говорит, не знаю, куда этот малахольный подевался… Набрал у людей заказов — и свалил… Нехорошо. Кто ж так делает?

Он все всматривался куда-то в даль, мимо Полины, все высматривал что-то.

Полина попыталась обойти его, но он плечом остановил ее.

— Если уж родители не в курсе, то я и подавно, — буркнула Полина, пытаясь отодвинуть с дороги Гуськова.

— Не скажи… Иногда друзья ближе родителей. Или соседи. А вы ж с ним на одной улице живете?

— Ну и что?

— Да так… Говорят, что ты ночью вчера зачем-то к ним бегала… Так я подумал…

— Зачем к вам бегала, затем и к ним. И ты передо мной тут пассы не выплясывай, Павел! Отойди с дороги!

— Хамить изволите? Зря… Володька-то, может, и уехал. А мы-то здесь остались. Все — и ты, и я, и… сынок твой Тимоха…

— Что-о? — опешила Полина. — Да ты никак мне угрожаешь? Ты — мне?! А когда ты зимней ночью ко мне брата своего порезанного приволок, ты как разговаривал? Когда дружка своего с огнестрелом привез, только что в ногах у меня не валялся! Сопляк! Ты после этого смеешь мне угрожать?!

Полина не на шутку разозлилась. Она толкнула Павла в грудь. Он немного отодвинулся. Она кинулась к калитке, но щеколда ей не поддалась.

— Я добра не забываю, — сказал Павел, подходя к ней и открывая задвижку. — Но и зло безнаказанным не оставляю, Петровна. Ты помни это!

Полина обернулась. Он смотрел ей в глаза. Ох, как хотелось сказать ему… многое. Очень многое хотелось сказать. Слова жгли язык, но она сдержалась. Хлопнула калиткой и полетела по улице от «термитника». Она задыхалась, ее жгла обида и злость на Гуськова. Так нужно было поделиться с кем-нибудь, переложить хотя бы часть своей тяжкой ноши. Но видимо, обречена она нести этот груз одна. Входя в дом, подумала о том, что вот стояла бы сейчас у крыльца черная машина Доброва. И можно было бы все рассказать ему. А он бы… Но — нет. Добров не вернулся. Где-то там, далеко, у него были свои дела, заботы. И телефон в доме равнодушно молчал.

Глава 19

Ночью в деревне случился пожар. Полину разбудил Тимоха. Он прилип к окну, на котором зловеще плясали отсветы огня. Казалось, что горит где-то рядом, через дом. На улице слышались голоса, вой собак, беспокойное хлопанье калиток. Полыхало в конце улицы. Петр Михайлович уже был на ногах, забежал сообщить:

— У Никитиных горит.

У Полины неприятно екнуло сердце. У Никитиных…

— Тимоха, куда? — только и успела крикнуть Полина, но — поздно. Парень уже хлопнул дверью, в отдалении скрипнула калитка — только его и видели.

— Датам «пожарка» уже стоит, — успокоил отец. — Они пацанов близко не подпустят. Отвечай потом за них…

— Давно горит?

— Да нет, пожарные быстро приехали. Одним ходом. Пойдешь, что ли?

— Пойду.

Полина накинула кофту, на всякий случай захватила аптечку и — бегом.

Горели надворные постройки. Мужики баграми ломали догорающий сарай.

Мальчишки толпились вокруг пожарных, которые пытались залить прожорливый огонь водой. Не тут-то было. Вода шипела, как на раскаленной сковороде, брызги грозили обжечь любопытных.

— Щас на пену перейдут, — комментировал дед Лепешкин. — Водой — бесполезно. Разгорелось.

И действительно, водитель «пожарки» полез наверх, где находился раструб для запуска пены.

— Отойдите! — просили пожарные, но куда там! Народ жаждал поучаствовать в тушении пожара. Пожарные стали разматывать второй рукав, готовить пену.

В свете огня Полина разглядела лица односельчан. Люди стояли кучками, жались друг к другу. Смотрели, как в хаосе пены и огня гибнет Володькина маслобойка. Здесь были Капустины, дед Лепешкин, Катя Плешивка. Полина увидела и своих: Крошку, Ваню Модного. Парни стояли с баграми, лопатами. Лица в саже. Все, что можно было сделать против огня, они сделали. Теперь оставалось стоять и смотреть.

— Все живы? — спросила Полина в толпе.

Рядом оказалась Катя Плешивка, которая охотно пояснила:

— Марь Ивановна у соседей. Причитала, конечно, плакала. Соседка ее к себе увела. А сам-то вон бегает. Каково ему? Прошлое лето строили на пару с сыном, а этим — вона чего.

— Хорошо хоть последние в улице стоят, — вставил кто-то. — А то бы щас на соседские сараи перекинулось, все — хана.

— Да ладно сараи. Дом-то цел остался. И то хорошо…

С пеной дело стало продвигаться. Пожарные в длинных брезентовых плащах, неповоротливые, работали без суеты. Местные мальчишки, юркие как ртуть, мешались у них под ногами, их то и дело отгоняли прочь.