Женщины, о которых думаю ночами

Чувство стыда только усиливается, когда выясняется, что, согласно распорядку отеля, Фазаль не имеет права ужинать вместе со мной. Здесь не расселяют водителей и гидов, и ему придется отправиться на ночлег в соседнюю деревню, а это полчаса езды, а там – здесь Фазаль жалуется на свой больной желудок – ему не удастся организовать себе завтрак. Позже выясняется, что и в том гостевом доме оказалось слишком грязно и Фазалю пришлось ехать еще дальше.

Не знаю, что и думать. Если отель государственный, почему он не желает видеть в своем ресторане местных гидов? Возникни такая ситуация в Финляндии, вряд ли наш экскурсовод столкнулся бы с подобными проблемами. Все же я здесь клиент, и, может, мне стоило бы вмешаться и потребовать иного обращения, коли я уже вытребовала себе номер с видом на природу и гоняю персонал за горячей водой?! Стыдно наслаждаться номером класса «люкс» и вкушать роскошный ужин под аккомпанемент африканских барабанов. Стыдно находиться на огороженной забором, ухоженной территории отеля, лишившего местное население – всех тех, кто живет в глинобитных домиках без окон и электричества сразу же за забором, – возможности насладиться совершенно невероятным пейзажем. Мне становится ужасно стыдно. И хотя, несмотря на все усилия персонала, в моем номере так и не появилась горячая вода, я солгала и сказала, что душ работает….

Думаю о том, случалось ли Карен стыдиться своих дорогих костюмов и красиво обставленного дома. Или в колониальную эпоху чувство стыда еще не изобрели?

Солнце заходит, а я все сижу на балконе на краю рифта и не могу успокоить свое рвущееся из груди сердце. Черт подери, вот я здесь, в дикой Африке, и как я только смогла сюда добраться? Наступает темнота, и из-за горизонта выходит огромная оранжевая луна. Летучие мыши проносятся по коридору к моему номеру, звенят кузнечики. Из рифта долетает далекое эхо ночных животных.

Утро начинается далеко не идеально. Еще накануне разболелась голова, и уснуть не удалось. То ли я слишком долго любовалась оранжевой луной, то ли дожидалась восхода солнца, оставив окно незашторенным, но налетели комары. А тут, как назло, еще и расстройство желудка. Как такое вообще возможно? Целых две недели питалась бог весть в каких тошниловках, а тут шведский стол в дорогой гостинице – и на тебе! У нас по плану выезд с утра в национальный парк Маньяра, так что хочешь не хочешь, но нужно приходить в норму, пусть даже и посредством медикаментов. Жалуюсь Фазалю на свою головную боль. В ответ слышу, что всему причина – мое вечное молчание, что не выплескиваю впечатления наружу. Вот как?! Ни за что не поверю, будто речами можно помочь делу. Мой опыт подсказывает, что мигрень приходит вследствие обилия событий в течение дня (в поездке), и весь следующий день необходимо проводить в постели, чтобы «переварить» ситуацию. В одном Фазаль прав: я могу целый час просидеть в машине, не проронив ни слова. А почему бы и нет?

Мы двигаемся вниз к парку Маньяра, и вскоре от гостиницы остается только белая точка на краю обрыва. Фазаль указывает мне на слонов среди деревьев, павианов и варанов. Но они так далеко, что я не могу разглядеть их даже в бинокль. Конечно, все дело в профессионализме: на своей работе я тоже в состоянии разобрать в корректуре лишние запятые и пробелы на расстоянии сотни метров. Уже не выглядит странным, что ты на сафари вдвоем с гидом. Через пару дней кажется, будто путешествуешь с приятелем – идеальным, все про всех знающим, решающим вопросы, бронирующим и планирующим, говорящим на местном наречии… С которым нет нужды спорить о том, чья очередь сидеть за рулем. Единственное разногласие, возникшее между нами, касается вопроса о «социальности».

Утренняя свежесть отступила. Солнце начинает пробиваться сквозь тучи, кругом слышатся чириканье и пение. Разевают пасти гиппопотамы. Один из них бредет сквозь траву с белой птицей на спине. Вдоль дороги шагают четыре слона, с лугов поднимается в воздух пряный аромат трав. На озере видны пеликаны и марабу, у линии горизонта – неисчислимое множество фламинго, похожих на марево или на сон. Они идут друг за другом, наклонившись к воде, ритмично, словно балерины в такт музыке. Осталось разве что исполнить Чайковского. Из окон ресторана на склоне горы, где мы будем обедать, открывается вид на озеро Маньяра, на его райских берегах выстроились в ряд зебры, буйволы, одинокие горделивые жирафы, горбатые гну…. Неужели это все взаправду?!

В таком месте, на краю гигантского рифта, задумываешься о земном шаре и его масштабах, о большом и малом, о значительном и ничтожном, о величайшем разнообразии природы. Вспоминаешь мифы о сотворении мира и пытаешься представить себе, как этот удивительный шарик летит сквозь космос – и мы вместе с ним! Пейзаж попросту не укладывается в голове. Дано ли мне понять жизнь этих жирафов, слонов, зебр, этих диких животных, ни капельки не озабоченных нашим существованием? Понять танец фламинго я точно не могу.

Я смотрю на туристов, выглядывающих из открытых люков проезжающих мимо джипов. Они кажутся смешными, чуть напуганными – словно приехали не по адресу. И, черт возьми, я тоже выгляжу такой же несуразной и глупой! Мы едем от одного жирафа к другому: щелкают фотоаппараты – wow, wonderful, ama-a-zing! И эти люди ставят галочку в списке сотни мест, обязательных к посещению в этой жизни. Я смотрю в сторону и думаю о том, как здорово было бы каким-нибудь мистическим образом просто раствориться среди этих жирафов на райском берегу, но знаю, что не смогу. Если едешь сюда, чтобы почерпнуть «первоопыт», то такового здесь предостаточно, но только он весь за стеклом. Стать его частичкой не получится! Можно только смотреть.

Вот я и стараюсь смотреть во все глаза.

Лежу ночью перед панорамным окном и думаю о Карен, о той безбрежной радости, которую она испытывала, находясь в этом первозданном мире. Перед глазами проносятся сделанные ею фотографии столетней давности вперемешку с уже увиденным мною.

На самом моем любимом снимке Карен сидит за столом. Она одета для сафари, сообразно месту: рубашка с длинными рукавами, шея обвязана платком, на голове – войлочная шляпа. Стол накрыт, значит – время обеда. Карен улыбается, возможно, Брору. Она выглядит счастливой и свободной, даже можно сказать, легкой – как будто находится именно там, где и должна быть.

Есть и другие чудесные снимки. На одном из них Карен одета в белый костюм, на шее – любимое жемчужное колье. Она кормит молоком из бутылочки антилопу Лулу – та поселилась в доме и часто спала под письменным столом, когда Карен писала письма. На другой фотографии Карен курит за столом, а на плече у нее сидит ручная сова. На третьем снимке Карен в одежде для верховой езды сидит на любимой лошади Руж, рядом – два дирхаунда. Они собираются в саванну, где собаки разгонят стадо буйволов по равнине. На четвертой фотографии Карен стоит на крыльце и держит целую охапку лилий в рост человека.

Есть еще одна, где Карен и Денис сидят на траве, рядом – корзинка с едой. Они не выглядят влюбленными. Они не смотрят на фотоаппарат, но и не смотрят друг на друга.

[письма Карен]

4.7.1926. Дорогая тетушка Бесс… Мама написала, что она надумала потратить отложенные на поездку деньги на то, чтобы я приехала в Европу… Сразу скажу, что я ни в коем случае не планирую поездки домой до весны 1928 года частично потому, что дела здесь в мое отсутствие идут не слишком хорошо, и потому, что не хочу дробить свою жизнь на мелкие части. Помимо того, что подготовка к путешествию и само путешествие требуют длительного времени, позже потребуется… три или четыре месяца на то, чтобы привыкнуть к местным условиям. После моего последнего возвращения я только сейчас начинаю ощущать себя как дома.

7.11.1926. Дорогая матушка… [Здесь появился] аист… он совершенно ручной, он ходит по веранде и подходит, если его поманить… Я скармливаю ему лягушек, местные приносят их в ведрах по три цента за штуку… Лулу составляет им компанию. Кажется, у меня есть дар обращения с дикими животными. Помнишь ли, как быстро сова стала ручной? Должно быть, это то же свойство, благодаря которому мне легко получается найти общий язык с местными и из-за которого я чувствую неприятие по отношению к браку – надеюсь, ты понимаешь, о чем я! Мне не хочется никого привязывать и сажать в клетку, и они это чувствуют.