Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер

15 октября 1850 г.: "Ведь Вы исключительная женщина, Вы такая отличная, Людинька..."¹⁵

Как все это похоже на то, что говорил своей невесте в 1853 г. Н. Г. Чернышевский! И так же, как Чернышевский, Н. В. Шелгунов не представлял, какую серьезную проверку на прочность должны будут пережить его теории о товариществе, взаимной любви и уважение супругов, об идеальной семье...

В 1850 г. (за три года до замужества Ольги Сократовны) 18-летняя Людмила Михаэлис стала женой Шелгунова. Живая, общительная, веселая, она, как и О. С. Чернышевская, обладала талантом собирать вокруг себя друзей и поклонников. Однако в отличие от той светские развлечения, вечера, маскарады и т.п., составлявшие существенную часть ее молодой жизни, не помешали Л. П. Шелгуновой стать литературной труженицей. На склоне лет она с гордостью написала:

"На свой перевод я прожила и подняла на ноги детей и никогда не бывала в таком положении, что не обедала, чтобы не на что было бы купить провизии. Жизнь мою омрачал только страх остаться без работы".

Переезд Шелгуновых в Петербург в 1851 г. способствовал значительному обогащению их духовного мира и потребностей, расширению круга интересов. Решающую роль при этом сыграло знакомство с М. Л. Михайловым, коренным образом изменившее жизнь всех троих. В конце 50-х годов брак Шелгуновых фактически распался: Людмила Петровна стала гражданской женой Михайлова как бы предвосхищая ситуацию, описанную через несколько лет Чернышевским в "Что делать?", они стали жить втроем в общей квартире. При этом Шелгунов (согласно своим теориям) сохранял к жене любовь и нежность, а к Михайлову - чувство дружбы. Именно в эти годы он написал Людмиле Петровне: "Вы для меня все, все, вес, больше всех лесоводств, технологий, таксации и всех знатных и сильных мира сего (они все еще продолжали обращаться друг к другу на "вы", придавая некую возвышенность своим отношениям -Э. Л.)...Отчего это мне хороню только с Вами? нет, не с одними Вами, а с Михайловым и с Евгенией Егоровной..."

Людская молва, зафиксированная мемуарной литературой, не щадила Шелкунову. Главное обвинение - легкомыслие, переходящее границы Она же в пору своего наивысшею успеха завела альбом для стихотворных экспромтов и в своих воспоминаниях ("как старуха") передала их читателям "в доказательство того, что и бабушки когда-то были молоды и нравились":

Так роскошны ваши плечи, В взорах много так огня, Ваши ветреные речи Раздражают так меня, Что со всякою моралью Кончив счеты, как нахал, Охватил бы вас за талью И насмерть зацеловал. Аполлон Майков

Воплощенное веселье, Радость в образе живом, Упоительное зелье, Жизнь в отливе огневом.... В Бенедиктов

И наконец, апогей - стихотворное послание страстно влюбленного Михаила Михайлова:

Мне грозит мой путь глухой Злою встречей, битвой ... Но душа полна тобой Как святой молитвой

Наблюдательная и умная современница Е. Л. Штакеншнейдер, в доме которой часто бывали Шелгуновы и Михайлов, особенно недоброжелательна к Людмиле Петровне. "Вообще окружают Шелгунову почти поклонением, - записала она в дневнике 19 января 1856 г.
– Она не хороша собой, довольно толста, носит короткие волосы, одевается без вкуса, руки только очень красивы у нее, и она умеет нравиться мужчинам; женщинам же не нравится. Я все ищу идеальную женщину и все всматриваюсь в Шелгунову, не она ли. До сих пор кажется, что нет"¹⁷.

Даже тогда, когда выявилась причастность Шелгуновой к прокламации "К молодому поколению" (1861 г.),- а Штакеншнейдер считала, что "первая мысль о прокламации принадлежит Шелгуновой",- даже тогда Елену Андреевну брало "раздумье, скорбела ли Шелгунова в самом деле о людских неправдах, любила ли истину или у ней только руки чесались и идеал жил посреди лореток?"¹⁸.

Однако факт остается фактом: Л. П. Шелгунова была не просто близка к революционерам, но и сама причастия к конспиративным делам.

В 1856 г. Шелгуновы в первый раз выехали в Европу. Здесь, по признанию Людмилы Петровны, она "прочла все, что было издано из сочинений Герцена". В Париже состоялось ее знакомство с лидером женского движения во Франции 50-60-х годов Женни Д'Эрикур. Шелгунова в своих воспоминаниях опубликовала ее письмо от 10 августа 1850 г. Свойственная многим женским лидерам ограниченность чисто женскими проблемами, привела Д'Эрикур к наивному убеждению, будто "все пороки, все несчастья, как общие, так и частные, являются результатом приниженного положения женщины в государстве, обществе, семье и в образовании". "Если мы хотим освободить мужчин и вообще человечество,- считала французская феминистка,- необходимо, чтобы женщины стали свободны, образованны, начитанны и могли бы расцвести в соответствии с собственным духом"¹⁹.

Не вдаваясь в критику феминистских теорий, отметим только факт активного приобщения Л. П. Шелгуновой к проблемам женской эмансипации. В этом, несомненно, сказалось влияние Н. В. Шелгунова, который в те годы под воздействием Герцена. Огарева, Чернышевского формировался как революционер-демократ. Вторая поездка за границу в 1858-1859 гг. (совместно с Михайловым) в этом смысле была решающей. "В Лондон мы приехали специально на поклон к Герцену",-вспоминала позднее Людмила Петровна. Сохранила она и письменное подтверждение лондонского свидания - запись Герцена в альбоме: "Я не умею писать в альбомы. Простите меня, вместо нескольких строк - легких и веселых - я вписал вам целую страницу, печальную и длинную, из моей тетради "Былое и думы". Страницу эту мне только что принесли из типографии. К тому же в ней говорится о Лондоне,- вспомните иной раз, что в этом тумане и поднесь бродит русский, душевно уважающий вас Искандер. 15 марта 1859 г.". Вряд ли в ту пору в России была другая женщина, хранившая в своем альбоме автограф отторгнутого от родины Искандера...

В конце 1861 г. в судьбе Шелгуновой произошел очередной резкий перелом: в сентябре арестовали М. Л. Михайлова за распространение прокламации "К молодому поколению". Тогда мало кто знал, какой подвиг совершил этот человек, взяв на себя всю вину ради спасения друга и любимой женщины.

В марте 1862 г. Н. В. Шелгунов вышел в отставку, чтобы с Людмилой Петровной и ее ребенком (сыном Михайлова) поехать на каторгу в Забайкалье - к Михайлову. Существует в литературе версия, что ехали они освобождать Михайлова²⁰, однако в сентябре того же года были арестованы. Из Сибири Шелгунов возвращался под конвоем прямо в Петропавловскую крепость, а Людмила Петровна с сыном и няней через Иркутск и Петербург - в Подолье. Примерно через год она была уже в Швейцарии, где прожила до осени 1866 г.

Некоторые современные исследователи считают: "Их отношения, основанные на большом чувстве, на взаимном уважении, честности и искренности, не нарушили дружеского союза этих трех лиц. Духовная общность и совместная революционная борьба еще больше его укрепили"²¹. Однако если и было у Людмилы Петровны "большое чувство" - вначале к Шелгунову, затем к Михайлову,- оно оказалось быстротечным. Оставив первого в Петропавловской крепости, а второго на сибирской каторге, она стала гражданской женой Александра Серно-Соловьевича, возглавлявшего так называемую молодую эмиграцию.

Следует отдать должное Л. П. Шелгуновой: она и в Швейцарии не оставалась без дела, жила в гуще общественных событий, содержала пансион для русских политических эмигрантов, ставший их своеобразным центром. А И. В. Шелгунов, томившийся в вологодской ссылке, по-прежнему слал ей нежные письма, помогал советами и деньгами: "чего бы я ни дал, чтобы быть с тобой, мой друг", "тоска, и никого я не люблю. Есть только одна прочная связь - это с тобою, так что я не могу представить себе жизни без тебя" и т. н. Людмила Петровна, оставаясь в Швейцарии, отправила к Шелгунову своего "гонца" - малолетнего сына, ее и Серно-Соловьевича...

Чрезвычайно любопытное (для нашей темы) письмо послал Шелгунов жене 22 марта 1865 г. из Тотьмы. В нем под видом задуманного им романа он описывал в проект семьи, может быть, из шести-семи человек, связанных не родовым, кровным началом, а единством нравственных интересов и общим мировоззрением". "Так могут жить, конечно,-добавлял Шелгунов,- только люди очень умные, очень честные, и таковы мои действующие лица".

Что же это за семья? Муж "уже не молодой - лет сорока" и более молодая жена в том возрасте, когда "любовные порывы кончились", однако "общечеловеческие связи их прочны и вечны". Но вот "сорокалетний старик" влюбляется в девушку. Обе женщины встречаются, "как встречаются все честные люди". "Ради торжества идеи я хотел бы устроить так, что они вдвоем (т. е. муж и любимая девушка) приезжают к жене, в то же время приезжает издалека один старый друг мужа, и вся компания, тут же и дети жены, составляет счастливую семью умных и честных людей, связанных нравственными интересами и доживающих мирно старость"²².