Женское счастье

Публика по округе задвигала креслами: слегка засидевшись за закусками и истомившись в ожидании музыки, активно потянулась в центр зала, плавно сходясь парами, стала покачиваться в такт мелодии. Кубыкин, вероятно, поддавшись стадному инстинкту и надежде, что в толпе его неловкость не будет отмечена, кивнул в сторону сцены и буркнул Вере:

– Пойдем. Чего уж там. Раз надо, так надо…

Она улыбнулась – не столько ему, сколько Игорю, словно бы извиняясь за его неумение и нежелание танцевать, а также за «неуклюжесть в обращении с дамами».

Вера оправила прическу и пошла вслед за мужем, который забыл подать ей руку и опять же – пропустить вперед на танцевальную арену. Идя танцевать, Вера вдруг жгуче чувствовала на себе взгляд Игоря, ей даже показалось, что взгляд его плотояден, похотлив. Тем более она нынче была такая нарядная. На ней было темно-красное короткое платье с переливами, кажущееся мелкочешуйчатым, как кожа русалки, черные чулки со швом, бордовые замшевые туфли на высоком каблуке… Есть на что посмотреть… Да и она сама себе нравилась в этом наряде. «Пусть любуется», – с пьянцой, с игривой пьянцой подумала Вера, мягко покачивая бедрами, словно бы дразня Игоря.

Танцор из Кубыкина – совсем никудышный, не танцор, а топтун, как впрочем, из всякого обыкновенного мастерового мужика, всецело занятого службой и домашними обустройствами, флегматически настроенного к моде и галантным манерам. «Не горбись!» – без укора шептала ему Вера и улыбалась, и почему-то постоянно думала о том, что Игорь смотрит на нее.

Танец их был как неизбежность – Кубыкин двигался молча и сосредоточенно, лицо выглядело напряженным, будто он боялся отдавить кому-нибудь ногу или зацепить локтем соседнюю пару. Вера же иногда поглядывала в сторону Игоря и, поймав его взгляд, чуть кивала со снисходительной улыбкой на своего мужа, как бы говорила: «Ну что с него возьмешь? Кубыкин он и есть Кубыкин…»

«История любви» кончилась. Кубыкин поскорее сел к столу, забыв придвинуть кресло для Веры.

– Давайте-ка лучше выпьем!.. Эх, окрошки бы хорошей… Дрыгаться я не умею, не любитель, – и Кубыкин потянулся к бутылке коньяка.

Кубыкин мотнул головой и выпил первым. Следом Игорь тоже опрокинул рюмку с явной охотою. А затем и Вера, отчего, раздухарившись, выпила полную немелкую рюмку.

Коньячный градус не то, что градус в шампанском, от него смягчение и ума, и тела ускоренное. К тому же звучала музыка…

– Что ни говорите, – в тему высказался Игорь, – запустив по свету увеселительные заведения с выпивкой и танцами – в выпивке есть сладкий яд безрассудства, а в танце есть затянутая пружина страсти, Искуситель проявил уникальную изощренность. Что ни говорите, а Искуситель, как и Созидатель, гениален!

Вера, слушая милую болтовню Игоря, у которого были назад зачесаны волосы и который сейчас ей напоминал киноартиста Ван Дамма из какого-то американского супербоевика, между тем не без любопытства поглядывала на танцующих и чуточку завидовала им. Но мужа-именинника по поводу танцев больше не доставала.

– Можно вашу даму? – вдруг обратился к Кубыкину Игорь, он в эту минуту словно почувствовал, что Вере хочется танцевать.

А Кубыкин будто того и ждал, обрадовано усмехнулся:

– Да, конечно же, можно! Мне и без танцулек жарко, – и помахал на себя салфеткой. – Окрошку здесь, конечно, не делают…

В зале, под сводами зеркального потолка, плыла лирическая, щемящая душу песня; под такую песню, когда внутри благостно пьянит, почти у всех пробуждается светлая грусть, тихое томление, приходит мечта о неимоверной любви, которой никогда не суждено сбыться.

Под музыку, выйдя на танцевальную площадку, Вера и Игорь соединились. Вера с некоторым волнением почувствовала умение Игоря танцевать. И не только танцевать… Он прижал ее к себе властно, любовно, словно между ними что-то было или что-то должно произойти. Но Вера не сопротивлялась… Она только сдвинулась так, чтобы другие танцующие пары загородили их от Кубыкина. К счастью, Кубыкин и не смотрел в их сторону.

Хотя Вера была знакома с Игорем немало лет, танцевать с ним ей не приходилось, а тут, слившись враз, «словно родные», она также враз почувствовала его страсть, желание; она поняла, что нравится ему.

Вера взглянула на Игоря снизу вверх, таинственно и благодарно, и сама теснее прижалась к нему, чтобы он явственно почувствовал ее грудь. А когда они еще глубже затесались в толпу танцующих, поближе к сцене, подалее от глаз Кубыкина, она еще плотнее припала к нему и, доверительно-опьяненная, растворилась в музыке, в танце, в самом Игоре… А потом они целовались. Он начал нежно, с виска, после поцеловал шею и наконец они нашли губы друг друга. Это было дико и захватывающе! Она в нескольких метрах он мужа целовалась с его приятелем на виду у всех… Это как над пропастью по шаткой доске пройти. Вот он адреналин, вот оно воровское счастье!

– Ты очаровательна, Зайчонок, – шептал ей Игорь, должно быть, сам опьяненный произошедшим сближением и обоюдным азартом.

Но вот и последний аккорд песни. Публика остановилась, признательно похлопала в ладошки, стала медленно расходиться. Вера и Игорь мягко отстранились друг от друга.

– Спасибо тебе, Зайчонок… Я так никогда в жизни не танцевал…

– Врешь, – усмехнулась Вера, но тут же вкрадчивым голосом прибавила: – Это тебе спасибо, – и в знак какой-то исключительной взаимности сильно прижалась к Игорю – почти что стиснула на короткое время. Такое объятие обычно бывает перед разлукой, перед дальней дорогой, люди обнимутся крепко-крепко, поцелуются – и разойдутся.

Кубыкин, развалившись, сидел в кресле, от нечего делать ковырялся зубочисткой под ногтями на большом пальце руки и рассеянно посматривал по сторонам – разалевшийся от выпитого и немного обманутый… Он ничего не заметил. Да и Вера тогда вела себя поистине артистично: как ни в чем не бывало, смело глядела на него – глаза в глаза.

– Не опускай так низко узел, – посоветовала она Кубыкину и хотела поправить на нем галстук. Но Кубыкин отбрыкнулся, пробурчал:

– Я эти галстуки терпеть не могу! Говорил тебе давай не наденем… Еще надо выпить.

Вскоре Вера весело угощала Кубыкина.

– Сам я возьму. Чего ты? Не безрукий, – отнекивался он.

Но она все равно приставала к нему с закусками. Веселая, возбужденная от своей свободы и нахлынувшей влюбленности в его приятеля, она начинала испытывать смак в этой игре.

– Кушай, кушай, дорогой! Могу я за тобой поухаживать в день твоего варенья? – приговаривала она и нежненько, держа большим и указательным пальцем, подносила к его губам жирную маслину.

На Игоря теперь она смотрела по-другому: незаметная посторонним, счастливая, эфемерная связь между ними установилась, и Вера не стыдилась своей кокетливой жульнической улыбки. И что в том такого? Даже моралистка может поплыть от прилива сантиментов, от кратковременного помрачения мозгов, от пьяных позывов к чьей-то нежности… К тому же она видела, что очень нравится Игорю, а это всегда дурманит.