Жены, которым не повезло

– Ну, я не узнал, я просто предположил.

– Пусть предположил… Это после того, как я тебе сказал, что ко мне приходил Альберт Киприани? – догадался я.

– Вот именно, – кивнул Володька. – Этот приход частного сыщика к тебе домой меня сразу насторожил. Прийти в гости к почти незнакомому человеку на второй день после убийства жены, когда дел и так невпроворот… – Он не договорил и задумался. – Здесь что-то не так…

– Ну, Киприани мог быть крайне заинтересован в розыске убийцы жены. Например, из-за мести. А я веду расследование убийства Аиды Крохиной. И, возможно, могу знать что-то, что Киприани неизвестно. Вот он ко мне и пришел, – предположил я.

– Может быть, может быть, – неопределенно пробормотал Володька.

Мы расположились в комнате. Запотелая бутылочка «Белуги», которая оказалась весьма кстати, стояла по самому центру стола, подавляя всю окружающую обстановку своим гордым величием. Маринованные огурчики, тарелка с хлебом и сыром и две куриные ножки, вынутые мной из супа, дополняли сервировку стола. А что, вполне прилично для двух мужчин, собирающихся раздавить пузырь сорокаградусной…

– Ну что, будем толстенькими? – первым поднял рюмку Володька.

– Будем, – поддержал я друга. – Хороший тост, с нашей работой не особенно разжиреешь.

Мы чокнулись и выпили. Потом враз смачно захрустели огурцами.

– Знаешь, тут Ирина недавно звонила, – начал было я, но Коробов приложил палец к губам, и я вспомнил, как он однажды говорил, что следаку при ведении опасного расследования лучше услать куда-нибудь семью, если она есть, и не иметь под боком никого, кто был бы ему дорог, чтобы у противоположной (часто враждебно настроенной) стороны отсутствовала возможность воздействовать на следователя путем угроз и шантажа убийством дорогих ему людей. Я понял Володькин жест и тотчас продолжил свою фразу, уже запустив «дезу»: – Одногруппница моя. Предлагала собраться после Нового года, числа пятого-шестого. Посидеть где-нибудь вместе, приход Нового года отметить, студенческие годы повспоминать. Я согласился…

– А я своих одногруппников последнее время редко вижу, – поддержал тему Коробов. – Все занятые такие… Да и я занят по самую макушку. – Он с какой-то затаенной печалинкой посмотрел на меня и разлил по рюмкам: – А давай, Старче, за студенческие годы выпьем! Лучше их, наверное, ничего уже у нас и не будет…

– Ну, это ты зря-а-а, – протянул я. – Но тост поддержу. Студенческое время, конечно, славное было…

Мы снова чокнулись и выпили. Закусили. Выпили по третьей…

– А знаешь, какая у нас в группе была фирменная песня? Может, в шутку, а может, и не совсем в шутку, – прожевав, спросил Володька.

– Нет, не знаю, – ответил я. – Какая?

– Про матроса Железняка.

– Это который произнес свою знаменитую фразу: «Караул устал», после чего было распущено Учредительное собрание?

– Ага, он самый, – ответил Володька. И вдруг запел:

В степи под Херсоном высо-окие травы,в степи под Херсоном – курга-ан.Лежит под курга-аном, заросшим бурья-аном,матрос Железняк, партиза-ан.

Голос у него был вполне приятный. А при повторе двух последних строчек куплета подключился и я:

Лежит под курга-аном, заросшим бурья-аном,матрос Железняк, партиза-ан.

Володька кивнул мне и продолжил:

Он шел на Одессу, а вы-ышел к Херсону –в засаду попался отря-ад.Налево – заста-ава, махновцы – напра-аво,и десять осталось грана-ат.

Я не заставил себя ждать, и уже в два голоса мы пропели:

Налево – заста-ава, махновцы – напра-аво,и десять осталось грана-ат.

Мне нравилось, когда Коробов приходил ко мне и после уже никуда не торопился. Нет, одиночество меня не угнетало, напротив, мне нравилось быть одному. Забот – минимум! Много ли мне нужно? Завтракал я чашкой кофе с крошечным бутербродом. Обедал вне дома. Ужинал салатиками, наспех приготовленными. Иногда варил себе куриный супчик или щи с мясом. Причем работа по кухне была мне не в тягость, поскольку я готовить люблю. Если, конечно, не каждый день, а пару раз в неделю. Да и думается лучше, когда один. Никто не мешает, не перебивает мысль. И вообще, когда в твоем распоряжении двадцать четыре часа в сутки, чувствуешь себя свободным.

Но когда приходил Володька, моя жизнь кардинально менялась. И это не раздражало, а нравилось.

Его приходы вносили разнообразие, которого мне аккурат и не хватало. И как только я начинал скучать и тяготиться одиночеством, заявлялся Коробов. Как будто чувствовал, что мне пора подзарядиться его присутствием, чтобы затем снова жить в принятых мною реалиях. А может, и с ним происходило то же самое, что со мной. Ну, если мы мыслили в унисон, то почему бы не иметь и одинаковый уклад жизни?

А Володька Коробов тем временем затянул новый куплет:

«Ребята, – сказал, обра-ащаясь к отряду,матрос-партизан Железня-ак, –Херсон перед на-ами, пробьемся штыка-ами,и десять гранат – не пустя-ак!»

Я снова поддержал:

«Херсон перед на-ами, пробьемся штыка-ами,и десять гранат – не пустя-ак!»

Как там Володька сказал? А, вот: приход Киприани ко мне его насторожил тем, что частный сыщик заявился ко мне буквально на второй день после гибели своей жены. Действительно, он что, приходил ради того, чтобы узнать, где прячется Кочет? Он и правда думал, что я это знаю? Вряд ли Альберт Иванович настолько наивен, что мог подумать, будто вор-рецидивист с серьезным тюремным стажем разоткровенничается про свое логово.

Тогда зачем он приходил?

Получается, чтобы понаставить мне «жучков»… Но с какой целью?

А Володька бесшабашно вытягивал:

Сказали ребята: «Пробье-омся штыками,и десять гранат – не пустя-ак!»Штыком и грана-атой пробились ребя-ата…Остался в степи Железня-ак.

Я подтянул:

Штыком и грана-атой пробились ребя-ата…Остался в степи Железня-ак.

Интересно, а какую информацию Киприани надеялся получить посредством «прослушки»? Что ему очень хотелось знать? Ведь установка прослушивающих устройств в частное жилище – мероприятие незаконное. Я Киприани и к суду за это могу привлечь. Неужели он надеялся, что опытный ворюга Кочет позвонит мне и скажет, где он скрывается? Глупо это как-то. Прав Коробов, здесь что-то не так.