Жернова. 1918–1953. Книга вторая. Москва – Берлин – Березники

Да, настоящий убийца – это всегда тот, кто рядом, кто слишком расширительно понимает свою задачу, кто считает себя ничуть не глупее самого товарища Сталина, кто полагает, что будь он на его месте, вел бы дела значительно лучше, кто, наконец, ничем товарищу Сталину не обязан: ни своим прошлым, ни своим настоящим, ни своим будущим.

Между тем корабль под названием СССР только набирает скорость, следовательно, все без исключения должны быть заняты тем, чтобы добывать для него уголь, поддерживать в топках огонь и повышать давление пара. При этом команда корабля, то есть народ, должна быть уверена, что на капитанском мостике все спокойно и капитан знает, куда ведет свой корабль.

Вот и эти курсанты под грибками на пронизывающем ветру, и тысячи, миллионы других красноармейцев и рабочих, крестьян и интеллигенции, разбросанных по необъятной стране, – все они на его стороне до тех пор, пока он олицетворяет для них капитана корабля, уверенного в своем курсе, пока он олицетворяет для них тягу к лучшей жизни, надежду на нее и уверенность, что такая жизнь рано или поздно наступит. Пока он будет олицетворять эту тягу – он непобедим. Но если на мостике корабля будут царить разброд и шатание, если вместо одного вождя в сознании народа появится несколько, любой из этих курсантов может выстрелить в окно… И никакое Политбюро, Совнарком и ЦИК, безликие сами по себе, не способны заменить вполне конкретного человека-вождя.

Впрочем, одной тяги к лучшей жизни мало. Израильтяне никогда бы не достигли земли обетованной, если бы Моисей не создал корпуса левитов, истребляющих тех, кто сеял неверие и смуту. У римлян этим целям служила преторианская гвардия, у Ивана Грозного – опричники, а ему, Сталину, должен служить ОГПУ. Должен служить…

Конечно, страх – не лучший двигатель, но пока страна не избавилась от векового варварства, он, Сталин, имеет право на варварские методы принуждения и подчинения. В любом случае за это придется меньше заплатить, чем за отсутствие твердости, разброд в руководстве и смуту в народе. Так считал Ленин. И считал совершенно правильно.

Глава 7

За спиной тихо отворилась дверь, возникла плотная фигура человека с округлым лицом, маленькими глазками и черепом, практически лишенным волос. Человек чуть слышно кашлянул.

Сталин обернулся.

– Бухарин ждет, товарищ Сталин, – прошелестел в устоявшейся тишине, ничуть ее не нарушая, голос секретаря.

Сталин слегка кивнул головой, давая понять, что слышал сказанное, и снова принялся мерить ковровую дорожку скользящими шагами.

Секретарь несколько секунд помедлил в дверях, попятился и так же бесшумно исчез. Не нужно было еще раз смотреть на часы: Сталин был уверен, что они показывают ровно одиннадцать.

Он остановился возле книжного шкафа, открыл стеклянную дверцу, вынул том первого, еще не законченного издания Большой Советской Энциклопедии, полистал: Булгаков… Бунин… Бухарин. Быстро пробежал глазами знакомые строчки: "один из руководящих участников Октябрьской революции", "выдающийся теоретик коммунизма", "первым объявил о возможности социалистической революции в России", "работы Бухарина побудили В. И. Ленина взяться за капитальную разработку марксистской теории о государстве", и далее в том же восторженно-хвалебном духе. И лишь едва-едва о его ошибках и борьбе с Лениным как до, так и после Октября.

Вспомнились слова Джона Рида из его книги "Десять дней, которые потрясли мир": "Бухарин, невысокий рыжебородый человек с глазами фанатика, о котором говорили, что он "более левый, чем сам Ленин".

"Интересно, – подумал Сталин, – что они написали бы на букву "д" – Джугашвили, или на "с" – Сталин, если учесть, что в состав редколлегии энциклопедии входит сам Бухарин и несколько его сторонников? Что бы написали, если бы имели такую возможность? А только кое-кто уже не напишет ничего. Хватит, дописались".

И Сталин, захлопнув том энциклопедии, поставил его на место и аккуратно закрыл дверцу шкафа.

Завтра Пленум ЦК, на котором низвержение Бухарина состоится формально. Бухарин уже наверняка знает об этом, потому что ему хорошо известна практика предварительного обсуждения и согласования – чаще всего через секретаря, – которая идет еще от Ленина. Бухарин сам был частью этой машины, работающей по раз и навсегда установившемуся порядку. К тому же "выдающийся марксист" подрастерял за год многих своих сторонников. А ведь пытался договориться даже с Каменевым и Зиновьевым, своими непримиримыми противниками, чтобы вернуть тех в Политбюро, а товарища Сталина устранить. Раз и навсегда. Да, ловко он попался на июльском пленуме ЦК в расставленные сети, решив, что Сталин терпит поражение. Как он засуетился, как засновал между членами ЦК, уговаривая, агитируя и даже запугивая. Ничто не помогло. В конце концов сник, пришел с повинной.

Итак, остались формальности: Пленум ЦК проголосует и… – небольшая, но вполне послушная воле вождя масса против одного из последних индивидуалистов, против человечка, пытавшегося играть слишком непосильную для себя роль…

У Сталина на мгновение вдруг прервалось дыхание: он лишь сейчас осознал всю глубину и масштабы свершившегося и открывающиеся перед ним горизонты. Конечно, еще рано почивать на лаврах, но все же, все же… Он даже в мечтах своих не заходил так далеко.

Сталин нервно потер здоровой правой рукой кисть недоразвитой левой, изуродованной в детстве пьяным отцом, которая всегда мерзнет в непогоду и дает о себе знать в минуты нервного напряжения…

Может, отказаться от встречи? Действительно, зачем она ему, если завтра и так все решится? Разве он не предвидел такого развития событий несколько лет назад? Разве он не досконально изучил Бухарина, чтобы пытаться напоследок еще раз удостовериться в том, что знает наперед? Ведь завтра, на Пленуме, Бухарин поведет себя так же, как вел себя раньше: сперва станет доказывать, что он отстаивает единственно правильную, единственно верную марксистско-ленинскую позицию, потом начнет юлить, наконец признает свою неправоту и попросит восстановления в Политбюро…

Все это было. И не только с Бухариным, но и с Троцким, Зиновьевым, Каменевым и другими. Ибо человек, вкусивший власти, заболевает ею и уже не может представить себя лишенным ее, отброшенным в сторону.

Впереди годы и годы жестокой борьбы и тяжелейших испытаний, и он, Сталин, должен быть уверен в тех, кто стоит рядом, в их преданности… да, делу социализма и коммунизма, мировой революции, и уж во всяком случае – в их личной преданности товарищу Сталину.

Но!.. Еще не все ясно и понятно в тех процессах, которые продолжают бушевать в обновленной и постоянно обновляющейся стране. Еще многое надо понять, оценить. Отчасти и поэтому не стоит отказываться от встречи с Бухариным, как бы олицетворяющим некоторые из этих процессов. Наконец, Сталин чувствовал почти болезненную необходимость видеть, как его последний могущественный противник будет истаивать у него на глазах и превращаться в ничто.

Завтра – не в счет, завтра все будет по-другому. А сегодня – с глазу на глаз. Будто в свете одинокого фонаря.

Сталин на минуту остановился перед огромной картой СССР, взгляд его пробежал от западных границ до восточных.

Да-а, такая страна, такая огромная держава! И миллионы людей в городах и селах, а среди них кто-то, кто хочет – или готов при определенных обстоятельствах – отнять у Сталина его власть, а отняв власть, извратить и опошлить великую идею индустриализации и коллективизации, идею коммунистического строительства в СССР, идею мировой революции. Наверняка не один человек, а десятки, если не сотни и тысячи. Как распознать их, как предупредить их поползновения? И дело не в конкретных личностях, а как бы в определенном человеческом типе, способном на безрассудство.