Жертва разума (Жертва безумия)
Шрифт:
– Наверное, он дышит через соломинку, – раздался голос молодого полицейского.
– Да, через задницу, – ответил его такой же молодой напарник. – Господи, сколько здесь гусиного дерьма…
– Утиное дерьмо, – возразил первый голос. Мальчишка с фермы. – Гусиное дерьмо больше; оно похоже на дешевые сигары.
– Кажется, у нас появился эксперт по дерьму, – послышался третий голос.
– Кому-то нужно пройти через кусты…
– Ладно, я попробую…
Мэйл наклонил голову – шаги приближались. Полицейский продирался сквозь кустарник у него над головой. Наконец он добрался до ивы: Джон мог
– Здесь ничего.
Мэйл находился на том же берегу пруда, что и полицейские. Когда они двинулись дальше, он снова переплыл пруд по-собачьи и выполз на другой берег, постоянно натыкаясь на утиный помет. Он начал неконтролируемо дрожать. Холод… он никогда так не мерз. Мэйл полз вперед, к углу коммерческого здания, царапая руки о мусор на земле; забрался в самую середину кустарника и остановился, подобрав под себя ноги, чтобы унять дрожь. Волосы сползли ему на лоб, он убрал их одной рукой; от нее пахло дерьмом.
Вертолет завис над контейнерами, к тому же месту направлялись три полицейские машины.
– Они его нашли, – сказал он вслух.
Полицейские добрались до проклятого фургона. Снова послышался лай собак… они, что, ищут его с собаками? Господи!
Залаяли другие собаки – их разбудили многочисленные полицейские. Мэйл понимал, что должен двигаться дальше, выбираться отсюда. Он пополз через кустарник. Наконец сумел встать на ноги и оглядеться. Складывалось впечатление, что полицейские установили периметр, пока другие прочесывали все, что находилось внутри. Значит, рано или поздно ему придется его пересечь.
«Канализация», – подумал Джон, но тут же отбросил эту мысль. Он ничего не знал о канализации. Если он туда заберется, то там и умрет. А от мысли, что стены смыкаются вокруг него…
Мэйл всегда страдал от клаустрофобии – именно по этой причине он не вернулся в больницу. В больнице никого не избивали; они умели наказывать по-другому. Очень скоро они узнали о его клаустрофобии и познакомили с Тихой комнатой…
Пригнувшись, Мэйл пересек подъездную дорожку и через низкий заборчик забрался в первый двор. Он пробежал через него, нырнул за дом, в котором кое-где горел свет, промчался мимо кустов спиреи [69] и перелез через проволочную ограду, потом преодолел следующий двор и снова забор. После третьего двора Мэйл услышал собаку. Судя по всему, это был большой пес где-то в дальнем конце двора. Рискнуть?..
69
Невысокий цветущий кустарник семейства розовых.
Пес почуял запах Джона тогда же, когда тот его услышал, зарычал и бросился к нему. Большое черно-коричневое тело, белые зубы, как у тигра. Никаких шансов.
Мэйл кинулся обратно и снова перелез через забор, пытаясь найти другой путь.
Мимо проехала патрульная машина; со всех сторон лаяли собаки, и их голоса слились в безумный хор.
Возможно, это займет некоторое время…
Дэвенпорт сообщил по рации идентификационный номер фургона. Прошло тридцать секунд.
– Лукас,
у нас есть адрес в Игане.Глава 28
Пружины от матраса оказались слишком гибкими для надежного оружия. Энди и Грейс рассчитывали, что у них получится нечто вроде ножа для колки льда, но им не удалось полностью разогнуть пружины. Они выпрямлялись, потом снова сворачивались.
Но зато они получили две толстых трехдюймовых иглы. Оставалось лишь заточить их о гранитные стены.
Грейс встала на туалет и принялась скоблить дерево вокруг гвоздя.
– Так получается гораздо лучше, – сказала она матери.
Она поработала десять минут, потом столько же Энди, и снова Грейс. Именно девочке удалось вытащить гвоздь. Ей показалось, что он начал двигаться, она ухватилась за него указательным и большим пальцами, покрутила и поняла, что он шевелится.
– Мама, он двигается, он выходит.
И Грейс вырвала гвоздь, точно зуб.
Энди приложила палец к губам.
– Слушай.
И они замерли, но не услышали ни стука, ни звука шагов.
– Мне показалось, я что-то слышала.
– Интересно, где он? – нервно спросила девочка, глядя на дверь.
Мэйл не приходил уже довольно долго.
– Я не знаю. Нам нужно еще немного времени. – Энди взяла гвоздь, села на матрас и принялась точить его о гранитный камень. На камне оставались крошечные царапины, точнее, тонкая металлическая стружка. – Когда он придет в следующий раз, мы должны это сделать, – сказала Энди. – Он скоро меня убьет, если мы не попытаемся. А потом придет за тобой.
– Да, – кивнула девочка. Она тоже об этом думала.
Энди перестала точить гвоздь и посмотрела на дочь. Грейс потеряла десять фунтов веса. Ее волосы свалялись; кожа стала восковой, почти прозрачной, а когда она вставала, у нее начинали дрожать руки. Платье испачкалось и порвалось в нескольких местах. Девочка напоминала детей из нацистского концлагеря.
– Что ж, значит, мы это сделаем, – повторила Энди.
Она вновь принялась точить гвоздь, потом повертела его в руке. Он уже частично очистился от ржавчины, а его клинообразный конец стал острым, как иголка.
– Нам нужно решить… как на него напасть, – сказала женщина.
Грейс сидела на краю матраса, положив подбородок на колени. Энди заметила у нее синяк на предплечье. Когда он появился? Мэйл к ней не прикасался, но в последние разы он даже не потрудился одеться, когда заталкивал Энди обратно в камеру. Он готовился к Грейс. Рано или поздно он до нее доберется…
Манетт снова приложила палец к губам.
– Слушай.
Тишина.
– Что? – прошептала Грейс.
– Мне показалось, я слышала какой-то шум.
– Нет, ничего.
Они долго и напряженно прислушивались – страх заставлял их молчать. Но Мэйл не пришел. Наконец Энди снова принялась точить гвоздь – вжик, вжик, вжик…
Она думала о Мэйле. Они находились здесь уже почти пять дней. Он насиловал ее… она потеряла счет, наверное, раз двадцать. Двадцать? Неужели так много?
Да, ей так казалось.
Она точила гвоздь и каждый раз мысленно повторяла: Для Джона Мэйла, для Джона Мэйла…