Жертва тайги

Сергей освободил Антона от веревки. Тот откинулся на спину, крепко зажмурился и плотно стиснул зубы. Голова закружилась от резкого прилива крови, а в одеревеневшие конечности тут же въелась, вгрызлась такая невыносимая боль, как будто их не бечевой, а колючей проволокой обмотали.

Валерьяныч подождал с минуту, давая ему возможность немного прийти в себя. Потом он уцепил Антона за воротник штормовки, легко поднял одной ручищей и слегка потряс, прямо как морковку, выдернутую из грядки. Здоровяк вывернул все его карманы и тут же снова привязал бедолагу к дубку, но теперь уже в стоячем положении, немудряще набросав тугих веревочных петель от горла до лодыжек. Потом он подтянул к себе рюкзак и принялся тщательно изучать его содержимое.

В это время Сергей освободил от пут Ингтонку и положил его на траву.

Он начал поправлять повязку, сползшую набекрень, но вымазался в крови, брезгливо отдернул руку и проговорил:

— А с этим-то что? Ты видел, он без уха? Опупеть можно!

— Ты его обшмонал?

— Да. Больше ничего стоящего.

— Совсем пустой?

— Ага.

— Ну и пускай пока поваляется. С ним, я думаю, никакой замутени у нас не возникнет. И так уже, считай, ноги протягивает.

— Вы бы помогли ему, а? — попросил Антон.

— А чем мы ему поможем? — с ноткой сожаления в голосе пропищал очкарик.

— Да хотя бы повязку поменяли. У нас в рюкзаке есть бинт и зеленка.

— Хорошо. — Серега кивнул и вопросительно уставился на старшего.

Получив его молчаливое согласие, он бросился было фельдшерить, присел рядом с Ингтонкой, лежащим на земле, но так и застыл в нерешительности, сжимая в руке упаковку с бинтом. Очкарик не знал, с какой стороны подступиться к делу.

— Отойди-ка, — не выдержал Валерьяныч и отстранил его. — Не маячь тут попусту. Лучше сходи к лодке, принеси фляжку со спиртом. Подожди. Наберешь еще воды в кружку. Разбавить надо.

Антон с искренней благодарностью посмотрел на здоровяка, но ответного взгляда не дождался. Валерьяныч и глазом не повел, словно совсем забыл на время о его присутствии.

Перевязку он сделал просто мастерски. Похоже было, что это для него не в новинку. Уж слишком уверенными выглядели все манипуляции Валерьяныча.

Он отмочил присохшую тряпку, обработал рану разведенным спиртом, густо обмазал по краям зеленкой. Потом здоровяк сорвал листок подорожника, продезинфицировал его, придавил тампоном, свернутым из кусочка бинта, и примотал к голове Ингтонки так плотно, что ни единой щелочки не осталось. Валерьяныч приподнял голову раненого, сдавил пальцами скулы, чтобы расцепились его плотно сведенные челюсти. Он влил ему в рот остатки разведенного спирта, подождал, когда Ингтонка зашевелится и замычит, и бережно вытащил свою мозолистую лапу из-под его затылка.

Поразило Антона и то, с какой точностью и нежностью, удивительной для его громадных грабок, он все проделал. Уже за одно это можно было проникнуться к нему немалым уважением. Антона так и подмывало поверить в то, что за угрюмой, грубой внешностью кроется гораздо более тонкая, чем можно было первоначально предположить, чувствительная натура.

Валерьяныч уселся у разведенного костерка и с явным намеком на то, что после перевязки раненого он вправе рассчитывать на большую доверительность с его стороны, спросил Антона:

— Ты, как я соображаю, колоться все равно не будешь, или как?

— Да, странные мужички, — не дожидаясь ответа на вопрос, заданный старшим, вставил свои пять копеек Серега. — На копателей вроде бы не катят. У них даже лопат нет, не говоря уже о толковом металлоискателе. Может, те субъекты, которые их здесь отметелили, всю оснастку с собой забрали? А зачем они их привязали, интересно?

— Да как это зачем? — Валерьяныч усмехнулся одними уголками губ, сидя у разведенного костерка и сосредоточенно обстругивая ореховую веточку, срезанную с куста. — Нужны еще, наверное, кому-то. Я так прикидываю.

— Это нэцке я в пещере нашел, — промямлил Антон, все-таки рискнув навести мосты с потенциальными спасителями, и подумал:

«Может, еще удастся склонить их к тому, чтобы они нас отпустили до того, как садисты с кордона сюда прикатят?»

— В какой пещере? — Очкарик тут же загорелся, глаза его заблестели, заметались, заморгали как очумелые мушки. — У вас там, в пещерке этой, наверное, поле чудес, не иначе, если такие ломовые артефакты под ногами валяются! Их что, даже не копая, по-простому взять можно?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, но только ничего больше там не видел. Одни стены голые. А талисман этот возле старой заброшенной кумирни валялся. Уже пылью в палец толщиной оброс, — с легким выкрутасом объяснил Антон. — Вот я и наткнулся на него, когда оттуда уходили. Но только это давно было. Года три назад. И далеко отсюда. В Приморье.

— А где в Приморье? — быстро спросил Серега.

— Километров за двадцать от устья Малиновки, в Дальнереченском районе.

— Жаль. Далековато. — Очкарик разом скис. — Ты как думаешь, Валерьяныч, он нам правду говорит или в уши втирает?

— Да хрен с ними обоими, — неожиданно изрек старший, поднялся на ноги, подошел к Антону, достал раскладуху и разрезал бечеву, связывающую его. — Как ты, конечно, понимаешь, паря, никто вас никуда везти не собирается.

— Слышь, Валерьяныч!.. — Антон решился попытаться еще раз поймать удачу за хвост. — Ты уж начал за здравие, так не кончай за упокой. Сделай еще одно доброе дело, а? Хотя бы на другой берег нас с Игорьком перевези. Нам по той стороне идти гораздо легче будет. Меньше хлама всякого у берега навалено. А купаться в ледяной водице с раненым мне, старик, что-то совсем не улыбается.

— Ладно. Уболтал. Сделаем. А обратно мы завтра пойдем. К полудню ближе. Тогда и до поселка вас добросим, понял?

— Спасибо тебе огромное! Век не забуду!

— Нет, браток, так дело не пойдет. — Верзила хитро сощурился. — Спасибо в стакан не нальешь и на хлеб не намажешь. Поэтому штуковинку эту мы себе оставляем.

— А то! Законная контрибуция! — Очкарик весело гоготнул, опять замельтешил, задергался.

— Да не вопрос! — У Антона отлегло от сердца.

Такого благоприятного исхода из насквозь дерьмовой ситуации он просто и представить себе не мог.

— Давайте-ка волоките безухого в лодку, а я заводиться пошел, — подхватив рюкзак с фонагой, сказал Валерьяныч, повернулся и побрел к берегу.

Пока они пришвартовались, выбрались на берег да нашли удобное местечко для табора, солнце уже совсем истаяло, провалилось в сопки. Густые лиловые тени легли на воду, мелко задрожали в свете первых малосильных звезд в затишке на близлежащем сонном плесе, заходили, замотались, извиваясь длиннющими серебристыми гадами на буйной говорливой быстрине.