Жесткая посадка

– Это нормальный костерок для тайги, парень, – Егор Тяньги похлопал меня по плечу, и в этом не было ничего покровительственного, – немного для света, немного для тепла, в основном для чая.

– Мы большие костры только зимой палим – на кочёвке, когда очень холодно и где дров много, – поддержал его Илья. После того как я добровольно пошёл отвлекать внимание «секретчиков» у вертолёта, он разговаривал со мной с большим уважением, а с Зимом вообще не разговаривал, видимо, боясь очередного нагоняя за неаккуратное обращение с винтовкой.

– Что с этим со всем делать? – Егор ткнул в кучу захваченного у солдат барахла. – Одежда и обувь – ясно, женщины их от крови отстирают, подошьют, мы в них ходить будем. Ружья тоже заберём. А с этим что? – он показал рукой на каски и бронежилеты, которые сложил отдельной кучей.

– Добавь сюда и это. – Зим положил туда четыре пистолета, которые нёс отдельно.

– А ты не возьмёшь? – улыбнулся Егор.

– Зачем? Человек с пистолетом – труп против человека с карабином. Или дробовиком, – сказал Зим, немного помедлив. – В любом случае от них лучше избавиться. Утопить, то есть.

– А закопать? – неосторожно решил вмешаться я.

Все снова посмотрели на меня снисходительно.

– Закопать – выкопают. Медведь или лисы – просто так, для интересу. Всё хоронит без остатка только вода.

– Это точно, – согласился Егор. – Помнишь кости на Янранае? Это людей в камни закапывали – вон они все наружу вылезли. Вон севернее есть другой лагерь – Улахан-тарын называется. Там большое озеро есть, Чак-Чак. В нём голец водится. Вку-уснай! Вот там, кто от работы умирал или кого расстреливали, прямо в этом озере и топили. На ноги – петлю из проволоки, к петле – кусок скалы, и в воду. Вода там глу-убокая…

– Ладно, Егор, ты сейчас что делать-то будешь?

– Ну как что? Сколько времени у нас есть, пока новые вертолёты не появились?

– Думаю я, дня два – точно. А вернее – дней пять. Машины надо подготовить для поисковых работ, их не вдруг найдёшь, как всегда, на них надо посадить хорошие, проверенные экипажи. Этим всё равно займутся не раньше завтрашнего утра. Потом они должны перелететь на корабль или где они там стоят. На побережье они вряд ли будут базироваться. Здесь негде, а в Орхояне такая авиагруппа вызовет много вопросов. На корабле тоже – подготовка, обсуждения-совещания. Ну, дня через три могут начать тундру утюжить.

– Значит, уходить надо, – сказал Егор. На север пойдём, к границе Якутии. Вообще в лес, в тайгу. Через год вернёмся. А ты куда пойдёшь, Зим?

– Я пойду к самолёту. С Живцом вместе. Куда дальше – тебе об этом, Егор, лучше не знать. Без обид говорю. И вообще – лучше забыть на всю жизнь, что встречался со мной.

– Зачем забывать? Всегда приходи в род. И ты приходи, Живец. Гляди, как ноги расходил – года через три мы из тебя пастуха сделаем. И вообще – ты храбрый.

– Но глю-упый, – протянул кто-то из пастушат, и мы все рассмеялись.

Но это был смех сквозь слёзы.

Мы подремали часа три у догорающего костерка оленеводов. Сами они сразу ушли к своему стойбищу – их невысокие нагруженные фигурки ещё долго угадывались в сумраке долины. Совершенно безжалостные люди в совершенно безжалостном краю. И я снова удивился тем благостно-буколическим рассказам о жизни северных аборигенов, которыми в советские времена нас пичкали прикормленные властями писатели. Хотя… Может быть, это и есть другая сторона жизни, та, о которой я уже никогда ничего не узнаю.

Мы медленно поднимались наверх – к самым вершинам Хребта, которые ещё четыре дня назад представлялись недосягаемыми джомолунгмами и канченджангами. Теперь я, со слов моих товарищей, знал, что Хребет считается невысоким и перевалить через него на оленях или на собственных ногах можно в любом месте. Совсем скоро это предстояло доказать и мне…

Мы поднялись к перевалу на самом рассвете. Солнце поднималось из моря и заливало его стеклянную поверхность оранжевым пронзительным светом. По обеим сторонам от нас высились горы – красивые до такой степени, что казались выдуманными каким-нибудь безумным эстетствующим художником. Эти разрушенные скалы, чудом держащие на небольших опорах многотонные камни, – будто статуи на таинственных островах, созданных воображением Роберта Говарда, арки и постаменты, будто оставшиеся от разрушенных храмов и крепостей чудовищной величины. Перед нами было иззубренное лезвие Хребта. Мы находились на его острие. По одну сторону синел сумрачный материк Евразия, а по другую – распахивалась пылающая простыня Охотского моря. А я стоял на этой границе миров и всем своим существом впитывал красоту окружающего нас пространства.

Зим постоял на перевале, будто одна из скал, поставленная здесь природой.

Затем зашагал вниз своей скользящей бесшумной походкой стрелка.

– Ну и куда мы идём? – осторожно спросил я. – Где этот самолёт?

– Прямо под нами. – Зим повернулся ко мне и усмехнулся. – Где-то часов пять до него.

Мы двигались не по дну долины, а по гребню отрога, ведущего к морю, – в двух третях от подножия. Отрог был сложен из крупных камней, размером с предметы бытовой мебели, и мы прыгали по этим столообразным обломкам, как горные козлы. В какой-то момент Зим указал мне на группу светлых животных – они вытянулись цепочкой вдоль вершины соседнего увала и медленно шли наверх – туда, откуда только что спустились мы.

– Снежные бараны, – сказал Зим. – У них большое и вкусное сердце…

Ещё через полчаса Зим начал присаживаться и подолгу – по полчаса – разглядывать борта долины.

– Эту мерехлюндию просто так не заметишь, – сказал он задумчиво в одну из этих остановок. – Иначе бы её давно нашли. Меня другое интересует – как здесь эти мудаки проехали на тракторе… Теоретически, это, конечно, можно… И даже практически – если не смотреть, что по сторонам творится… Но это ж какое везение надо иметь…

– Они же и вернулись потом, – сказал я, в свою очередь рассматривая нагромождение скал внизу.

– Это-то уже неудивительно – трактор по своему следу всегда возвращается, если один раз прошёл. Но тут этот один раз дорогого стоил… Точно говорят – везёт дуракам и пьяницам…

– А ты уверен, что он здесь шёл? Может быть, мы ошиблись, и нам надо в другую долину?

– В том-то и дело, что я вижу на дне некоторые вещи, которые мог сделать только трактор. Вон, видишь, сквозь кусты две колеи идут? А вон валуны как сдвинуты?

Я глядел вниз, ничего не замечая.

И тут Зим буднично произнёс:

– А вон и наш объект.

И я, направив бинокль в ту сторону, куда он указывал пальцем, увидел что-то вроде огромного стеклянного шара, закатившегося между скал в кусты стланика…

Книга мёртвых

– Господи, что это?

– Это остекление кабины. Как ты мне сам говорил – морда у самолёта большая и круглая. Только она вся забрана стеклом. Или плексигласом, точнее. Как к нему спуститься-то получше? Мимо той скалки, потом по снежнику, затем возле стланика вроде есть прогал… Ладно, полезли…