Жесткая посадка

– А что рассказывают?

– Якобы сжигает всё в месте попадания в радиусе трёхсот метров до минерального слоя. Следов такая штука не оставляет. Собственно, это и есть единственная гарантия того, что документ уничтожен. При условии, если бы он оставался на этом самом месте.

И я похлопал ладонью по спинке рюкзака, по холодной серебряной пластине, замыкающей важнейшую государственную тайну бывшего Советского Союза.

Капитан Василич

Рыболовный катер американской постройки 1943 года вышел на устье Угликана вместе с рассветом. Был он убогий, пузатый, выкрашенный шаровой серой краской, украденной из военного дока Николаевска. Собственно, ночи в этих широтах практически не было. Герметически закрытый, тарахтящий и смердящий соляркой стальной поплавок обогнул величественный, словно руины античной крепости, мыс Харгиз. Чёрные изломанные кекуры увенчивали его вершину, вспугнутые чайки чертили изломами своих крыльев оранжевое ночное небо. Крики их фактически не доносились через треск катерного движка, но можно было себе представить, какой нынче грай поднимался над неприступными обрывами охотского берега!

– Здесь раньше крабообработчики стояли, – вёл свой краеведческий ликбез капитан Василич. – Зимой тут место гиблое, санного пути сюда нет, и по воде не доберёшься. Кругом всё замерзает, а Угликанская бухта – нет. Течение тут какое-то такое, что льдам оставаться не даёт. У крабообработчиков хозяйство большое было, и для его охраны они здесь деда Шефтеля держали. Со жратвой деду было туго, и он на зиму придумал вот что: завозил летом десятка два сук из посёлка…

– Кого-кого? – не понял Серж.

– Сук. Ну, сук, понимаешь? Ну, собака такая, женского рода… Их суками зовут, антилигент. И суки эти у него плодились, а потомство он держал в таких, типа, курятниках – вон, на ближнем склоне от них короба ещё стоят. Вот они до осени живут тут на всяком подножном корму – капусту морскую жрут, дохлую рыбу, ракушки всякие, нерпу убитую. А осенью, в ноябре, он собак в клетки загонял, убивал по одной и жрал всю зиму. У него подсчитано было – на зиму семьдесят собак надо, минимум. Ну, у него тут всегда больше разводилось. Когда мы приходили первым морем весной, то над бухтой от голодных псов вой такой стоял – прям бухта Плача какая-то. У евреев есть Стена Плача, понимаешь, а у собак здесь на берегу – бухта.

– Ну и чем дело кончилось? – спросил, обернувшись Ух. – Сожрали его собаки самого, что ли? Как сыщика у Швейка? Сейчас здесь вроде никакого деда нет. И домика тоже.

– Домик как раз и сожгли вместе с дедом, – сказал рассудительно капитан Василич. – Это орхоянские краболовы с хохотскими воевали, за бухты, ну, то есть за места удобные, где краба брать можно. Вот в эту войну и сожгли деда Шефтеля прямо вместе с домиком и всем имуществом. Привязали к нарам и подожгли. И домик, и склад с краболовками, кунгасами и тарой. Скучно сейчас без дедушки-то, – жизнерадостно резюмировал Василич, а закончил и вовсе неожиданно: – А может, и хорошо, что его тут нету. Сидел бы сейчас, бельмы свои в море пялил и заложил бы нас кому-нибудь, как пить дать. Гнида он был, в опчем-то… Как и все тута…

Волнение на море стояло умеренное, вдоль кромки берега не было видно белой нити наката, и можно было надеяться, что посадка на судно пройдёт довольно спокойно.

Игорь вышел на палубу и принялся разглядывать в бинокль береговые скалы. Через десять минут он показал рукой направление.

– Здесь. Правее. Ещё правее. Стоп машина.

Берег выглядел совершенно безмятежно, как выглядят обычно все штилевые берега в первые часы после восхода солнца – будто щека едва пробуждающегося ребёнка. Матрос на корме неторопливо накачивал резиновую лодку. Торопиться не было совершенно никакого смысла.

Виктор, ныне Живец

Напряжение последних дней достигло для меня апогея. Я с ужасом думал, как мне придётся выйти из-за спасительной стены скал и пройти пятьдесят метров по открытому берегу до лодки. Да и в лодке, и на самом катере нельзя чувствовать себя в безопасности. Но эти первые пятьдесят метров по открытому месту дались мне сложнее всего. С первой секунды, как только Зим вышел из расщелины, я ждал нарастающего свиста вертолётных турбин, затем шквала огня выпущенных НУРСов, и потом… Какое было «потом» для ребят из спецназа, застреленных Зимом и Егором три дня назад у горы Янранай?

Но солнце гладило розовым светом серые округлые бока валунов на пляже, тяжёлая чёрная резиновая лодка неторопливо ткнулась в берег, и оборванный, сурового вида мужичок – наверное, единственный матрос на этой посудине, мрачно сказал:

– Бывает такая погода два раза в год. Но не каждый год. Садись, геологи, только лодку не утопите…

Лодка шла медленно, её чёрные круглые борта захлёстывали брызги, и всё-таки я готов был плясать от радости – мы выиграли, мы выиграли и этот тайм! Мне всегда казалось, что каждый мужчина в душе всегда должен быть немножечко моряком. Потому что море – вот это свобода для настоящего человека!

И ещё, я внимательно вглядывался в два силуэта на корме этого утлого судёнышка и не верил своим глазам. Не верил до самого конца, пока сильные руки Уха не протянулись к нам с палубы…

Через полчаса катер, весело затарахтев двигателем, развернул за собой хвост кильватерной струи, двинулся, не торопясь, в сторону открытого моря.

– Ну и чего будете делать, гости дорогие? – хмыкнул Василич, когда мы, грязные и прокопчённые, ввалились в жаркий кубрик.

– Василич, – сказал Ух, как о чём-то давно решённом, – здесь где-то болтаются иностранные суда?

– Да их здесь как грязи. Отойди только за границу, миль на двадцать… А нужен-то какой?

– Кореец или японец. Лучше японец. Лях тоже сойдёт.

– Ага. Сбежать хотите. – Василич открыл бутылку водки и плеснул её по стаканам.

– Хотим.

– Это, ребята, будет стоить вам других денег, – рассудительно произнёс капитан. – Тысяч тридцать баксов.

– Чего так дорого? – нахмурился Ух.

– Во-первых, вы мне их всё равно заплатите, – хитро прищурился Василич. – Поэтому я вас грабить не хочу. Мне надо ровно столько денег, чтобы я мог купить себе новый катер. А то этот прямо под ногами расползтись норовит. Ну и риск, естественно… Не пограничники, нет… Погода сегодня уж больно хорошая… Два раза в год такая, но не каждый год.

– И что из того?

– А то, что хорошим это кончиться никак не может. Или шторм будет, или ещё чего… А мы сейчас от берега пойдём. Наобум лазаря. Но не совсем наобум – здесь, матросы с сейнера говорили, три японца ловят. Плотной группой. Вертолёт на борту, они подходили близко, хотели спросить, улов у них, может быть, примут – так их облетали на «вертушке». Так что включим радар и пойдём. Ну что – тридцать кусков, и по рукам?

– Ну… собственно говоря, других вариантов-то у нас нет.