Жестокая болезнь

Съезжаю на обочину.

— Господи Иисусе, Блейкли. Что за хуйня?

Песня набирает обороты, и я сжимаю руль, мои пальцы пульсируют от напряжения. Я вижу лицо Алекса прямо перед тем, как пламя охватило комнату. Я чувствую боль, которую он испытал, когда я сказала, что его эксперимент провалился. Обжигающее пламя разрывает мои внутренности от всепоглощающего чувства… вины? Раскаяния? Чего?

Меня захлестывают какие-то дикие эмоции, и единственное, что я могу сделать, чтобы остановить их, — это закричать. Когда, наконец, я останавливаюсь, мое дыхание прерывистое, а грудь горит огнем, в кабине грузовика становится устрашающе тихо.

Я опускаю голову на руль. Нет. Нет, я не виновата в его смерти. Я продолжаю повторять это, и все же тихий голос внутри меня спрашивает, что бы произошло, если бы я признала правду под тем водопадом. Это что, сожаление?

— Это бред какой-то, — черт, он похитил меня и пытал, и, в конце концов, убил бы. Я просто вымотана. Мне нужно поспать. Или поесть. Или… я нажимаю на кнопку, чтобы выключить эту гребаную песню.

Капля влаги попадает мне на щеку, и я вытираю глаз. Смотрю на слезы на кончиках своих пальцев, и меня охватывает дрожь страха.

Я могу отрицать чувства, которые ощутила на том утесе с Алексом. Я могу утверждать, что это было временное помешательство. Побочный эффект. Инфекция мозга.

Но это потрясло меня до глубины души.

Что бы я ни испытала с ним, это было пугающим и пробуждающим, и это изменило меня. Надо оставить все мысли о нем у того самого водопада, дабы снова стать нормальной.

Завожу грузовик и выезжаю на дорогу.

Чем дальше я буду от Алекса, тем дальше от этих эмоций, тем больше я начну чувствовать себя нормальной.

ГЛАВА 23

БЕДСТВИЕ

БЛЕЙКЛИ

Я ежедневно проверяю новости на предмет любых упоминаний об Алексе.

Пока ничего. Никаких сообщений о пропавшем человеке. Даже пресс-релиза о пожаре нет. Который кто-то должен был увидеть, должен был сообщить.

Я прочесала интернет, просматривая все местные сайты в Нью-Йорке в поисках некролога о неизвестном погибшем. Никаких новостей, что кто-то погиб в странном пожаре посреди дикой местности.

Последние несколько дней я жила в состоянии шока, задаваясь вопросом, вдруг я была отравлена газом, было ли все это на самом деле. Может, я представила, как хижина загорается? Я почти месяц провела прикованной в подвале, подвергалась экспериментам сумасшедшего ученого? Это звучит абсурдно даже в моей голове.

Именно поэтому я ничего не говорила вслух. Никому.

После побега я довезла грузовик Алекса до какого-то города, пока в нем не кончился бензин, затем воспользовалась телефоном водителя эвакуатора, чтобы позвонить Рошель. Посреди шоссе, в грязной одежде, босиком и не имея никакого доступа к деньгам, она была единственным человеком, которому я могла позвонить.

Я объяснила ей все как «неудачный план», на что она рассмеялась, дала водителю номер своей кредитной карты и велела ему арендовать для меня лимузин.

В два часа ночи, черт пойми где, не было лимузинов на аренду, поэтому он очень подозрительно, но вежливо вызвал такси.

Добравшись до города, я направилась прямо к себе домой и, после того как консьерж впустил меня, приняла душ. Я поливала свое тело горячей водой столько, сколько могла терпеть. Затем зарылась под гору одеял и крепко заснула.

В какой-то момент я вышла из своей квартиры, чтобы купить новый телефон. У меня было три голосовых сообщения. Появилось неприятное чувство внизу живота, когда я поняла, что должна перезвонить и попытаться объяснить свое исчезновение.

Первое сообщение было неважным. У Джеффри Ломакса — адвоката по бракоразводным процессам, к которому я обращаюсь за рекомендациями, — был клиент для меня. Второе голосовое сообщение было от Рошель. Она, хихикая, поблагодарила меня за то, что я уничтожила эту «маленькую пизденку» и ее бренд. И последнее, от моего босса с работы «Люси». Меня уволили за неявки. Я не была удивлена.

Вот и все. Никаких отчаянных, пытающихся найти меня. Никаких обеспокоенных голосов, призывающих меня связаться с ними.

Обычно подобные вещи меня бы не беспокоили. Именно так я прожила свою жизнь. Одна. И я предпочитала, чтобы так и было. Мне нравилось одиночество, и я не нуждалась в близких связях с друзьями или семьей. Я всегда считала их помехой.

И все же, что, если бы я умерла во время пыток Алекса? Что, если бы я никогда не вернулась? Сколько времени прошло бы, прежде чем кто-нибудь заметил… и забеспокоился?

Я попыталась отмахнуться от беспокойства и сконцентрироваться на следующих шагах, которые мне нужно было предпринять, чтобы восстановить свою жизнь, но мысль продолжала всплывать на поверхность, проявляясь в физическом симптоме, подобном чему-то сродни тоске по дому. Тошнотворное чувство, о котором я слышала от других, но никогда не испытывала сама.

Итак, я пошла навестить Ванессу.

Моя просьба остаться на несколько дней с мамой была встречена ошеломленным взглядом. Хотя, справедливости ради, ботокс не позволяет ее лицевым мышцам демонстрировать различные выражения. Но она словами довольно ясно передала все, что нужно.

— Ты ни разу за всю свою жизнь ни о чем меня не попросила, Блейкли. Ты заболела? Давай, я запишу тебя на прием к доктору Уэстфилду?

— Я не заболела, — сказала я ей. По крайней мере, не физически. — Я просто… хочу ненадолго вернуться домой, — я возилась с ниткой на кофте, и она порвалась. — Ты не скучала по мне… вообще?

Еще одно застывшее выражение. Затем:

— Я не знаю, как на это ответить, честно, — она потянулась за своей сумкой от «Prada». — Тебе нужны деньги?

Когда поступило предложение денег, я сделала выражение лица жестче, подражая дочери, которую она всегда знала, чтобы облегчить ее замешательство. Затем ушла. Деньги — это ответ моей матери на все, поэтому я взяла за правило никогда их не принимать. Семейные деньги приходят с обязательствами, ожиданиями.

После неудачной попытки связаться с матерью я обратилась к психологу в надежде, что, вкратце описав свои обстоятельства, она сможет помочь починить всякую хрень, которую Алекс проделал с моим мозгом.

Было много вопросов о чувствах, которые, как выясняется, должны доставлять дискомфорт. Я отменила следующий сеанс.

Я подумала, не стоит ли мне обратиться в полицию. Написать заявление на Алекса. Но на самом деле я не чувствовала себя травмированной. Я жертва? У меня что-то не так с мозгом, меня пытали, но я сбежала, и где-то там лежит труп, который вызовет больше вопросов, чем я была готова ответить.