Жестокая болезнь

— Ты должен мне быструю смерть, — говорю я.

Веселье озаряет его черты.

— Убийца-мученик, — говорит он, опуская свое оружие. — Какой оксюморон.

Ремешок на моем лбу ослабевает, шея расслабляется.

— Я не хотел убивать человека.

— Людей, — поправляет он. Затем вынимает иглу из моей руки, кладя шприц на каталку. — После одной неудачной попытки ты не смог остановиться.

Я не упускаю из виду его различие между «не сделал» и «не смог». У меня не было выбора остановиться; я не смог бы прекратить работу над своим проектом.

Пока не появилась она.

— Это эффект ряби, — говорю я. — Теоретически, из-за твоих действий умерли мои испытуемые. Они должны быть сопоставлены с количеством твоих жертв.

Он поднимает подбородок, наблюдая за мной ледяным взглядом.

— Выбор убил твоих испытуемых. Твой выбор.

Я отворачиваюсь и смотрю на обшарпанный и покрытый пятнами потолок.

— Так это мое наказание или признание? — спрашиваю я, мой тон полон сарказма.

— Здесь ты не найдешь отпущения грехов, — Грейсон придвигает стул поближе и устраивается поудобнее, несмотря на свои слова. — У тебя есть один шанс убедить меня, почему я не должен включить эту машину и уйти, пока ты будешь поджариваться до хрустящей корочки.

Чувство странной иронии наполняет меня. Я должен дрожать от страха, зная, что обратный отсчет на моих часах почти закончился. Грейсон не щадит своих жертв. Он здесь, чтобы связать концы с концами, переменную, которую не мог предсказать, когда убивал мою сестру.

Мои действия вынудили его быстро начать охоту на меня, не дав ему достаточно времени понаблюдать за мной, чтобы разработать наказание с учетом моих «грехов». Следовательно, он хочет, чтобы я рассказал подробности своей собственной мучительной смерти.

Раздается издевательский смешок.

— Я не думал, что ты лжец.

Он не отвечает. Ему это и не нужно.

Возможно, было бы забавно проследить мои неуклюжие шаги, которые привели меня сюда. Почему нет? Мои последние секунды следует посвятить Блейкли, рассказать о нашем совместном времяпрепровождении.

— Изначально, — говорю я, — все это было ради Мэри. Я был предан своей цели — восстановить то, что ты разрушил.

— Мой психолог сказал бы, что у тебя диссоциация. Потому что решение экспериментировать на людях во имя науки — это прямо из романа Мэри Шелли.

— О, и пытать их средневековыми приспособлениями для удовлетворения своих собственных нездоровых потребностей совершенно рационально, — я поворачиваю голову и вижу, как мрачная улыбка искривляет его рот.

— У всех нас есть нездоровые потребности, которые нужно удовлетворять, — говорит он. — Не обманывай себя.

В памяти всплывает образ Блейкли на лестничной клетке моей хижины. Рубашка распахнута, обнажая нежные округлости грудей. Зеленые глаза широко раскрыты и умоляют. Ее тело дрожит под моими прикосновениями.

Несмотря на мои этические убеждения в том, что она была моим объектом, я жаждал ее так сильно, что это сводило с ума.

Я решаю не оспаривать его точку зрения.

— Проект развивался. Я хотел вылечить ее для себя. Чтобы она… — «любила меня» звучит до боли патетично, даже если это правда, — имела способность любить.

На его лице появляется любопытное выражение.

— Ты влюблен в свой объект.

— Да, и это сводит с ума. Мне нужно было удостовериться, что лечение сработало. Мне были нужны поддающиеся проверке доказательства того, что она способна ответить взаимностью на мои чувства. Вот почему мне нужно продублировать результаты на другом объекте, чтобы получить подтверждение.

Грейсон наклоняет голову.

— Возможно, ты самый бредовый человек, с которым я когда-либо сталкивался, Чемберс. Даже если твой безумный эксперимент удался, это худший из возможных исходов. Ни за что на свете эта женщина не почувствует к тебе ничего, кроме презрения, после того, что ты с ней сделал, — он издает тихий смешок. — У тебя было больше шансов, когда она была психопаткой.

— Ты ничего о ней не знаешь.

— Я знаю человеческую натуру.

— Ты очень умен, Салливан, но я сомневаюсь, что ты самостоятельно разобрался во всех нюансах человеческого существования.

Жаркий огонек загорается в его глазах. Легкий тик на челюсти.

Мои губы растягиваются в улыбке.

— Ты до сих пор общаешься со своим психологом, — говорю я, пытаясь установить связь. — Я читал о докторе Нобл. Она очень проницательна. И она дала тебе информацию обо мне. Зачем?

Даже когда я задаю вопрос, кусочки мозаики начинают складываться воедино. На его молчание я говорю:

— Похоже, я не единственный, кто изнывает по женщине, которая вне досягаемости.

Выражение лица Грейсона застывает.

— Может, ты и опытный ученый, но в эту область тебе не следует углубляться.

— Я же все равно мертвец, верно? Ты пришел сюда, чтобы убить меня. Так что, удовлетвори мое любопытство.

Он закатывает рукава, обнажая шрамы и татуировки, покрывающие его руки. Меня привлекает рисунки кусочков паззлов, и я задаюсь вопросом, что они значат.

— У наших действий есть последствия, — говорит Грейсон, катя стул вперед. — У каждого действия есть реакция. Это твоя наука. Ты управляешь смертью. Неважно, моей рукой или другой.

— Что это значит?

— Ты не можешь убить такого человека, как Эриксон Дейвернс, без серьезных последствий.

Тошнотворное чувство скручивает мой желудок. Я просчитываю все, что мог упустить, что не проанализировал или не настроил.

Меня не шокирует, что он сделал свои собственные обоснованные выводы, но он не указал пальцем прямо на Блейкли. Он точно не знает, кто убил Эриксона.

У меня есть еще одна причина, по которой я выбираю жертв из ее списка. Защитить ее. Если она попытается сдаться властям, мои связи с этими преступлениями дискредитируют ее заявление.

Мне просто нужно орудие.

— Брюстер, — говорю я в ответ на его заявление. Клиент Эриксона. Человек с более сомнительными связями в этом городе, чем у мафии.

Я потерял след этого игрока и не рассматривал его как угрозу после того, как дело Эриксона заподозрили в ограблении. Чего я не учел, так это сколько денег Брюстер потенциально потерял, когда его финансовый консультант внезапно помер.

Это подвергает Блейкли опасности.

Грейсон скрещивает руки на груди, на его лице понимающее выражение.