Жестокая болезнь

Вся измотанная до костей, истощающая мое терпение.

— Возвращайся в постель.

— Я ухожу, — говорит она, разыскивая обувь. — Уберусь из этого сумасшедшего города.

Я заключаю ее в объятия прежде, чем она успевает дойти до двери спальни. Ее сопротивление слабое; она легко сдается, когда я обнимаю. Она тоже измучена.

— Посмотри на меня, — серьезный тон моего голоса заставляет ее мгновенно поднять глаза. — Ты — торговец правосудием.

Ее брови сходятся вместе, когда замешательство искажает ее черты.

— Чего…

— Ты забрала жизнь Эриксона в том переулке, потому что ему нужно было умереть, — говорю я ей. — Месть, правосудие, уравновешивание весов… как это не назовешь, это заложено в твоем характере, в твоей ДНК. С первого момента, как ты дала отпор хулигану на детской площадке, ты знала, что делать, Блейкли, — я тяжело выдыхаю, смягчая свой тон, и поднимаю руку, чтобы убрать волосы с ее лица. — До того, как мы встретились, по-любому был момент, когда ты сомневалась. В какой-то момент ты поняла, что мести будет недостаточно.

Она не движется, ее захлестывает какая-то смесь страха, шока и, возможно, даже облегчения. Я отпускаю ее, убирая руки, чтобы дать ей пространство, но остаюсь рядом.

Она не отрицает мои слова. Я знаю, потому что изучал ее психопатию и тип личности, и да, есть шанс, что Блейкли никогда бы не совершила убийство.

Но, скорее, этим бы все и закончилось.

И тогда бы у нее не хватило эмоций и чувства самосохранения, чтобы защитить себя.

После напряженного мгновения, в котором мы оцениваем друг друга, пока тишина всех признаний, которые мы оба отказываемся раскрывать, она сглатывает, моргая, выныривая из суматохи своих мыслей.

— Я всегда думала, что смогу остановиться, — признается она.

Я глубоко вдыхаю ее запах в свои легкие.

— Вполне возможно.

— Но я никогда по-настоящему не узнаю, — говорит она. — Уже нет.

Зато теперь знает иное. Пусть осуждает меня и возмущается, но я не единственный злодей в ее жизни.

Однако я позволю ей использовать меня как боксерскую грушу. Пусть делает все, что хочет. Пусть свалит всю вину, и я приму это на себя. Приму боль, которую она жаждет причинить, лишь бы она занялась со мной любовью.

— Независимо от того, что ты решила сделать в том переулке, — говорю я, — факт в том, что Эриксон был настоящим монстром. Его никогда бы не привлекли к ответственности, возможно, он даже никогда не увидел бы зал суда изнутри. Он никогда бы не перестал причинять боль женщинам, кто-то должен был его остановить. Навсегда.

Она потирает свежие синяки на запястье, опустив взгляд. Когда поднимает глаза, чтобы встретиться с моими, меня поражает ее мягкость. Жестокая уязвимость, от которой она сейчас страдает, открывает ее полностью.

— Ты спасала жизнь, — говорю я ей, пытаясь достучаться. — Ты была так сосредоточена на жизни, которую отняла, что никогда не думала о жизни, которую спасла той ночью.

Ее взгляд блестит от непролитых слез, и я до боли хочу притянуть ее к себе, но боюсь упустить этот момент.

Она моргает, затем вытирает дорожки слез, бегущие по щекам.

— Я ненавижу это чувство, — признается она. — Я хочу выключить его.

Я обхватываю ладонями ее лицо и провожу большим пальцем по свежему потоку слез.

— Ты спасла ей жизнь, — повторяю я, потому что ей нужно это услышать. — Поэтому я не позволю тебе лишиться своей.

Судорожно вздохнув, она отстраняется и заправляет волосы за уши. Кажется, Блейкли научилась управлять своими эмоциями.

— И что потом? После того, как мы выполним этот твой безумный план, Грейсон просто исчезнет из нашей жизни?

То, как она говорит о нашей жизни, вселяет в меня безумную надежду, за которую я буду продолжать бороться.

Я остаюсь честным.

— Грейсон опаснее, чем Брюстер. Его нужно убрать.

Искра понимания загорается в ее глазах.

— Если ты избавишься от Грейсона, тогда тебе придется избавиться и от Лондон.

Я киваю один раз.

— Я обдумал это.

— Возможно, она невинна, — говорит она, скрещивая руки на груди, чтобы защититься. — Иногда женщины не виноваты в том, в кого они влюбляются.

Я слишком много улавливаю в этом заявлении. Она замечает и отводит взгляд.

— Грейсон, Лондон, Брюстер… — я замолкаю, мой взгляд опускается к губам, ее тело — соблазнительная приманка, и она позволяет мне плавно притянуть ее к себе. — Все препятствия должны быть устранены.

После напряженного сердцебиения, когда мы стоим, прижавшись друг к другу, она, наконец, встречается со мной взглядом.

— Я помогу тебе избавиться от Грейсона. Помогу устранить все препятствия. Тогда ты исправишь меня, Алекс. Каков бы ни был риск.

Я касаюсь ее щеки, скользя тыльной стороной пальцев по ее нежной коже.

— Это слишком высокая цена.

Она хватает меня за руку.

— Это цена, которую ты заплатишь за то, что играл в Бога.

— Посмотрим.

— Сделка только такая, Алекс. Или ты соглашаешься, или я ухожу от всего этого, от тебя…

— Я соглашусь на твои условия, — говорю я, — но мне нужна гарантия. Что ты не примешь опрометчивого решения.

Она качает головой.

— Например, какое?

— Например, складной нож, — говорю я, оценивая ее настороженную реакцию. — Мне нужно орудие убийства.

Осознание меняет выражение ее лица. Просовывая руки между нами, она скользит ладонями по моей обнаженной груди, разлучая нас.

— Это единственная улика, которая докажет, кто убил Эриксона.

— Нож нужен нам, чтобы подставить Брюстера, — еще он нужен нам для того, чтобы разорвать все связи Блейкли с убийством.

Она нерешительно бросает взгляд на дверь спальни, затем смиренно вздыхает.

— Хорошо, — потирает руку, направляясь в гостиную, и говорит через плечо: — Я побоялась оставлять его в своей квартире, — она роется в своей сумке.

По моему позвоночнику пробегает волна гнева, от напряжения скручиваются кости. Все это время у нее были доказательства, которые могли посадить ее за решетку.

— Это чрезвычайно опасно и эгоистично.

Остановившись в дверном проеме спальни, она поднимает голову.