Жестокие игры II
Шрифт:
– Не, док, лучше скажите мне, как память Егора и этого нового… А как его зовут, вообще? – спохватился я.
Егор сам себя обозначил, а этого док ни разу по имени не назвал.
– А он не представился, – развел руками Юрьич.
А у меня что-то в том онлайне забрезжило, мысль какая-то мелькнула, но до конца не оформилась. Неужто двойник эмоцию какую-то проявил?.. Учись теперь заново понимать… Вздохнул тяжело, через губу воздух из легких выпустил и лоб в ладони уронил.
– Док, за что мне все это, а? – одним глазом на него из-под руки выглянул.
– Ну, милый мой друг, психика у всех людей разная, у
– Ладно, док, избавьте мою слабую психику от подробностей! Лучше про память мне скажите – как вспомнить все?
– Фрагменты памяти будут сами спонтанно появляться под воздействием всевозможных раздражителей. Память – это, по сути, библиотека триггеров и реакций психики на них. Так что у вас буду всплывать образы, мысли, знания, навыки – что угодно. Возможно, всплески будут происходить во снах или в период физического переутомления – тогда мозг наиболее активен. Или в момент сильного напряжения, выплеска адреналина, проявления наиболее сильных эмоций.
Может, в автосалоне были не мои эмоции, а Егора? Его память проявилась необоснованной злостью на Маришку?
– А эмоции Егора? Они тоже достались мне в наследство?
– Я думаю, вы лучше ответите на этот вопрос. Наблюдайте за собой, если что-то вас раздражает из того, что раньше вы принимали спокойно, скорее всего, так и есть – вы унаследовали и чувства, и какие-то привычки двойника. Я вот вижу на вас рубашку и классические брюки, а вы, мой друг, не очень-то их жаловали.
Точно. Я просто взял рубашку и брюки из половины шкафа Егора и даже не задумался об этом.
Йо-о-оперный театр…
***
К Пашке я все-таки заехал.
Всю дорогу до его дома думал о том, что говорил док. А он наговорил лет на пять моего пребывания в его клинике. Голова разболелась от мыслей, я злорадно усмехался, что этот новенький тоже ее чувствует.
Только ни хрена эта мысль не грела. Прав док: раз у нас все общее, то глупо кидаться на самого себя.
– Как тебя зовут-то хоть? – спросил свое новое несчастье. Только привыкли с Маришкой быть вдвоем, и вот те нате хер в томате. В ответ – тишина. – Ладно… – ворчал я, как старик, – слушай сюда, моя вторая половинка, – до чего ж смешно прозвучало! – Мы тут до тебя с Егором договорились как-то, сосуществовали… Говнюк он, конечно, был еще тот, и панихиду я по нему точно справлять не стану, а вот что с тобой делать…
Пиздец… Я брежу.
Что я собирался ему сказать? Правила поведения зачитать? Договор заключить. С кем? С куском собственной психики, которая выскакивает, как черт из табакерки, когда его совсем не ждешь? Это, наверное, как с опухолью договориться, чтобы она не болела и по телу метастазами не расползалась, а то неприятно, сука, как-то.
Я точно псих.
Не повезло со мной Маришке. А ей надо как-то теперь рассказать.
Блядь!..
–
Ладно, хрен с тобой… – пробурчал и одной рукой вскрыл аптечку.Насухую сожрал пару таблеток, чтобы голова не болела. А то эти «височно-теменные» доли просто разламывало.
У дома Пашки постоял на улице, выкурил спокойно сигарету. Боль не совсем, но в большей степени отступила.
Августовские последние деньки стояли очень даже летними, приближение осени вообще не чувствовалось. Если такая погода продержится весь сентябрь, то можно будет опять с каретой договориться. Хочется для Маришки праздник устроить такой, чтобы на всю жизнь и память, и фото, и было что на ночь внукам потом рассказывать.
Если доживу.
Подумал об этом и только больше в намерении научить Маришку водить машину и стрелять укрепился. Может, не так чтобы в десяточку, но если хоть как-то сможет – уже легче. Хотя, наверное, ей это ни к чему, а вот пару приемов самообороны или пару сеансов у военного психолога, чтобы морально в любой момент была готова давать отпор – это вещь, это я по себе знал… Почему бы и да?
Свистнул особым сигналом, прислонившись к машине, и увидел, как в освещенном окне Пашкиной квартиры дернулась занавеска, потом выглянул он сам:
– Ого! – выдал, глядя на бэху. – Свежий ветер!
– А то! – я довольно ухмыльнулся и махнул ему рукой, чтобы спускался.
Совсем не хотелось подниматься в квартиру.
Не знаю, что там док с моей башкой сделал, а только какое-то принятие неизбежного я все-таки чувствовал. Больше всего успокаивало, что я все вспомню, и что засранец этот, нелегал в моей башке, – явление кратковременное и малофункциональное. Когда знаешь, что твое тело при тебе и останется, сразу как-то жить легче становится. Хотя кто меня в этом поймет?
Как там сказал док? Егор был гораздо больше самостоятельной личностью, нежели этот новенький. Надо его как-то обозвать.
– Лука, – прилетело в мозг.
Я аж сигарету последнюю, только что вынутую из пачки, уронил.
– Вот и познакомились, – мысленно сделал я ножкой и с сожалением на сигарету посмотрел. – Вот же черт ты, Лука.
Он не ответил. И слава богу, потому что как раз подошел Пашка. Машину медленно обошел по кругу, сел за руль, я на пассажирское рядом упал. Друг детства завел бэху и плавно тронулся с места:
– Круто! Одним пальцем можно руль вертеть! А послушная! – прокатился вокруг детской площадки и встал на том же месте. Ко мне повернулся: – Поздравляю! – и руку на «дай пять» подставил.
Я по ладони его хлопнул, сжал.
– Как чувствуешь себя?
У него после встречи с охотниками Тарасова и двухчасовой комы голова стала болеть чаще, и, мне казалось, Пашка как-то отдалился от меня. На мою реплику об этом только рукой махнул и сказал, что просто не хочет нам с Маришкой в медовый период мешаться, а так он всегда рад нам. И так и было – все по-прежнему, но… как-то не так. Словно у Павла какая-то тайна завелась. Я даже подумал, что он с какой-нибудь девчонкой познакомился, встречается. Но друг на это только глаза округлил, будто этого вообще не может быть, потому что быть этого не может. Я не знал, что еще предположить, но старался Пашку не забывать ни по какому поводу.