Жестокое искушение

Я заходила в клуб, когда только начала искать свою сестру, но люди, с которыми говорила, не имели о ней никакой информации. Я не возвращалась туда. Я была так чертовски уверена, что во всем виновато Общество — она ведь была в доме Веллингтона. Оглядываясь назад, поражаюсь паутине связей. Неудивительно, что наши пути с Ораном пересеклись.

— Привет, — сказала Сторми с фирменным южным акцентом. — Как поживает милая Амели?

Я обняла ее, а затем Ноэми.

— У нее все отлично. Я бы привела ее с собой, но она репетировала для важного прослушивания.

— Это захватывающе! Я удивлена, что она уже пробуется. Она всего неделю как дома.

— Танцы на большой сцене — это все, чего она когда-либо хотела. Как только у нее появились время и ресурсы, она сразу же взялась за дело. — Я сияла, как гордая мама, потому что именно так я и чувствовала себя. Я была чертовски счастлива за свою младшую сестру.

— Если она пройдет, обязательно скажи нам. Мы все точно придем. — Сторми оживленно кивнула, и Ноэми последовала ее примеру. Мужчины рядом с ними выглядели не так воодушевленно. Мне пришлось сдержать смех.

— Я буду кричать об этом с крыш, поверь мне.

Мы провели полчаса, разговаривая и знакомясь с членами семьи, которых еще не знала. С некоторыми мы уже встречались на свадьбе. У Орана так много родственников, что запомнить всех было сложно.

Я никогда не сталкивалась с таким организованным хаосом, который царил во время ужина в семье Байрн. Это ошеломляюще, но невероятно приятно. Все знали, что к чему. Ужин подавался в формате шведского стола, что мне очень нравилось. Зачем усложнять вещи без необходимости? Не нужно было строить из себя кого-то или кого-то впечатлять. Ужин был поводом собраться вместе. Не имело значения, что люди сидели на диване, пока ели, или что дети собирались в кружки на полу. Смех и болтовня вокруг были самым важным.

Нам удалось занять места за главным столом в столовой, потому что там сидели бабушка и дедушка Байрн, а бабушка настояла, чтобы мы присоединились к ним. Сидеть в центре внимания было бы более напряженно, если бы бабушка не была такой яркой личностью.

— Оран, — начала его мать, присоединившись к нам за главным столом. — Вы уже думали о дате свадьбы?

— Второе апреля, — ответил он, даже не останавливаясь, чтобы зачерпнуть еще порцию еды.

Я была ошеломлена. Он не обсуждал со мной дату. Черт, он даже официально не делал предложения — не говоря уже о том, что все еще технически женат.

— Если, конечно, ты разберешься с определенными юридическими вопросами, — заметила я, слегка раздраженная тем, что он строит планы без меня.

— На самом деле, мне позвонили сегодня утром, и я еще не успел тебе рассказать. Вчера в тюрьме произошел бунт. Кейтлин случайно сбросили с перил в суматохе, и она не пережила падение.

За нашим столом воцарилась шокированная тишина.

Я не знала, как реагировать, но остальные за столом не испытывали такой нерешительности. Они взорвались хором радостных возгласов. Я удивленно огляделась, не зная, стоит ли присоединиться — женщина же умерла — праздновать это казалось неуместным, какой бы ужасной она ни была.

Оран наклонился и поцеловал меня в щеку с улыбкой.

— Это повод для праздника, поверь мне.

Бабушка воспользовалась моментом, чтобы вставить свои пять центов.

— Еще бы, черт возьми. Покинуть этот мир — единственное, что эта женщина сделала с достоинством. Добро пожаловать в ад, — она подняла стакан виски и выпила его залпом.

Остальные за столом последовали ее примеру, подняв шумные тосты, которые разошлись по всему дому. Они даже не знали, за что поднимают тост, но весь дом присоединился к празднованию.

Их радость друг за друга наполнила меня теплом. Оран был благословлен удивительной семьей, и если выйду за него замуж, его семья станет моей. Возможность, окружить себя такими дружными и преданными людьми, погрузила меня в водоворот эмоций.

Сердце взлетело к горлу, а слезы жгли глаза.

Я подняла бокал.

— За новые начинания.

Оран поднял свой бокал, чтобы чокнуться с моим, его серебристый взгляд сверкал восхищением.

— За новые начинания! — Фраза прокатилась по всему дому, наполняя мои уши и уютно устраиваясь глубоко в сердце, пока вся его семья аплодировала нам.

Я никогда раньше не была такой удачливой, но в тот момент чувствовала себя самой счастливой женщиной в мире.

ГЛАВА 48

Лоуренс Веллингтон считал себя неприкасаемым. Богатство, власть и привилегии усыпили его бдительность, оставив в самом уязвимом состоянии. Это была худшая ошибка, которую мог совершить человек.

Чтобы помочь ему осмыслить ситуацию, мы держали его в цепях на его собственном чердаке последние две недели. Это казалось уместным, учитывая, что он позволил своему сыну делать то же самое с невинной женщиной, которую привезли из России.

Операция потребовала некоторой тонкости, опираясь на то, что федералы все еще искали его. Я получал невероятное удовольствие от того, что он прятался у всех на виду, прямо под их носом.

Мы обеспечили ему развлечения — новостные репортажи крутились на повторе, с обзором, как рухнула его империя. День и ночь.

Стоя в дверях его импровизированной камеры и наблюдая, как он сидит голый на полу, раскачиваясь и уставившись в стену, я мог честно сказать, что Веллингтон выглядел отвратительно. Он похудел, хотя мы предоставляли ему достаточно черствого хлеба и гнилых фруктов. У него даже был доступ к воде в унитазе, если только он помнил, что нужно пить, прежде чем помочиться. Я считал, что предоставление ему доступа к туалету было довольно щедрым с нашей стороны.

В целом, Веллингтон был в плохом состоянии, но еще было куда деградировать.

Я размышлял о том, что можно сделать дальше, чтобы разнообразить его опыт, и внезапно осознал, что мне все равно. Пока он не мог причинить вред кому-то еще, тратить на него больше умственной энергии казалось бессмысленным. Он был бессмысленным, потому что не имел значения. Так зачем я все еще трачу время на то, чтобы мучить его?

Мы уже выжали из него всю информацию о Обществе. Эти больные ублюдки в шаге от Джеффри Эпштейна. У каждого из них был какой-то извращенный фетиш — вещи, далеко выходящие за рамки безобидных игр. Веллингтон любил унижать своих женщин до состояния жестокого обращения. Яблоко от яблони недалеко падает. Другие увлекались детьми или изнасилованием. Я даже не был уверен, можно ли это назвать фетишем. Эти люди находили удовольствие в самых жестоких, бесчеловечных действиях по отношению к другим.

В этом они все были одинаковы.

Как и их торжественная клятва молчания, но только потому, что они взаимно согласились предоставить компромат на самих себя как условие членства. Именно поэтому Элиза предложила девственность Лины. Дело было не в деньгах. Никакие деньги не переходили из рук в руки. Дело было в том, чтобы все молчали. Если все в равной степени под угрозой, они были уверены, что никто не заговорит. Однако не учли одну важную возможность. Пытку.

Как только один из них был вынужден заговорить, секреты полились, как из прорванного водопровода. Ни один член не был готов пойти ко дну, не утащив за собой всю группу. Их система чести не надежнее дома, построенного на голливудском холме. Как только почва начинала скользить, весь фундамент рушился.